Время побежденных - Мария Семеновна Галина

больше не слышал меня, отбивался, порываясь кинуться назад — туда, где неподвижно стояла темная фигура.

— Черт! Карс, помоги мне! Не стой как столб! Держи его!

— Мы же не можем держать его вечно, Олаф, — тихо ответил Карс.

Тем не менее он двинулся мне на помощь.

Но, прежде чем он успел подойти, Хенрик выхватил пистолет и выпустил всю обойму в молчаливую фигуру.

Грохот выстрелов странно контрастировал с мертвой тишиной, царившей в сумраке леса.

На миг, когда вспышка выстрела разорвала мглу, мне показалось, что я отчетливо вижу лишенное всякого выражения смуглое лицо Рамиреса.

Еще миг — и силуэт исчез, точно превратился в окружающий его сумрак и клочья тумана.

— На вашем месте я не стал бы этого делать, Хенрик, — спокойно заметил док.

— Почему? — спросил Хенрик, опуская пистолет. — Это же не Рамирес. Это никто!

Док пожал плечами.

— Как знать!

— Ладно, — сказал Хенрик. — Ваше дело, а я не потерплю, чтобы у меня за спиной тащилась какая-то нечисть.

— Олаф! — тихонько позвал меня Карс.

Я устало сказал:

— Да?

— А вдруг это и вправду был Рамирес?

Я вздохнул.

— И ты туда же? Дружище, Рамирес утонул. Мы все это видели. Паршивая смерть, но все-таки смерть.

— А после смерти? По вашим преданиям…

— Оставь в покое наши предания. Мертвые не возвращаются.

— Хотел бы я быть в этом уверен, Олаф, — ответил Карс.

— Пошли отсюда, — сказал Хенрик. — Мы уже на подходе к городу. Ненавижу это место! Ненавижу! Тут даже дышать трудно!

Мы вновь начали продвигаться вперед, то карабкаясь по склонам, то спускаясь в расщелины, где на дне тускло отсвечивала густая черная жижа.

— Матиссен! — негромко окликнул меня доктор. — Присматривайте за Хенриком. Он мне не нравится. Вот-вот сорвется. Он уже на пределе.

Я вздохнул.

— Чего же вы хотите? Этого ни один человек не выдержит.

— Вам что-нибудь говорят такие слова, как «внушение» или «массовая галлюцинация»? Кому-то очень нужно, чтобы мы видели то, что видели.

— Доктор, — серьезно ответил я, — я, конечно, не больно-то разбираюсь во всяких тонкостях, но массовых галлюцинаций не бывает. Меня учили, что, если несколько человек видят одно и то же, независимо друг от друга, то их свидетельства можно считать надежным показанием.

— Не так все просто, Матиссен, — рассеянно пробормотал доктор, — не так все просто.

Нам все чаще стали попадаться признаки того, что тут когда-то жили люди; черный вьюнок оплетал причудливую груду металла, в которой я, приглядевшись, узнал проржавевшие останки автомобиля. Все вместе это здорово смахивало на абстрактную скульптуру вроде тех, что я видел в бергенском Музее искусств, куда меня как-то затащила одна знакомая девица; она, помню, все восхищалась, как, мол, экспрессивно — или персептивно, что-то в этом роде, но в лесу эта штука смотрелась не в пример экспрессивней. Будь я организатором выставки, я бы все такие скульптуры из музея этого сюда перетащил — тут им самое место…

Потом мы наткнулись на разрушенные строения — стены; чудом уцелевшие оконные рамы с выбитыми стеклами; от одного из домов почти ничего не осталось, так, груда развалин, но на крыльце сиротливо покачивалась качалка. Кресло было совершенно целым, если не считать того, что оно было сплошь оплетено все тем же вьюнком.

Мы так много усилий потратили, пробираясь меж рухнувших построек, что даже не заметили, как лес остался у нас за спиной. Он напоминал о себе, поднимаясь черной стеной на горизонте. Темнело. Больше всего мне хотелось остановиться, разжечь костер и отдохнуть. В кустах все время шныряла какая-то дрянь — никто, кроме Чоро, не мог бы с первого взгляда определить, годится ли она в пищу, но попытаться-то можно…

Потом я увидел огонек. Где-то далеко впереди горело одинокое окно… тут и вправду кто-то жил.

Когда я взобрался на остатки какой-то стены, я понял, что огонек этот не единственный — огни горели по меньшей мере в десятке домов… мирные, спокойные огни домашнего очага.

Я слез с насыпи.

— Похоже, ты был прав, — сказал я, обращаясь к Хенрику. — Тут остались жители.

— Ты уверен, что это люди, Олаф? — спросил Карс.

— Нет, — ответил я, — но мне кажется… Рамирес говорил, что мутанты не пользуются ночью освещением. Оно им не нужно.

— Теперь уже некого спросить. Может, доктор знает?

— Кажется, нет, — устало ответил док, — в Лос-Анджелесе нет, во всяком случае. Иногда по ночам странный свет в окнах — призрачный такой…

— Олаф! — Хенрик и впрямь выглядел паршиво. — Погляди… там, сзади, никого нет? Я уже себе не верю.

Я положил руку на кобуру и медленно огляделся. Никого… Ветки кустарника метрах в трехстах от нас слегка шевелились, словно от легкого ветерка; хотя ветви другого куста, рядом, были неподвижны. Да и ветра никакого не было.

— Нет, — твердо сказал я. — Никого.

Темнело так быстро, что дальний огонек, видимый даже отсюда, почти слепил глаза. Он притягивал к себе, я не мог отвести от него глаз — так, наверное, бабочки летят на огонь.

— А вдруг это все-таки люди? — спросил Карс.

— Тебе просто хочется, чтобы это были люди, — сказал я. — Может, кадары тебя бы и больше устроили, но, на худой конец, и люди подойдут.

— Я просто больше не хочу ночевать в лесу, — честно ответил Карс. — Ночью почему-то все время что-то случается.

— Он прав, — неожиданно мой напарник нашел себе подкрепление в лице Хенрика. — Мутантов бояться — в город не ходить.

— Ты что, от Карса заразился?

— Я тут не останусь, — отрезал террорист. — С меня хватит.

— Чего вы боитесь, Хенрик, — спросил доктор. — Мертвеца?

— Не твое дело, — огрызнулся Хенрик.

Я вздохнул.

— Ладно. Хватит препираться. Мы можем, по крайней мере, посмотреть, что там делается. В окно заглянуть, что ли… Но я хочу напомнить — Чоро говорил, что…

— Какая разница, что он говорил, — перебил меня Хенрик. — Чоро — дикарь. Мало ли что творится у него в голове?

Я поглядел на него в некотором замешательстве. Он вроде был неглупый человек, но, похоже, способен видеть только то, что имело для него значение в данную минуту. Видимо, он был напуган гораздо больше, чем это показывал, и сейчас хотел только одного — поскорей выбраться из этого проклятого леса. Он словно отказывался понимать то, что было ясно даже мне — ни одно человеческое поселение после Катастрофы просто не могло здесь сохраниться. Исследователи, прочесывавшие границы Гиблых Земель, не раз натыкались на деревни, даже на города, в которых никого не было, кроме крыс да мертвецов, чьи кости белели на порогах домов… Я-то был уверен, что выжить здесь без связи, без медицинской помощи, без