Сотворение мира - Гор Видал

Ксеркс велел виночерпию принести еще вина. Затем описал подавление Карийского бунта.

— Когда Милет пал, для этой черни все было кончено. Что оставалось? Гистиэя поймали, и этот болван в Сардах казнил его, чем очень разгневал Великого Царя. Дарий любил Гистиэя и никогда не винил его за милетские пакости. Правда, его любимца обвинили в пиратстве, а не в измене, а уж пиратством-то в последние годы жизни Гистиэй занимался. Твоя мать была очень расстроена, узнав о казни.

Ксеркса всегда забавляли интрижки моей матери.

— После Милетского восстания они больше не дружили. Так мне говорили, во всяком случае. Точно не знаю. Я всегда старался сторониться греческой партии.

— Только в том смысле, что не встречались. Но сохраняли привязанность друг к другу. — Ксеркс осклабился. — Я знаю.

И он, конечно, знал.

Ксеркс имел с дюжину шпионов в гареме — в отличие от Дария, который не придавал значения тамошней возне, если в ней не участвовала Атосса. Разумеется, за ней он следил постоянно, как и она за ним. Они напоминали двух соседствующих монархов.

— После Милета мы послали флот на Ионийское побережье. Греческие города сдались. Потом наш флот — в основном финикийский — прошел через проливы и так перепугал местного тирана, что тот сбежал в Афины. Не могу представить зачем: как самому преданному вассалу Великого Царя, ему ничего не грозило. А так он стал изменником.

Между прочим, Демокрит, Ксеркс говорил о Мильтиаде, младшем персидском вассале, которого менее чем через три года греческий союз избрал своим главнокомандующим. Ему приписывают так называемую победу греков при Платеях. Демокрит говорит, что Мильтиад был не при Платеях, а под Марафоном. Такая деталь, несомненно, важна для греческой истории. Но я говорю об истории Персии.

— Потом, прошлой весной, командование и флотом, и армией поручили Мардонию.

Ксеркс любил Мардония, как брата, и тем более успех его был для царевича невыносим.

— Не прошло и шести месяцев, как он завоевал Фракию и Македонию. С тех пор как Камбиз покорил Египет, никто не присоединял к империи столь обширных территорий. Мое счастье, что он племянник, а не сын Великого Царя.

— А почему тебе не дали такой возможности?

Ксеркс поднял к небу правую ладонь — традиционный жест повиновения Великому Царю в государственных делах.

— Говорят, моя жизнь слишком значительна. Но как я стану Великим Царем, если не на поле брани? О, мне нужны победы! Мне нужно быть как Мардоний! Но…

Ксеркс уронил руку на стол. Пальцы сжались в кулак.

— Царица Атосса?

— Да. Я наследник благодаря ей. И благодаря ей я ничтожнее, чем мой двоюродный брат, чем родные братья, чем ты.

— Ну, уж меня-то ты определенно выше.

— Да, конечно. Но я не видел Индии, как ты. А благодаря тебе мы готовы к присоединению остального мира. Что ж, помолимся, чтобы это стало делом моих рук! И помолимся, чтобы Дарий позволил Мардонию продолжать войну с греками, как тот хочет. Не знаю почему. На западе хотеть нечего.

— Разве Великий Царь не хочет отомстить за сожжение Сард?

— Есть десятки военачальников, кто справится с этим. Это нетрудно. И бессмысленно. Но Индия!

От выпитого вина Ксерксу стало легче. Он сжал мой локоть; его пальцы загрубели от военных упражнений.

— Когда будешь докладывать Великому Царю, скажи, что он должен, — ну да, конечно, ты не можешь сказать, что он что-то должен, однако…

— Я могу намекнуть. Я также могу переговорить с царицей Атоссой.

— Не надо. Она захочет удержать меня в безопасном Вавилоне.

— Если она решит, что завоевание индийских царств не составит труда, то не будет возражать против твоего похода. Она не глупая женщина, если не сказать большего.

Кончиком кинжала Ксеркс вычищал из-под ногтя строительный раствор.

— Она может помочь. Впрочем, трудно сказать. Посмотрим. — Он улыбнулся. — Я пойду туда, и ты пойдешь со мной.

Мы радостно строили планы, что свойственно молодым. Старикам отказано в этом удовольствии, для них все планы закончены, как паутина, когда паук умер.

— Если повезет, мы начнем все это, пока Мардоний болен.

Он вдруг укололся. На большом пальце выступили две алые бусинки. Ксеркс слизнул их.

— Мардоний нездоров?

— Ранен. — Ксеркс старался скрыть радость. — По пути из Македонии ему устроили засаду. Фракийцы. Повреждено сухожилие на ноге. Теперь он хромает и жалуется на жизнь, хотя каждый день обедает с Великим Царем. Когда меня нет, сидит по правую руку и Дарий кормит его со своего блюда.

