Паломничество в Святую Землю Египетскую - Томаш Миркович

– Лгал! Лгал! Лгал! Будет осужден!

– Нет! – крикнула Алиса, сорвавшись с места, – Это неправда!

Фигуры недоуменно замолчали и повернулись к ней с явным неодобрением. Одна из них захихикала. Алиса стояла молча, не зная, что еще сказать. Направленные на нее взгляды лишали ее всякой смелости. Она заметила, что у нескольких фигур – тоже головы животных или птиц. Что творится? Алиса опустила голову и уставилась в пол.

– Кто ты? – спросил вдруг суровый голос.

– Я его племянница, – ответила она, не поднимая глаз.

– Лжет! Лжет! – послышались издевательские смешки.

– Повторяю, – начал тем же тоном вопрошающий, – кто ты такая, что оспариваешь наш приговор?

– Но я же сказала: я его племянница!

– Не лги!

Алиса чувствовала, как кровь стучит у нее в висках. «Хочу проснуться! Хочу проснуться!» – повторяла она в мыслях: однажды ей так удалось вырваться из ночного кошмара. Но на этот раз не помогло.

– Скажи правду! – велел голос.

– Нет, – прошептала она. Она не хотела быть дочерью Теодора – безумца, педераста. Гром в висках не прекращался. Она надеялась, что если удержится от ответа еще несколько секунд, то потеряет сознание, упадет на пол – и тогда одно из двух: или ей уже не придется отвечать, или она проснется. А потом вдруг подумала! «А зачем я так упорствую? Почему это мне так важно? Возьму и отвечу!» И как только она приняла решение, гром утих. Она чувствовала слабость но была совершенно спокойна.

– Я его дочь, – ответила она уверенным голосом и смело подняла взгляд.

Тут она убедилась, что вопросы задавал тот же птицеглавый мужчина, который раньше записывал тростинкой результат взвешивания… Получив ответ, он отвернулся от Алисы и неторопливо направился в глубь пресвитерия, в сторону картины, висевшей над алтарем. Но это уже не была та картина, которую Алиса помнила по церквушке; собственно, это даже не была картина: массивная золоченая рама обрамляла теперь вход в небольшой зальчик, словно в часовенку, где на золотом троне сидел худощавый мужчина в белом головном уборе, замотанный с ног до головы в переливчатую, словно рыбья чешуя, голубовато-зеленую парчу. Позади мужчины стояли две похожие друг на друга женщины в длинных тонких одеждах, обе с распущенными волосами; каждая держала ладонь на предплечье фигуры, замотанной в бинты. Алисе показалось, что женщины напоминают ей мать и тетю, только они гораздо моложе, а у фигуры, сидящей на троне, – лицо Теодора. Но размышлять над этим было некогда: птицеглавый, задававший ей вопросы, пал на колени перед часовенкой и заговорил:

– Священные весы показали, что умерший не был человеком правдивого слова. Однако в Зале Суда Твоего находится его дочь, желающая дать показания и убедить Тебя, Господин, в его невинности. Что ты повелишь?

– Пусть говорит, – тихо сказал мужчина, сидящий на золотом троне.

Птицеглавый, по-прежнему стоя на коленях, низко склонился, коснувшись клювом пола, после чего встал, прошел через пресвитерий и остановился напротив Алисы.

– Иди со мной, – велел он.

Она послушно двинулась за ним. Они подошли к первой из фигур, сидящих по левую сторону пресвитерия.

– Спрашивай, – распорядился птицеглавый.

Алиса не знала, о чем ей спрашивать сидящее перед ней существо с епископским жезлом. Напряжение, в котором она была еще минуту назад, ушло, но ум ее был как в полусне, я собраться с мыслями никак не удавалось. Однако оказалось, что распоряжение адресовалось не ей, а фигуре: та поднялась с места и спросила:

– Твой отец поступал с кем-нибудь несправедливо.

– Нет, – отвечала Алиса.

Существо уселось, а птицеглавый с Алисой сделали два шага и остановились перед следующей фигурой.

– Спрашивай, – снова велел птицеглавый.

– Твой отец творил вместо справедливости зло?

– Нет, – отвечала Алиса.

Прошли дальше; птицеглавый снова отдал то же распоряжение.

– Твой отец убивал людей? – спросила третья фигура.

– Нет.

Они проходили по очереди от фигуры к фигуре, и каждый раз повторялся тот же ритуал; по приказу птицеглавого фигуры величественно вставали с мест, и каждая задавала Алисе вопрос о ее отце: не притеснял ли он бедного? не уменьшал ли меру зерна? меру длины? не уменьшал ли жертвенную еду в храмах? не делал ли того, что мерзко богам? не лжесвидетельствовал ли? не отнимал ли еду у людей? не оскорблял ли слугу перед хозяином? не творил ли коварства? не покушался ли на чужие поля? не впадал ли в гнев без причины? Вопросы были относительно просты, и Алиса, в согласии со своей совестью, каждый раз без колебания отвечала: «Нет». Испугалась она лишь тогда, когда одна из фигур спросила: «Осквернил ли твой отец чужую жену?» «Осквернил»? Означало ли это прелюбодеяние? Она не сомневалась, что она его дочь, раз так утверждали Виктор и Ежи, но разве то, что он пошел в постель с ее матерью, можно назвать осквернением?

