Сотворение мира - Гор Видал

Когда я закончил, она произнесла грозные слова:

— Я поговорю с Дарием.

За все годы нашего знакомства фразу эту я слышал, думаю, раза три, не более. Как объявление войны. Я благодарно поцеловал царице руку. Мы снова были сообщниками.

Несколько раз я пытался повидать Мардония, но он был слишком слаб, чтобы меня принять. В ноге началась гангрена, и шли разговоры об ампутации. Все говорили, как стыдно, что Демоцеда уже нет в живых.

Фань Чи был в восторге от Вавилона.

— Там живет, по крайней мере, шесть китайцев, и один из них ведет дела с Эгиби.

Известно всему миру — за исключением Демокрита, — что «Эгиби и сыновья» — богатейшие банкиры в мире. На протяжении трех поколений они финансируют караваны, флоты, войны. Я никого из них не знал достаточно хорошо, но Ксеркс был с ними слишком близок. Из-за своей страсти к строительству ему всегда не хватало денег, и Эгиби неизменно помогали, и порой не без выгоды для себя. Обычно они ссужают деньги под двадцать процентов, но для Ксеркса снизили учетную ставку до десяти, что позволило ему заложить, правда так и не завершить до конца жизни, с дюжину дворцов, да еще вести Греческие войны. Жена Ксеркса Роксана была внучкой Эгиби. Она очень стыдилась этого родства, что весьма забавляло Ксеркса.

— Они не могут отказать в деньгах родственнику, — любил говорить он.

Дарий презирал банкиров, что довольно любопытно, так как он по своей сути был человеком с рынка. Вероятно, он хотел устранить посредника. Во всяком случае, Великий Царь финансировал державу за счет налогов и грабежей. Если верить Ксерксу, Дарий никогда не брал ссуд.

— Да и вообще, не думаю, что отец когда-нибудь понимал эту систему, — говорил он мне.

Я не сказал Великому Царю Ксерксу, что в области финансов было очень мало вопросов, в которых его предшественник не разбирался. Все знали о возвращенных в казну Дариевых денежных векселях. Хотя считается, что краткосрочным займам у граждан он научился от Гиппия, думаю, все было наоборот. Но, с другой стороны, чеканка золотых монет во времена Дария проводилась честно.

— Я и есть этот лучник, — любил говорить он, катая по столу монету. — Это мое лицо, моя корона, мой лук. Люди должны ценить мой истинный вес.

И они ценили. И ценят. Только недавно качество золотых монет снизилось.

Я смог устроить Фань Чи несколько встреч с Ксерксом. Я был переводчиком и видел, что они хорошо поладили. Не только мне удалось заинтересовать Ксеркса Индией, рассказы Фань Чи о Китае взволновали нас обоих.

— Как велик мир! — воскликнул как-то Ксеркс.

Мы разбирали карты, и, когда дело касалось путей в Китай, Фань Чи всегда говорил как-то путано. Он рассказал, что есть два пути. Один проходит через горы на востоке от республики Шакья, другой пересекает обширную северную пустыню за Амударьей. Сам Фань Чи прибыл морем в магадханский порт Чампа.

— Но это заняло у меня больше года, — сказал он, — и я не хочу возвращаться этим путем. Я хочу найти хорошую сухопутную дорогу — шелковый путь, который соединит нас с вами.

Потом, в Китае, Фань Чи признался мне, что намеренно темнил насчет путей в так называемое Срединное Царство, так как был поражен необъятностью империи Дария.

— Я думал, что Персия будет вроде Магадхи, а вместо этого увидел вселенского монарха, который, к нашему счастью, не имеет представления, как велика Вселенная. И я решил, что будет не очень хорошо, если он захочет посетить Китай. Персидское войско на Желтой реке вызвало бы у нас большое беспокойство.

Обрати внимание на разницу между китайцем и греком. Грек из оскорбленного самолюбия всегда готов предать свою родину. А хотя Срединное Царство разбито на десятки воюющих между собой государств, никто в Китае — кроме, может быть, так называемого Сына Неба — не мыслит попросить помощи у войска чужой расы. Желтые люди не только исключительно умны, но совершенно убеждены, что во всем мире они — единственные в своем роде. В их глазах это мы — варвары! Вот почему только ищущие приключений души, как Фань Чи, порой покидают Китай. Остальным безразлично, что лежит за пределами Срединного Царства.

Фань Чи быстро заключил множество сделок с «Эгиби и сыновьями». Искусно воспользовавшись их страстью к шелку и китайским тканям, он продал все, что при нем было, купил все, что мог себе позволить, и еще взял ссуду под залог будущей прибыли.

