Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней - Илья Эренбург

И Халыбьев наконец заговорил. Его голос рыдал. Это было подлинное отчаяние.

— Великодушный господин Ней, я виноват перед вами. Я не оправдываюсь. Я прошу об одном: о снисхождении! Пожалейте меня! Я низко пал. Я очень несчастен. Когда-то, у себя на родине, я был честным человеком. У меня был банк. Вся Москва верила мне. Все говорили: «Ну, раз Халыбьев обещал, можете быть спокойным». Меня ограбили большевики. Они отняли у меня все. Даже портрет моей покойной матушки. Вы видите — я плачу, вспоминая об этом дне…

Действительно, глаза Халыбьева вспотели. Таких высот не достигал ни один трагик мира. Но жиры господина Нея были непоколебимы. Он пробурчал:

— Большевики, конечно, бандиты, но вы тоже большевик.

— Нет, господин Ней, вы вправе всячески оскорблять меня. Вы можете сказать, что я обманщик, что я шарлатан. Но вы не должны меня называть большевиком. Я боролся, я боролся насмерть с этими разбойниками. Я своими руками уложил трех большевиков. Я был ранен в ногу. Если бы не милосердная Франция, я бы погиб. Господин Ней, войдите в мое положение. Я на чужбине. Я беженец. До сегодняшнего дня я не решался признаться вам, что я нищ. Я боялся вашего презрения. Представьте на минуту себя в моем положении. На одну только минуту представьте, что здесь происходит революция, что коммунисты у вас все отбирают…

Господин Раймонд Ней в негодовании прервал его:

— Нет, здесь этого никогда не может быть! Нет, у нас есть полиция! У нас много полиции!

Он заслонял собой любимый шкаф от ужасных призраков. А Халыбьев продолжал:

— У нас было мало полиции. У нас полиция не сумела защитить порядочных людей. Я потерял все. Завтра я должен буду пойти мыть стекла или чистить на улице сапоги. Сжальтесь надо мной, дорогой господин Ней! Небольшое пособие! Я прошу у вас немного. Всего одну тысячу франков. С этими деньгами я смогу начать маленькое предприятие. Я стану на ноги. А когда в России кончится наконец эта злодейская революция, я верну вам мой долг, я верну его вам сторицей. Я подпишу сейчас же вексель на сто тысяч франков. Ваша доброта не останется без награды.

Бедный Кастор из Черкасского переулка, он доигрался до того, что перестал различать карты. В наивности думал он красноречием пробрать эту прямо-таки музейную неподвижность жиров. Кто знает, а вдруг даст?.. Тогда Халыбьев поедет в «Гаверни», напьется вдрызг, забудет все на свете, а завтра… Завтра что-нибудь вывезет.

Но разумеется, совсем не сентиментальные соображения удержали господина Раймонда Нея от того, чтобы не выкинуть Халыбьева, как выкинул он бедную Марго. Сострадание? Оставьте! Разве сострадание приносит проценты? Нет, господин Раймонд Ней далек от таких глупостей. Но выкинуть человека легко, а использовать его труднее. Если ржавое перо и то может пригодиться в хозяйстве, то тем паче умный человек. Он сейчас в пиковом положении, значит, он на все согласится. Господину Раймонду Нею давно уже нужен русский сыщик. Вот этого можно нанять за бесценок. А таланты налицо. Как он здорово обошел самого господина Нея! Подстроил референции. Может быть, подговорил и служащего в банке. Да, этот тип далеко пойдет! Его можно сделать помощником Гастона.

— Пусть вам помогает правительство, пусть вам помогает Лига наций, черт побери! Я сам нищий. Я хожу в порванных ботинках. Тысяча франков! Вы знаете, что это — тысяча франков? Это пятнадцать пар ботинок! Вы и так зажулили у меня четыреста, не считая ужинов. Я ничего не дам. Я ни одного су вам не дам. Но я не изверг. Я порядочный человек. Вы слышите: я — порядочный человек! Я не выкидываю вас, как сделали бы другие. Я вхожу в ваше положение. Я предлагаю вам место в моей конторе. Вы ничего не понимаете в сыске. Вы неуч. Но у меня много дел среди ваших же компатриотов. Вы будете следить за русскими. Ради русских. Это национальное дело. У меня опытные сыщики получают триста в месяц. Вам, новичку, я сразу кладу двести. Вы слышите меня? Я действительно великодушен, черт побери! Я разорюсь от своего великодушия. Только без благодарностей, я и так сегодня взволнован.

Но Халыбьев и не думал благодарить господина Раймонда Нея. Двести франков? Да он больше дал какой-то девчонке из «Гаверни» за одну только ночь. Нет, лучше уж убить кого-нибудь. Халыбьев не создан для жалкого прозябанья.