– Нет, – твердо ответила она, глядя в глаза, горевшие на поросшем шерстью не то человеческом, не то зверином лице, после чего вместе с птицеглавым перешла к очередной фигуре.

– Совершил ли твой отец грех нечистоты?

– Нет, – быстро заявила она и уже хотела идти дальше, но фигура не села, а птицеглавый не двинулся с места. «Мне не верят!» – промелькнуло в голове у Алисы. Неужели правда не было мужчины, который бы ни разу не онанировал?

– Ну, может, в молодости, – добавила она, – но потом уже не мог, если бы и хотел. С ним был несчастный случай на войне.

– Откуда ты знаешь? – спросил птицеглавый, пристально вглядываясь в нее.

– Он написал об этом в письме, и потом – мама назвала его евнухом.

Птицеглавый обратился к фигуре:

– Лгал?

– Лгал! Лгал! Лгал! – принялось выкрикивать существо, воздевая руки и бряцая тяжелыми браслетами.

Другие существа тоже сорвались с мест и, подступая к Алисе, выкрикивали то же самое. Она видела все ближе и ближе их грозные лица, птичьи и звериные головы; все громче чавкали толстые губы, клацали зубы, щелкали клювы.

– Лгал! Лгал! Лгал! Лгал!

Вдруг Алиса сделалась меньше ростом, а может, просто упала на пол. Теперь она увидела их вверху над собой: они склонялись над нею, огромные, орущие, и скандировали это единственное слово:

– Лгал! Лгал! Лгал! Лгал!

– Прекратите! – вскрикнула она, закрывая руками уши.

13

Алису разбудил ее собственный пронзительный крик. Не совсем еще проснувшись, она лежала на кровати, не помня, где она. Прошло, должно быть, много времени, пока она хотя бы частично пришла в себя. У нее все еще стояли перед глазами странные фигуры из сна, она все еще видела тесную сецеховскую церквушку, превратившуюся в огромный мрачный храм наподобие египетских. Затем вспомнила самый важный момент из сна, тот самый, в котором призналась, что умерший дядя был ей вовсе не дядей, а отцом… Но почему фигуры твердили, что он лгал? Почему книга, лежавшая на чаше весов, называлась «Апокалипсис Моисея Черного»? Какая была связь между ней и ее дядей, ее… Теодором? Она резко вскочила и села на постели. Как там было с этим его несчастным случаем на войне, о котором он упоминал в письме? Ведь… Ведь если бы с ним произошел на вой этот случай, который лишил его мужского естества, он не мог бы быть ее отцом! А может, он выдумал этот случай, чтобы она никогда не догадалась что он ее отец? Но почему в таком случае мама назвала его евнухом?

Взглянув на часы, Абиб достал из чемодана рацию. Вечером он следил за Алисой и Махмудом, пока те не вошли в древнюю гробницу, затем проскользнул вслед за ними. Уже через пару минут у него не осталось сомнений: он нашел то, что искал с таким упорством, колеся по всей стране. Он вернулся в гостиницу, сел на кровать и стал ждать.

В условленное время он настроил рацию на нужную частоту и быстро передал координаты, записанные перед этим на листке. После чего сказал:

– Она еще там. Когда выступаете?

– А ты что, боишься за эту польскую шиксу?

– Не называй ее так!

– Что это ты стал такой обидчивый? Втюрился, что ли? Жениться на ней хочешь?

– Может, и хочу! Не твое дело! – сердито рявкнул Абиб.

– Все путем, не нервничай. Информацию передам, но уверен, что мы будем готовы не раньше чем через двенадцать часов, а то и позже. Выходи на связь снова около полудня.

Абиб, успокоенный, лег в постель. Но уснуть не мог. Время шло, Алиса не возвращалась.

Алиса лежала, погруженная в свои мысли, когда в замке заскрежетал ключ. Дверь отворил охранник, кивком пригласил ее выйти и повел ее впереди себя.

В дядиной лаборатории гудели приборы, а над каменным саркофагом горел мощный рефлектор – как в операционной. Он походил на большой горящий глаз. У Алисы подкосились ноги.

– Ложись на крышку саркофага, – велел ей Виктор.

Она заколебалась было, но решила, что, если будет сопротивляться, все равно ничего не добьется. Виктор привязал ее к каменной плите холщовыми ремнями, после чего – с помощью Абдула – придвинул железный шкаф, увенчанный стеклянным колпаком с головой Ежи. Рядом стоял другой шкаф, тоже с колпаком наверху, но пустым. Алиса знала, что второй предназначен для нее. Она задрожала как осиновый лист.