— Но если он ранен, значит, с греческими делами покончено.

Я всегда старался отвлечь Ксеркса, когда он начинал жаловаться на отцовское невнимание. Нет, невнимание — не совсем то слово. Дарий считал Ксеркса продолжением Атоссы, дочери Кира, и не только любил жену и ее сына, но и побаивался их. Вскоре я узнал почему.

— Это должно кончиться. Определенно, нас ничто не держит на западе, кроме претензий Мардония стать сатрапом над всеми греками. К счастью, он не готов к весенней кампании. А я готов. И, если повезет, — Ксеркс воспользовался греческим выражением, — этой весной персидское войско возглавлю я. И мы пойдем на восток, а не на запад.

Затем он завел разговор о женщинах. Ксеркс питал к ним нескончаемый интерес. Он хотел больше разузнать об Амбалике, и я удовлетворил его любопытство. Мы согласились, что мой сын должен воспитываться при персидском дворе. Потом Ксеркс рассказал о своей жене Аместрис.

— Ты знаешь, мне ее подобрала Атосса. Сначала я не понимал почему.

— Наверное, из-за денег Отана.

— Такое соображение было. Но Атосса смотрела глубже. — Ксеркс улыбнулся, довольно невесело. — Аместрис учитывает все расходы. Она управляет моим хозяйством. Часами просиживает с евнухами, а ты понимаешь, что это значит.

— Суется в политику?

— Да. Атосса хочет быть уверена, что, когда умрет, за мной будет присматривать другая Атосса. Естественно, я почитаю свою мать. Благодаря ей я наследник.

— Старший из живущих внуков Кира — законный преемник Великого Царя.

— У меня два младших брата.

Ксерксу не было нужды продолжать. Он всегда опасался, что его обойдет не Артобазан, а один из младших братьев. В конце концов, когда Дарий стал Великим Царем, у него было три старших брата и живые отец и дед. Да, такое отклонение вряд ли могло повториться в персидской истории, но все же есть немало примеров, когда предпочтение отдавалось младшему, и свидетельством тому наш нынешний господин Артаксеркс.

— Нужно женить тебя на персиянке. — Ксеркс сменил опасную тему. — Ты должен жениться на одной из моих сестер.

— Я не могу. Я не принадлежу к Шести.

— Не думаю, что это правило касается царевен. Спросим законников. — Прикончив последнюю бутылку, он удовлетворенно зевнул. — Им также надо подобрать жену для этого индийца… как его?

— Аджаташатру.

Ксеркс оскалил зубы:

— Я лично поеду на эту свадьбу.

— Это будет большой честью для Магадхи.

— И я буду присутствовать на его похоронах. Это еще большая честь.

Когда на следующий день мы выехали из Суз, шел град. В Индии я так привык к непогоде, что меня это ничуть не смутило, но Ксеркс считал плохую погоду проявлением небесного гнева и всегда искал способ наказать дождь или ветер.

— Какой смысл быть владыкой Вселенной, — говаривал он, — если из-за грозы не можешь выехать на охоту?

Я пытался научить его не придавать значения таким вещам, но без особого успеха. Однажды я даже дошел до того, что рассказал о Будде. Ксеркс посмеялся над четырьмя благородными истинами.

Меня это задело. Сам не знаю почему. Будда и мне казался отталкивающей и даже опасной личностью, но вряд ли можно осуждать его благородные истины, которые очевидны.

— Они такие смешные?

— Нет, смешон твой Будда. Как он не понимает, что желание не хотеть — это тоже желание? Его истины не благородны. Нельзя перестать быть человеком, не умерев.

Ксеркс целиком принадлежал этому миру.

Когда мы подъехали к изломанному ряду красных песчаных холмов, естественной границе Сузского округа, погода улучшилась, потеплело, и Ксеркс сразу повеселел, а подъезжая к Вавилону, даже он не мог придраться к небесам.

Вскоре после полуночи мы были у городских ворот. Почтительно, но не совсем точно стража приветствовала Ксеркса как вавилонского царя. Затем огромные кедровые ворота со скрипом открылись, и мы вошли в спящий город. По сторонам широкой улицы, ведущей к Новому дворцу, светились огоньки бедняков, как земные звезды. Пока ты на земле, они всегда сопровождают тебя.

2

Поскольку я побывал в мире, о котором никто при дворе не слышал, а уж подавно и не видел, я думал, что мое возвращение вызовет большой интерес, и я ожидал стать центром внимания. Мне следовало знать двор лучше. Он живет тем, что касается двора. Моего отсутствия не заметили, на возвращение не обратили внимания.