Пока я ждал личной аудиенции у Великого Царя, Фань Чи удалось найти средства на конвой грузовых кораблей, чтобы доплыть до Индии, где он собирался нанять караван, пересечь ее и пройти длинным и рискованным путем через горы в Китай, на что, не подумав, решаются лишь молодые люди.

После недолгого траура по Пармис, Дарий выдержал паузу и наконец устроил утренний прием. Я воспользовался возможностью представить двору Фань Чи. Сначала это вызвало достаточно возражений со стороны Второй палаты канцелярии. Действительно ли желтый человек посол? Если да, то от какого царя? Если он просто купец, то не может быть принят. Ни в коем случае. В конце концов вмешался Ксеркс, и послу Фань Чи было велено явиться на аудиенцию и от имени правителя Лу признать главенство Великого Царя.

В полдень мы прибыли в колонный зал нового дворца. Ксеркс только что отстроил это великолепное здание на северо-западе от старого дворца. Меня почтительно встретил распорядитель двора. Персидские вельможи, не знавшие, как следует воспринимать меня, держались напыщенно. Вообще-то, они не любили жрецов. Но я был не более жрецом, чем вельможей. Однако, так или иначе, к царской семье я был близок, и знатные персы встречали меня вежливыми улыбками, подставляли щеки для поцелуя, шептали комплименты — все, кроме Гобрия. Он даже не кивнул мне. Как сторонник партии Атоссы, я был врагом. Я заметил, что бакенбарды старика подверглись новой метаморфозе: из ярко-красных они, как осенние листья, стали тускло-золотыми.

Мардоний не показывался, но присутствовало более ста сыновей и племянников Великого Царя. Впервые я увидел Артафрена, сына лидийского сатрапа. Он был очень похож на отца, только лицо его окаменело от заносчивости. Рядом стоял мидиец Датис, известный полководец, которого я видел много лет назад в охотничьем домике на дороге в Пасаргады.

Слева от трона собрались сочувствующие греческой партии. Гиппий совсем постарел, но выглядел решительно. Он жался к Милону, который стал теперь статным мужчиной. Я поклонился Гиппию и обнял Милона.

— Ты совсем почернел! — удивленно заметил он.

— Слишком много глотаю огня, — ответил я, отступая: мне не хотелось говорить со спартанским царем.

Рядом со мной стоял Фань Чи. Вельможи смотрели на него, как на какое-то диковинное животное. Он смотрел на них так же. Персидская архитектура ему не понравилась, но роскошью нарядов Фань Чи восхищался.

— А где же Эгиби? — вдруг спросил он.

— Мы при дворе, — ответил я, считая, что сказал достаточно.

— Знаю. Но я также знаю, что они ссужают деньгами наследника трона. Почему же их нет здесь?

— Мы при дворе, — повторил я. — А Эгиби — ростовщики, торговцы. Великий Царь не может принять их.

— Но царская семья ведет с ними дела.

— Да. Однако неофициально. При дворе лишь знать может видеть Великого Царя. Разве в Китае не так?

— Говорят, так было в прежние дни. Возможно, это правда.

Фань Чи умел давать ни о чем не говорящие справки, обычно приписывая их своему Учителю Куну.

В каждой столице придворный церемониал следует протоколу, возникшему еще до становления Персидской империи. В Мемфисе Великий Царь — фараон и бог. В священных Пасаргадах он — предводитель кланов. В Вавилоне — халдейский царь, чья власть опирается на жречество, которое делает вид, что, хотя город может управляться смертным персидским царем, придворный церемониал должен по-прежнему служить лишь земным отражением величия Бел-Мардука. Потому музыканты играли нечто более подходящее для вечеринки со шлюхами, чем для приема у Великого Царя, и храмовые танцовщицы выделывали явно непристойные фигуры, воздавая честь Иштар (она же Кибела, она же Анахита, она же Диана, и она — везде!).

Хозяином всей церемонии в Вавилоне выступает верховный жрец Бел-Мардука. В тот день он был в голосе и, стоя у входа в колонный зал, завывал на старохалдейском языке.

— Великий Царь Дарий, владыка всей земли, царь Вавилонский, царь царей! — проревел начальник стражи.

В дверях появился Дарий, за спиной у него сияло солнце. Когда он ступил на длинный лидийский ковер, ведущий к трону, мы простерлись ниц.

На Великом Царе был пурпурный мидийский халат, какой имел право носить лишь монарх. На голове красовался высокий войлочный цидарис, обвитый бело-голубым шнуром Кира. В правой руке Дарий держал золотой скипетр, в левой — золотой лотос. Распорядитель двора нес церемониальное опахало и сложенную пополам салфетку. Начальник стражи — подставку для ног. Член вавилонской царской фамилии держал над головой Великого Царя традиционный золотой зонтик. Этот зонтик принадлежал древним царям Ассирии. Отстав от Дария на несколько шагов, шел наследник престола.