Князь Диодор - Николай Басов

– Графом Сасумонским. И он весьма влиятельная фигура.

Далее князь опять отвлекся от окружающего, оделся механически, словно деревянная кукла, с помощью Стыря, который заметил повадку Диодора этим утром и бросился помогать. Но одевался, должно, не очень быстро, потому что когда вышел, на их невысоком крылечке, всего-то в две ступени, топтался Густибус в полном параде, и Атеном, разумеется. Куртье пояснил:

– Князь, ты будешь добираться до Лура в посольских носилках. И отнесут тебя назад, как князь Притун приказал.

– А ты как же?

– А я, – куртье повесил голову, – невелика птица, так у вас на рукве говорят, пешком потом уж как-нибудь.

Тащиться в носилках князю вдруг понравилось, вот только он вспоминал, как доложил о них Стырь этим утром, и не мог не улыбаться. Но все равно ему нравилось, даже нога стала немного утихать.

Ждать пришлось недолго, но все же пришлось. Когда их потом ввели в какую-то совсем уж аскетично обставленную светлицу, князь даже подумал, что опять ждать придется, не может же быть таким рабочий кабинет – тут даже полок с бумагами не было. Но это оказался именно кабинет королевского казначея, графа Тампы Сасумонского. Он и сам сидел в углу кабинетика, да так скромно и тихо, что его и заметить было мудрено. Но когда он поднялся, когда Диодор вгляделся в него, стало ясно, что скромность в этом человеке никак не отражает его внутренней силы.

Он был, пожалуй, что невысок, в очень странном длинном парике, который не столько прятал, сколько подчеркивал лысину под ним, наверное, голую, как Сухая степь в Рукве, без единого волоска. И глаза у него были красными, они хорошо подходили к этой лысине и всему этому лицу, такому же красному, но в них едва ли не как на иных шпалерах, развешанных по стенам Лура, горела привычная, едва ли не лютая ярость. Сразу начинало казаться, что спокойным этот человек не бывает никогда, и к этому, вероятно, уже все привыкли, даже король Фалемот ди'Парс.

– Принц, – заговорил граф даже не дождавшись, когда же пришедшие закончат кланяться, прежде всего, куртье, разумеется, – по дворцу была распространена сплетня о том, что из Империи к нам будет выслан какой-то заем, о котором я, казначей короля, да живет он вечно, не имею ни малейшего понятия.

Прежде всего князя удивил в устах столь примечательной личности оборот о вечной жизни парского короля. Нет, конечно, в прежние-то времена его употребление считалось не просто уместным при любом упоминании государя, но и обязательным. Вот только обычай этот уже давно стал отмирать, и теперь даже простолюдины его не придерживались, а тут его использовал… явно не последний человек в государстве, и по титулам, и по должности.

– Меня предупредили, что это должно держаться в секрете, – вымолвил князь.

– В каком секрете? – едва не заорал граф-казначей, становясь мигом похожим чем-то неуловимым на маршала Рена. – Уже весь двор знает, а те, кто еще не знает, узнают в ближайшие же часы!

– И маршал был об том предупрежден, – добавил князь, как бы не заметив вспышки графа.

Королевский казначей определенно попробовал взять себя в руки.

– Секреты у нас специфические, принц, и тебе следовало бы это знать. Неужто посол Империи, принц Притун не инструктировал тебя?

– У меня не было сомнения, что уж маршалу я могу довериться.

– Но я ничего не знаю об этом займе, принц. Еще раз – ничего, – граф почти проскандировал последнее слово, будто это что-то да обозначало.

– Об том, будет ли заем, и каковы его размеры, я ничего не знаю, – скромно отозвался князь, даже потупился слегка, хотя это и было неучтивостью. – Мне приказали лишь узнать пути, безопасные пути возможной доставки чего-то, и это надлежит исполнить.

– Непохоже, – буркнул казначей, – что ты чего-то да не знаешь.

– И отчитываться об исполнении того, что надлежит быть исполненым, мне приказано только перед послом князем Притуном и королем Фалемотом Парским, да живет он вечно… – Князь едва ли не усмехнулся. – Именно в таком порядке, граф.

Королевский казначей прищурил один глаз, почти закрыл его, и сразу стал отчего-то на вид, по крайней мере, еще умнее. Он даже прошел к своему столу, едва не крохотной и тем не менее разноуровневой конторке, за которой можно было писать и стоя, и сидя. Такого предмета обстановки князь еще не видел.

– Вот как, – похоже было, что граф-казначей разговаривал сам с собой, и больше не было в нем ни следа возмущения, тем паче, крика. – Это… меняет дело, пожалуй.

А ведь с ним можно договориться, подумал князь, пусть и пользуется граф Тампа какой-то невнятной репутацией при дворе. Вот только бы сесть куда-нибудь. Он даже сделал жест к креслу, что стояло сбоку от конторки.

– Да, да, садись, принц, – сказал Тампа, не поднимая головы. Оказывается, ему это было не нужно, чтобы видеть своих посетителей.

Густибус твердым шагом дошел до кресла и подвинул его, помогая князю усаживаться. Граф поднял голову.

– Говорят, наши олухи со шпагами недооценили вас. – Он смерил князя сложным взглядом, возможно, тоже пришел к каким-то своим выводам. – И крепко недооценили. Сказывают, у вас и потерь не было.

– Один из наших людей серьезно ранен, граф. Но мы все ж говорили о маршале Рене, который, как оказалось, не вполне сдержал условия нашего договора о молчании по поводу…

– Самый вздорный дурак во всем королевстве, – опять взорвался граф, не дослушав князя. – Так что, сам виноват, принц Диодор, следовало бы знать, коли уж прибыл сюда, к нам, с кем и как именно следует говорить. Вот со мной – можно, – завершил он довольно неожиданно.

– Теперь я и сам это вижу, – князь улыбался уже откровенно. – Как бы там ни было, я прибыл по твоему вызову, и разговариваю… Хотя не слишком многое могу сообщить тебе, граф, но все же не следует и этого недооценивать.

– Об аудиенции у короля Фалемота, да живет он вечно, я знаю, – снова чуть замедленно проговорил граф Тампа Сасумонский и поправил парик, сделав свою лысину еще заметнее. Теперь он откровенно изучал обоих спутников князя Диодора, не решаясь говорить слишком прямо.

Хотя, он мог и не говорить ничего о настоящем деле князя, по нему было видно, что он обо всем догадался. Разумеется, провести его не удалось бы хитрецам и получше князя. А впрочем, князь ведь и не слишком секретничал, лишь говорил все так, что графу самому обо всем полагалось догадываться, такой уж он был человек, казначей короля. Для него это было даже просто и естественно, как другому чихать при простуде, вот только эта специфическая простуда его была, похоже, хронической.

– Ты мне вот что скажи, граф, при дворе нет ли кого, кто еще помнит короля принцем, или даже еще раньше, мальчиком? – заговорил князь, решившись брать эти переговоры в свои руки.