Халыбьев встал. Это не был больше жалкий шулер, накрытый на передергивании. Это была статуя, мраморная статуя, изображавшая гордость. Он даже облокотился о стол, как о выступ колонны. Он напоминал портрет императора Николая I, висевший в актовом зале классической гимназии, где когда-то воспитывался Халыбьев. Он ронял великолепные слова, полные сарказма:

— Вы ошиблись, милостивый государь. Вы жестоко ошиблись. Вы думали, что перед вами апаш или лавочник. Перед вами потомственный дворянин. Мой дед во время Отечественной войны был комендантом Лилля. Вы могли бы гордиться моим присутствием. Даже нищий аристократ выше зазнавшегося хама. Запомните, сударь, что бывший предводитель дворянства, лейб-шеф, почетный кавалер Никифор Халыбьев не может быть сыщиком. Засим честь имею откланяться.

Ошеломленные жиры не сумели даже шелохнуться. Трансформация несчастного просителя в какого-то надменного «лейб-шефа» была слишком необычайной. Долго после ухода Халыбьева господин Ней не мог опомниться. Наконец он растерянно огляделся: слава Богу, шкаф на месте. Тогда он задумчиво промычал:

— Да, этот человек далеко пойдет. Может быть, и стоило ему отдать Габриель. Но нет, мне нужен компаньон с деньгами. Я нищий, черт возьми, я нищий! У меня весь капитал в обороте!

Выйдя с лицом независимым и величественным из кабинета господина Нея, Халыбьев очутился в лабиринте конторы. Там было пусто. Все сыщики, юные и старые, мобилизованные для розысков бриллианта, метались по городу. Только в одном закоулке сидела Жанна. Увидав ее, Халыбьев, несмотря на все потрясения, кокетливо оправил волосы и ухмыльнулся. Терять было нечего: все равно он здесь в последний раз.

— Чаровница, я должен наконец изъясниться. Ваши глазки лишили меня покоя. Я — северный медведь. Я люблю южную температуру. Я больше не жених этой слепой. Я вольный человек. Я как птица. Вы тоже свободная птица. Словом, приходите ко мне сегодня в гости. У нас будет, так сказать, цыганский табор. «Я цыганский барон»…

— Я вас прошу никогда не подходить ко мне! — крикнула Жанна.

Тогда Халыбьев своей быстрой рукой вцепился в плечо девушки. Она вырвалась и убежала. Халыбьев крикнул ей вслед:

— Хуже будет! Я тебя поймаю, недотрога! Я тебя в три счета разложу!

Вдруг он увидел, что Жанна, убегая, оставила на столике сумочку. Он деловито залез в нее. Нет, он не собирался выкрасть два франка на бутерброд с колбасой. Иные, более патетические чувства терзали его: он ревновал. Поэтому из сумочки он поспешно извлек все ее духовное содержание, а именно какую-то записку, написанную по-русски, и маленькую фотографическую карточку. Спрятав добычу в карман, он похабно выругался и направился к выходу.

На темной вонючей лестнице под газовым рожком он прочел похищенное письмо. Кто-то неизвестный (подписи не было) писал Жанне: «Встретимся завтра. Мне надо быть очень осторожным. Все подготовлено. Деньги будут. Жду в восемь, где условились. Послезавтра еду. Смелей!»

Текст письма несколько озадачил Халыбьева. Подозрительная история! Он с любопытством взглянул на фотографию. Это была маленькая карточка, вырезанная из паспорта, на углу ее виднелись следы какой-то печати. Широкое лицо весело улыбалось. Эта улыбка раздражала Халыбьева. Сразу видно, что любовник. С ним она небось иначе разговаривает: «еще», да «еще», а мне «пошел вон». Разве я не лучше этого болвана? Да, но там деньги. Ведь он же пишет: «Деньги будут». Спекульнул человек и заработал брюнеточку. А у Халыбьева нет даже ста франков, чтобы поехать в «Гаверни». У него нет даже десяти франков, чтобы напиться в первом попавшемся баре.

Халыбьев стоял на лестнице и злобно вглядывался в карточку соперника. Этот счастливчик улыбается. Он улыбается, как тот перс в «Мартини», докупивший одну карту и сорвавший весь банк. А Халыбьев на черной лестнице. А у Халыбьева впереди холодная комната и презрительное сморканье гарсона. Сейчас семь часов. Через час тот нахал будет целовать брюнеточку. А он? А Халыбьев?.. А он погиб: банк сорван.

Глава 25

О ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ СБОРАХ И О ВПОЛНЕ ДОБРОДЕТЕЛЬНОМ УЖИНЕ

Все сложилось так, как предвидел Халыбьев. Гарсон Луи, не пожелав даже войти в обсуждение вопроса о литре вина, насмешливо высморкался. В номере было еще по-зимнему холодно. Не раздеваясь, Халыбьев завалился на большую двуспальную кровать, покрылся периной и стал обдумывать, что же ему теперь предпринять. Спать он не мог, во-первых, было только девять часов вечера, во-вторых, уснуть натощак не так-то просто, а Халыбьев со вчерашнего дня, когда он еще мирно обретался на положении жениха Габриель, ничего не ел. Что же делать? Он давно распродал все свои вещи. Портсигар? Нет, никогда! Пока с ним портсигар, он — дамский любимчик. Факт! Пока с ним портсигар, жива надежда, что и та недотрога смягчится. Портсигар отдать он не может. Но что ж тогда делать?