Наложница огня и льда (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

— Сейчас ты пахла не грозой, а теплым летним дождем.

Я улыбнулась.

— Откуда ты берешь эти образы?

— Возникают сами по себе. — Нордан тоже улыбается задумчиво, хотя я и не смотрю ему в лицо. Просто понимаю по голосу, по теснящимся в груди ощущениям. — И в тот день на рынке тоже. Я еще тебя в глаза не видел, но уже чуял твой запах. Так и нашел тебя — по запаху.

Я подняла голову, взглянула на мужчину.

— Хочешь сказать, ты не просто мимо проходил?

— По рынку я просто ходил. — Нордан осторожно снял меня с себя, уложил рядом, склонился. — И поехал туда со скуки. Но твой запах почуял за несколько торговых рядов. Странный, но настойчивый. Потом увидел тебя, бледную, несчастную, с тенями под глазами.

— Я стояла в витрине уже третий день, не зная, что со мной будет. — Я поежилась невольно и мужчина, потянувшись, накрыл меня одеялом. — Я и радовалась, что меня никто не торопится купить, и страшилась того, что будет, если так никто и не купит. Я ведь никого особенно не привлекала, не интересовала. Я даже к Шадору попала потому, что другие торговцы меня забраковали, он забирал остатки, тех, кого сочли неподходящими для большого рынка.

— Не думай ни о рынке, ни об этом торгаше. — Нордан перевернул меня на бок, обнял, прижимая спиной к своей груди. Его голос, негромкий, уютный, звучал возле моего уха. — Вряд ли он еще хоть кого-нибудь кому-нибудь продаст. И тебя от меня не спрятали бы ни на одном рынке мира.

— На каком-нибудь другом рынке ты меня не нашел бы. Потому что ты здесь, а я тогда была бы… не знаю где, но в другом месте. Меня могли продать на большом или отправить на закрытый аукцион.

— Я все равно тебя нашел бы, куда бы тебя ни увезли, где бы ты ни оказалась. Мать рассказывала, что так наши отцы, вернее, представители их расы находят свою пару — по запаху. Можно называть это предназначением, высшей волей или обычными первобытными инстинктами, но, твердила она, однажды ты найдешь ее, свою женщину, истинную пару, которая станет для тебя всем, а запах ее будет сводить с ума. Я не верил и, если честно, открыто посмеивался. Моя наивная романтичная мама, упрямо, бессмысленно ждущая своего возлюбленного. В какой-то степени ее можно понять — лучше мечтать о полумифическом любимом, чем строить глазки местным мужикам. Да ее никто замуж и не звал, предлагали только… всякое. Одинокая молодая женщина с невесть от кого нагулянным дитем. Поговаривали, будто вообще от морского демона-тельхина. Терпели лишь потому, что мать была единственной знахаркой на весь остров, а когда молитвы богам не возымеют должного эффекта, тогда сразу же о целителях вспоминают.

— Она его любила, — верила, ждала. Смогла бы я пронести искру надежды через всю жизнь, через однообразное существование в клетке повседневности, через вереницу серых дней?

— Любила. Говорила, что он тоже нашел ее по запаху.

— Почему же он не забрал ее с собой?

— Уверяла, что у его народа не допускаются смешанные пары. Я думаю, что он специально так ей сказал. Уже в братстве я между делом расспросил остальных. Эти существа просто развлекались здесь непродолжительное время и уходили. Если женщина беременела, то это были уже ее проблемы.

— Печально. — Я шевельнулась, устраиваясь поудобнее.

— Странно получить подтверждение ее слов спустя два с лишним века, — я чувствовала его дыхание возле моего уха, успокаивающее тепло тела, надежное объятие. Поцелуй в макушку. — Ты мое маленькое сладкое безумие, котенок. Мой яд.

— Ты мое тепло, мой очаг, уютный, домашний, — кажется, я опять шепчу в полудреме, не уверенная до конца, что меня слышат.

Ухожу шажочками легкими в мир сновидений, в мир, где шепчет дождь, касаясь раскидистых крон деревьев, где прячутся под резными листьями белые и фиолетовые фиалки. И неожиданно черные, отливающие глубоким темно-синим оттенком на нежных лепестках. А когда дождь заканчивается, и тучи расползаются пепельными лоскутами, обнажая вечернее небо, я вижу звезду посреди небосвода, яркую, серебряную.

