Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

Что же ты натворил в своё время, чарующий олеандр…

– Вероятно, после некоторых размышлений Хорхе сопоставил несколько фактов и пришёл к определённым выводам, – улыбнулся он кривовато. – Но, скорее всего, только после моей смерти. А до неё Хорхе с удовольствием убил бы меня сам, лично, если б не придерживался благородного принципа заботы о своих учениках… Видишь ли, я очень постарался с ним рассориться заранее, чтобы никакие идиоты не обвинили его потом в том, что он был моим союзником. А если я прикладываю определённые старания, то результаты превосходят все ожидания. Расстались мы в последний раз безобразно: Хорхе вышел из себя настолько, что отвесил мне оплеуху, что с его ростом воистину непросто. И кричал так, что слышал нас весь Розарий… Я, кстати, так и не извинился.

По-разбойничьи ухмыляясь, Йен продолжал рассказывать, но я уже не слушала. У меня внутренности точно смёрзлись в ледяной комок, стоило только представить, что чувствовал Хорхе тогда. Вдрызг рассориться с единственным учеником, отречься от него и проклясть; злиться на самого себя, обещать, что преподашь ему урок… а потом узнать о том, что этот ученик мёртв. Что его затравили, как стая псов – лисицу на охоте, и что он, скорее всего, знал заранее, что так и будет, а ваша ссора – это его попытка защитить, оградить, не утянуть вместе с собой.

– …словом, Хорхе, полагаю, был в бешенстве, когда понял, что я фактически обманом заставил его выдержать нейтралитет, – легкомысленно закончил Йен. – Лучше, конечно, было бы, если б он присоединился к охоте на меня… Урсула?

Я сморгнула мутную пелену на глазах и сделала долгий глоток шоколада.

Вкус отдавал горечью.

– Не думаю, что Хорхе был в бешенстве, – произнесла я негромко, стараясь не лязгать зубами о край чашки. – Это чувство называется по-другому, мне кажется… Ладно, неважно. И что ты придумал? Будешь искать союзников?

– Я открою своё сердце, – серьёзно ответил Йен, откидываясь на спинку. – Помнишь, что Хорхе сказал? «Обладая такой силой, нужно быть или настоящим чудовищем, или человеком, способным на любовь». Первое у меня не очень-то хорошо вышло, попробую второй вариант. А раз так… У нормальных людей обычно бывают друзья, которых зовут на помощь, если пришла беда. И у меня тоже есть – осталось только убедиться, что они меня вообще ещё помнят.

– О, не сомневайся. Ты незабываем, – фыркнула я, не удержавшись.

Он встал, потягиваясь. Огонь под сковородками и кастрюльками за его спиной угас, звуки стихли, и даже запахи стали слабее, словно временно законсервировались в пространстве.

– Надеюсь, что это так, – усмехнулся Йен. – Потому что мало выкрасть Хорхе из темницы или даже отбить на арене суда. Нужно сделать это так, чтобы никто и никогда не рискнул больше выступить ни против меня, ни против него. Проще всего, конечно, было бы утопить Запретный Сад в крови, но нам такой вариант, боюсь, не подходит. Так что приходится проявлять изобретательность и думать, как произвести неизгладимое впечатление на благородное собрание чародеев… И, кажется, у меня есть идея, кого нужно пригласить для этого. Тебе говорит о чём-нибудь название «Кровавые Безумцы»?

Я ощутила настоятельную потребность заправить свой горячий шоколад коньяком и осторожно предположила:

– Э-э, древние кровожадные вампиры, наводящие ужас даже на своих соплеменников?

– О, ну общую концепцию ты уловила…

– И которые вроде бы спят беспробудным сном где-то в горах?

– Именно, – расцвёл улыбкой Йен. И добавил: – И сегодня я собирался их разбудить. Если меня не сожрут сразу после этого, то какое-то время ещё займут переговоры, поэтому я решил приготовить чего-нибудь на день вперёд. Идеально было бы вернуться до вечера, потому что надо ещё заняться травмами Тильды… Но тут уже как получится. Не нравятся мне куклы Крокосмии, – добавил он вдруг и нахмурился. – Мерзкое предчувствие, просто отвратительное.

– Не ходи, – вырвалось у меня. И я поспешила исправиться: – То есть не ходи один.

