Все оттенки черного - Татьяна Степанова

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, прежде чем приступать к допросам «ведьмы», — тут Колосов хмыкнул весьма двусмысленно, — прежде чем инквизиторами себя великими воображать, мы должны четко для себя понять, кого же в этой вашей проклятой Май-Горе угрохали на этот раз.

— И кого же? — Караулов даже остановился, совершенно сбитый с толку.

— Вдову известного на весь бывший Союз художника. Небедную весьма и весьма даму, вхожую в самые рафинированные столичные тусовки, заинтересованную сторону в создании частного или государственного — это мы позже разберем-музея, владелицу коллекции художественных произведений. Словом, это тебе не дурочка юродивая и не нищий алкоголик Тарантинов. Это птица совершенно иного полета — женщина с большой буквы. Вдова, вокруг которой и вертелась вся эта маленькая дачная вселенная. Дамочка, мечтающая в пятый раз выскочить замуж за очень молодого человека, имеющая при том племянника, который ко всему тому — ее единственный близкий родственник и в случае ее скоропостижной смерти наверняка — кто? Ну, тест на сообразительность?

— Наследник. — Караулов кивнул, — Согласен. Возможно, все так, как ты и говоришь. И если бы у нас не было тут первых двух убийств, мы сейчас сразу бы взяли Кузнецова в плотную разработку, проверяя самую первую версию: корыстные побуждения, кузнецов оказался бы на подозрении как лицо, которому смерть Чебукиани наиболее выгодна в материальном плане.

— Может, он и не единственный, кто получает такую выгоду. И у нас не одно убийство, а три. Но это я все к тому начал, что хочу предупредить тебя на будущее: что бы там ни сочиняли учебники криминалистики насчет параллельной отработки сразу множества версий, как видишь, на практике, так не бывает. Нет у нас таких возможностей. В разработку берут одну-две версии. Если они не получают подтверждения, их со временем заменяют новыми. Так вот, Юра, иногда не нужно изобретать велосипед, строя головоломные догадки, понимаешь? Даже в самом сложном и запутанном преступлении мотив может лежать на поверхности. Поэтому, хотим мы сейчас этого или нет, но прежде чем снова погружаться в виртуальные дебри, мы просто по логике вещей обязаны отработать сначала самую простейшую версию убийства вдовы. А она заключается в следующем: племянник, если отвлечься от всего и рассматривать этот факт как голую абстракцию, вполне может быть кандидатом на корыстный мотив преступления.

— Екатерина Сергеевна сказала, что он вроде бы к нотариусу ездил. — Караулову такой незатейливый поворот дела явно был не по душе. — Оформление каких-то документов совпало с… Слушай, но тогда что нам делать с Тарантиновым и Сорокиной?

— Вот сейчас кой-какие ребусы мы и постараемся прояснить. — Колосов ободряюще улыбнулся приунывшему коллеге. — Делай из племянничка-дорогуши бифштекс с чесноком. Развязываю тебе руки полностью.

Караулов с сомнением посмотрел на свои худые веснушчатые руки. А Колосов отметил про себя: парень еще не сечет с лета черный милицейский юмор. Что ж, надо учить молодежь!

Итак, Кузнецова доставили в опорный пункт. Колосов отметил: в прошлую их встречу племянник вдовы вел себя тут спокойно и уверенно, даже помогал утихомиривать истерика Сорокина, чем сразу же вызвал к себе у начальника отдела убийств слабую симпатию. Сейчас, однако, дело обстояло иначе. И на отношение Колосова к этому фигуранту оказывали влияние сразу несколько факторов.

Во-первых, на этот раз Кузнецов сильно волновался и даже не пытался этого скрывать. Во-вторых, отравленной ядохимикатом оказалась не кто иная, как его родная тетка. А в-третьих, Колосов отлично помнил намек Ищенкова о том, что Кузнецову «на соседней даче нравится какая-то девчонка». Колосов догадывался, что это была Нина Картвели. А это, свою очередь, означало…

Одним словом, Никита не желал попадать с Кузнецовым впросак. Поэтому в излюбленном своем тандеме «добрый злой следователь» он на этот раз выбрал себе роль следователя доброго, отдавая бледного взволнованного Кузнецова на съедение «злому» малышу Караулову. И тот, надо сказать, к великому удивлению Колосова, поступившись своей врожденной мягкостью и хорошим воспитанием, вполне оправдал свою роль.

— Ну, садитесь, Александр, — загробным тоном пригласил он Кузнецова к следственному столу. — В ногах правды нет. А разговор нам предстоит долгий. Вы, я вижу, что-то и несильно опечалены смертью своей дражайшей тетушки.

