Аламут - Джудит Тарр

— Отныне, — сказал он, — отныне ты будешь сидеть дома; ты будешь заниматься своими делами; ты не будешь праздно проводить дни в саду с особами сомнительного пола и еще более сомнительной репутации. Слышишь меня, женщина? Я запрещаю тебе видеться с ней. Я запрещаю тебе говорить с ней. Я запрещаю тебе поддерживать отношения с кем-либо, кроме твоих ближайших родственников. Ты поняла меня?

— Я поняла тебя, — ответила она. Хасан разревелся уже всерьез. Она покачала его на колене, почти безрезультатно. — Позволит ли мой господин своей покорной рабыне приступить к тем обязанностям, которые он определил ей?

Он должен был знать, что над ним насмехаются; но он был мужчиной и гордился своим превосходством над женщиной, стоящей ниже его. Он вскинул голову и приказал:

— Иди.

Быть может, к этому приложил лапу Иблис. Сайида не могла заставить себя пожалеть о сказанном. Ни о чем.

Маймун и не знал, насколько он был прав, запрещая ей видеться с Марджаной. Марджана всегда заставляла Сайиду думать иначе, заставляла ее забыть, что она — женщина и жена. Она никогда не выказывала неповиновения Маймуну, как бы он ни утеснял и не подавлял ее волю, — разве что ради Марджаны.

Существуют вещи, которых не следует затрагивать даже ее мужу.

Он назвал ее лгуньей. У нее на счету было несколько грехов, но ложь никогда не входила в их число. даже он мог бы понять это.

— Высокомерный, — пробормотала она, сидя с Хасаном в душной комнате, которая, если Маймун будет настаивать на своем, может стать ее тюрьмой. — Надутый. Самоуверенный. Ребенок. Все должно быть по-его, и никак иначе. Пророк — да благословит его Аллах — сказал, что муж мой будет моим защитником. Он никогда ничего не говорил о том, что я буду рабыней моего мужа.

Хасан, которого она энергично укачивала, не обращал внимания на сетования матери.

— Нет, и что это может значить для тебя? Ты благословен Аллахом. Ты можешь делать все, чего пожелает твоя душа. И если тебе придет в голову блажь управлять каждым шагом своей жены… — Она запустила пальцы в волосы и слегка потянула. — И все же ты этого не сделаешь. Если я что-то смогу сделать. Ты будешь доверять своей жене; ты позволишь ей самой нести груз ее чести. Ты знаешь, что она может это. Она женщина, и, быть может, у нее нет ни веры, ни разума, но она понимает, что такое здравый смысл. Если… если ей позволяют понимать.

А если нет, то она будет поступать так, как ей нравится. Именно так поступает мужчина; или женщина, чей мужчина и сам обладает здравым смыслом.

Это было совсем несложно — даже близко не подходить к Маймуну, не возбуждая ни у кого подозрений. С тех пор, как Сайида сперва вынашивала, а потом вскармливала Хасана, Маймун спал отдельно от нее, кроме тех случаев, когда просто хотел побыть рядом с ней. Она не хотела вспоминать, какое удовольствие ей доставляло это, насколько часто он приходил и ложился рядом с нею, даже не пытаясь сделать то, что мужчины делают со своими женами; он просто обнимал ее, и Хасан уютно посапывал между ними. Теперь она держала дверь запертой, и когда он стучался, она не слышала. А поскольку для приема гостей было достаточно услуг Шахин и Рафика, Сайида не собиралась прислуживать за столом отцу или мужу, когда те были одни. У нее было довольно других обязанностей.

Она сказала себе, что почти не скучает по нему. Он только и делал, что ограничивал ее свободу по своей прихоти, и называл это долгом и честью.

Сегодня он не постучался. Он вошел, как будто ему не нужно было разрешения и как будто он и не думал о такой мелочи. Сайида, лежавшая спиной к двери, напряглась. Хасан медленно засыпал. Сейчас он уже затих, и у нее не было никакого желания будить его ради его отца.

Она почувствовала, что Маймун стоит над ней. От него пахло розовой водой. Она подавила желание чихнуть.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказал он.

Он всегда знал чересчур много. Сайида подумала было прогнать его, но было уже поздно, она устала, и ее злость на него почти прошла. Она повернулась к нему лицом.

Он выглядел почти настолько сокрушенным, насколько ей хотелось, хотя и скрывал это под маской спокойствия, поскольку и у него была своя гордость. Он покусывал губу, глядя чуть в сторону. Было слишком темно, чтобы быть уверенной, но ей показалось, что щеки его горели.

— Как ребенок? — спросил Маймун после долгого молчания.

— Уснул, — ответила Сайида. Ответ не был особо дружелюбным, но не был и холодным.

Маймун опустился на колени возле нее. Он не решался коснуться Хасана, чтобы не разбудить его, и еще не был готов коснуться Сайиды. Ее рука, не имевшая гордости, хотела сплестись с его рукой, приласкать сильные ловкие пальцы, погладить шрам на тыльной стороне ладони — во времена своего ученичества Маймун нечаянно плеснул на руку расплавленным железом.

Сайида удержала свою руку, вытянутую вдоль бока. Он не извинился. Она тоже не намеревалась этого делать.

Это упрямство приносило странное ощущение. Легкость и пустота, и неподвижность. Она никогда прежде не отказывалась уступить. Ни в чем важном.

Быть может, он и не попросил бы ее об этом. Он отважился улыбнуться, провести рукой по ее волосам.

— Ты хорошо выглядишь сегодня.

Она могла выглядеть хорошо при некотором усилии. Но не сейчас, когда она была взъерошена и нахмурена, когда глаза ее устали от постоянного присмотра за Хасаном и нехватки времени на сон.

Мужчины совершенно лишены умения здраво мыслить.

— Ты мне льстишь, — отозвалась она. — Тебе что-нибудь нужно?

Теперь он уж точно покраснел.

— Быть может, мне нужна моя жена. Разве я прошу слишком многого?

— Это зависит от того, чего ты просишь.

— Ты меня избегала все эти дни.

— Я выполняла твои приказания. Заботиться о доме, сказал ты. Выполнять свои обязанности. Разговаривать только с ближайшими родственниками. Все это не оставляет времени на что-либо менее важное.

— Разве я — что-либо менее важное?

— Ты мой муж. Ты приказываешь, а я повинуюсь.

— Но я никогда… — Он умолк. — Но посмотри же. Если бы ты вела себя честно…

Сайида вскочила, охваченная гневом. Из-за того, что здесь был Хасан, она не закричала и не вцепилась Маймуну в лицо.

— А когда я вела себя бесчестно? Когда?

— Ты отвергаешь меня сейчас.

Она втянула воздух.

— Вот. Вот оно. Честь — это то, что ты решишь так назвать. У меня нет ничего; у меня не может быть ничего: не имеет значения, что я делаю, ты говоришь мне, что я поступаю неправильно и бесчестно. Тебе не нужна жена, Маймун. Тебе нужна рабыня.