Прозвучало это на редкость по-идиотски.

К чести Йена, он не стал сразу говорить, что простым медиумам нечего делать в пещерах великого древнего зла, и вообще место женщины – на кухне. Тем более что готовка ему удавалась гораздо лучше, чем мне…

– Хорошо, пойдём вместе. Только записку надо будет переделать.

– Чего? – недоверчиво откликнулась я.

Меня не глючит? Он правда согласился?

– Записку надо переделать, потому что адресовал я её тебе, а теперь нужно Салли как самой вменяемой и взрослой в этом дурдоме, – терпеливо пояснил Йен совсем не то, о чём я спрашивала.

Стало смешно.

– Точно Салли? Не Тильде?

– Ты что! – искренне ужаснулся Йен. – Тильда, конечно, раньше была весьма исполнительной, как и все наёмники, но сейчас у неё заново начался переходный возраст. Прочитает, покивает и сделает наоборот. Салли хотя бы слушается, если сказать ей «пожалуйста, солнышко».

Мне хотелось возразить, что если он скажет это своим невозможно прекрасным голосом кому угодно, то этот кто угодно растечётся лужицей и согласится на всё. Кроме, может быть, Крокосмии.

И то не факт.

Перед выходом Йен опутал меня защитными чарами настолько густо, что в носу засвербело. В такой концентрации они ощущались как масляные восточные духи – Гэбриэлла одно время увлекалась парфюмерией и на семейные торжества приходила окутанная плотным облаком жасмина, роз, гардении, уда, смол и специй; всё вместе складывалось в какой-то удушающий запах, медово-сладкий и лекарственный одновременно. К чарам, впрочем, притерпеться было гораздо легче – хотя бы потому, что мы не сидели жарком зале ресторана или в крошечной родительской гостиной.

По правде сказать, здесь – в мрачных, точно в кошмарном сне привидевшихся горах – даже самые навязчивые духи Гэб выветрились бы мгновенно.

В доме на краю лабиринта было довольно тепло, да и во всей каверне тоже: в Мёртвом Саду царила вечная осень, ранняя, яркая и печальная. Возле замка, в подвалах которого располагались порталы-зеркала, температура ещё больше подскочила: по ночам ров пылал в буквальном смысле, довершая сходство с преисподней и кругами вечных мук. С Йеном, правда, преодоление любых преград напоминало скорее романтическую прогулку – он в буквальном смысле устилал наш путь лепестками цветов и не забывал развлекать меня занятными историями, которых знал множество.

В том числе о Кровавых Безумцах.

Вопреки расхожему штампу из готических романов, жили вампиры недолго и не очень-то счастливо. Несмотря на сверхъестественную силу, скорость и способность исцеляться практически от любых ран, в том числе отращивать оттяпанные части тела, редко кто из детей ночи дотягивал хотя бы до двухсот лет. А всё потому, что даже самые могущественные из них гарантированно умирали, если попадали под прямые солнечные лучи. Простой принцип – чем дольше живёшь, тем больше возможностей потерпеть фиаско, а условное бессмертие не добавляет осмотрительности и осторожности. Терновая Госпожа, Маллори отпраздновала трёхсотлетний юбилей только благодаря строгому воспитанию Хорхе, который сам по себе был огромным исключением из любых вампирских правил.

Существовало и другое «исключение» – Кровавые Безумцы.

Сколько их было точно, никто не знал. По приблизительным подсчётам, если собрать все свидетельства и легенды – около сотни, однако в сколько-нибудь достойных доверия источниках упоминались имена примерно дюжины вампиров. Называли хроники и несколько общих черт: каждый из них, во-первых, прожил не менее тысячи лет, во-вторых, обладал уникальными паранормальными способностями, в-третьих, большую часть времени спал.

– Логично, на самом деле, – заметил Йен, накладывая дополнительные чары на зеркало, чтобы точка выхода оказалась не в сердце гор, а поближе к пещерам, где он в последний раз встречал Кровавых Безумцев. – Чем дольше ты спишь, тем меньше ошибок совершаешь… И, кстати, я бы добавил четвёртую особенность: у них обычно крайне специфическое чувство юмора, при этом они довольно радушны, привязчивы и не стесняются в проявлении симпатий.