На это зловеще-ядовитое замечание Кузнецов даже возразить ничего не успел, потому что «злой следователь» взял с места в новый карьер:

— И тем лучше. Без фальши обойдемся, да? Без соплей-соплюшек. Поговорим по-мужски, начистоту, а? Дело-то того. Очень, очень дурно складывается для вас, Александр. Хоть сознаюсь, что из всего этого вашего гадюшника вы мне наиболее симпатичны, но… — Караулов смерил фигуранта холодным высокомерным взглядом. — Мы тут сейчас кой-кого из ваших допросили. Обстоятельства, увы, складываются не в вашу пользу, совсем не в вашу.

Тут Колосов поймал растерянно-вопросительный взгляд Кузнецова. Тот явно узнал начальника отдела убийств. И теперь словно спрашивал: что городит этот парень, так печально склонившийся над бланком протокола? О чем это он?

— Начнем с самой невинной процессуальной формальности. — Караулов метко нацелился ручкой куда-то в середину бланка. — Я предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи таковых.

— Заведомо ложных? — Кузнецов кашлянул.

— Не нужно тут острить. Не время и не место. Распишитесь, что вы предупреждены мною, — Караулов протянул ему ручку. — Расписались. Вот и славненько. Поразмыслите теперь хорошенько о возможных последствиях негативных таковых действий, о коих вы предупреждены, Сейчас, знаете ли, участились случаи, когда недобросовестных свидетелей привлекают за ложь к уголовной ответственности и дают сроки. Не очень, конечно, суровые, не на каторгу, не на лесоповал посылают, но достаточные для порчи биографии.

Кузнецов сидел на старом продавленном стуле, который участковый, наверное, не раз уже мечтал выбросить на помойку. Колосов из своего угла молча разглядывал фигуранта. Здоровый парень. Они все тут, включая и Смирнова, не хилого телосложеньица ребята…

— Ну, по вашим глазам вижу, вы все обдумали, — журчал Караулов. — Так вот, Александр, повторяю: что-то не больно вы скорбите по поводу трагической кончины вашей родственницы.

— Я еще не знаю…

— Что это вы не знаете?

— Я не знаю, как это воспринимать. — Кузнецов потер лицо ладонью. — Как обухом по голове вдарило. Не думаю о ней как о мертвой. Не понял, что ли, в натуре… Я сперва думал, я во всем виноват. Из-за меня все это.

— Что все?

— Ну, то, что она умерла, — Кузнецов смотрел в пол. — У нас ведь с ней утром… Короче, я начал характер показывать, кретин. А она… тетя Саша и прежде мне редко когда уступала. У нее тоже характер не сахар, капризная, как все женщины… Ну, и слово за слово, коса нашла на камень. Скандалили как на базаре. А потом мне с террасы наши кричат: ей плохо, врача скорее, а потом…

— Что? А вы ведь врача так и не вызвали. Я заметил, что в вашем доме врачам не очень-то доверяют. — Караулов коварно щурил голубые глазки. — С Сорокиной-то, а? Тоже ведь нечто похожее случилось. И в этот раз не доктора вы вызвали, а милицию.

— Да. Он мне так и сказал: она мертва. Убита.

— Кто это вам сказал?

— Олег Игоревич.

— И что же вы почувствовали, услышав слово «убита»? Вас это что, не удивило?

— Нет. Точнее… — Кузнецов посмотрел на Колосова, все так же молча и внешне безучастно сидевшего в углу. — Сначала, в самый первый миг, подумал: ей с сердцем плохо из-за нашей ссоры. А потом, когда Олег закричал про новое знамение, я…

— Знамение. Так, очень интересно. — Караулов низко склонился над протоколом. Никита видел: вот-вот он выйдет из заданной роли из-за этого чертова словечка. — Ну хорошо, об этом позже. Вот что мне скажите: из-за чего ссора-то такая сильная была? Раз вам даже почудилось, что вы тетушку родную до инфаркта довели?

Лицо Кузнецова пошло красными пятнами. Он умоляюше посмотрел на Колосова.

— Это… это наше личное семейное дело. Я не могу сказать, — выдавил он наконец.

— То есть как это личное дело? То есть как это не можете? Вы что, о последствиях забыли? — Караулов грозно потаи пальцем в протокол.

— Я помню. Все я помню. Но… я все равно не скажу, не могу.

— Это что же, касается каких-то ваших семейных денежных дел? Ваших и Александры Модестовны? — внезапно спросил Колосов. Пора было включаться в допрос.

Кузнецов все так же умоляюще посмотрел на него и… кивнул! Никита не спешил с новым вопросом. От Кати они с Карауловым знали, чем именно могла быть вызвана эта ссора. И они ждали, что племянник пусть и не сразу, но подтвердит эту причину. А вместо этого Кузнецов вдруг… «Почему он молчит насчет Хованской? — подумал Колосов. — Насчет ночной встречи с Катей? Ведь ему сейчас выгоднее всего рассказать нам об этом. Зачем же он осложняет сам себе жизнь?»