Мою звездочку.

И просыпаюсь от чувства одиночества, налетевшего резким порывом ледяного ветра. Протягиваю руку, ощупываю смятое одеяло и подушку рядом. Никого. Открываю глаза, чтобы убедиться окончательно, что я одна в постели.

За окном разгорается утро, из глубин дома доносятся голоса, но мне не надо заходить в комнаты мужчин или проверять, на месте ли все автомобили. Я и так знаю, что они уехали.

В комнате еще витал запах тумана и мха, но с тончайшим вкраплением сандала и лета. На тумбочке со стороны двери лежали клочок бумажки, придавленный черной квадратной коробочкой, и большой коричневый конверт. Я передвинулась к краю кровати, взяла первым конверт. Догадываюсь, что под коробочкой записка от Нордана, и потому оттягиваю момент, когда прочту ее.

На конверте одно лишь слово. И почерк не Нордана.

«Прости».

Дрэйк. За что он просит прощения? Я виновата, я не успела извиниться за свою истерику, запальчивые слова, ревность.

Я осторожно надорвала уголок конверта, вскрыла. Внутри документы на имя Айшель Ориони, свободной подданной феосской короны, и бумага, подтверждающая, что я нахожусь в Эллорийской империи в качестве официальной гостьи по приглашению от неизвестной мне леди. Я знала, что перед началом военных действий многие пытались покинуть Феоссию тем или иным способом, в том числе через друзей или родственников в империи. Если удавалось оформить такой документ, то он гарантировал безопасность и неприкосновенность находящемуся на территории империи феоссцу, сохранял свободу даже при самом неблагоприятном исходе войны. Нужно только приглашение от уважаемого подданного эллорийской короны, пройти множество инстанций, дождаться рассмотрения, принятия и разрешения на въезд. Мама писала, что способ хлопотный, долгий и империя весьма неохотно и нечасто дает положительный ответ на приглашение, гораздо чаще отказывая под разными предлогами.

Отложив конверт и документы на одеяло, вздохнув судорожно в попытке унять подступившие вдруг слезы, я достала из-под коробочки записку.

«Оно принадлежало матери. Собственно, это все, что осталось у меня от нее и прошлой жизни. На смертном одре мать отдала его мне, взяв с меня обещание, что когда-нибудь я преподнесу его той, кого назову своей.

Да, кстати, еще раз напоминаю, никаких мужиков в доме. Тебе я доверяю, а Лисе нет. Можешь так ей и передать».

Задрожавшими неожиданно руками я взяла коробочку, открыла. На черном бархате покоилось кольцо. Тонкая серебряная полоска металла с нитью узора и крошечной сиреневой капелькой. Возможно, аметист, хотя я и не уверена.

Я положила коробочку и записку на конверт и, свернувшись рядом клубочком, расплакалась.

— Шель? — Дверь приоткрылась, в спальню заглянула Лиссет. Присмотрелась ко мне, нахмурилась. — Ну что опять случилось? — Лисица вошла в комнату, прикрыла створку, приблизилась к кровати и присела на край рядом со мной.

— Они… уехали? — всхлипывая, спросила я.

— Да, еще рано утром. Тебя решили не будить. Нордан сказал, ты так сладко спишь, что ему не хочется тебя тревожить, и Дрэйк с ним согласился, правда, у нашего огненного видок был такой, будто он-то ночью совсем не спал. Думать надо, к удовлетворяющему все три стороны консенсусу вы еще не пришли, но в отношении тебя, по крайней мере, мужчины стали поразительно единодушны. Подозреваю, что таким нехитрым способом они оба решили воздержаться от неловких прощальных сцен и выяснения, кому из них ты первым кинешься на шею. О-о, и что тут у нас? — Лиссет оглядела разложенные бумаги и коробочку.

— Д-дрэйк сделал мне… д-документы, а Норд… к-кольцо подарил, — и я не знала, что служило мне большим укором: благородство Дрэйка или чувства Нордана.

А я обоих предаю, раню.

Не попросила прощения у Дрэйка, не призналась Нордану.

— Да-а, Дрэйк в своем репертуаре, практичен, как всегда. А Нордан, зараза такая, ведь может быть романтиком, если захочет. Стой. Так ледышка что, предложение тебе сделал?!