Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. - Владимир Топоров

Вторая часть I (175а–180а) не относится к числу эффектных, и исследователи обычно не останавливают на ней своего внимания. В самом деле, красноречие Илариона отступает здесь в тень, голос все чаще передается свидетельствам из Псалтири, Исайи или Матфея, а в собственном тексте образность заметно погашается. На первый план выступают вопросы, связанные с догматикой и промыслительной историей благодати. Тем не менее, эта часть должна считаться своего рода шедевром композиционной техники Илариона и его высокого учительного мастерства. Высокое поэтическое напряжение первой части (закон и благодать) по необходимости должно было смениться некоторой разрядкой, снятием пафоса, устранением наиболее сложных образных структур и т. п. — тем более, что в следующей (третьей) части I намечался новый подъем поэтической энергии. Иларион строит вторую часть как соединительную. Его цель — соединить уже сказанное с еще имеющим быть сказанным, рассматриваемым как главное содержание памятника, придающее ему некий особый смысл. Для этого Илариону было нужно заполнить разрыв во времени и в пространстве между воцарением благодати, связанным с явлением Христа, и утверждением «веры благодатьнои» в русской земле при Владимире. Но эту линию исторических перипетий появления, утверждения и распространения благодати Иларион совмещает с другой линией, реализующей изложение основных вероучительных и догматических понятий (само обращение к ним в тексте, имеющем другую ближайшую цель, видимо, вызывалось необходимостью прояснить наиболее сложные понятия, с которыми трудно было освоиться вчерашним «языкам»). В центре этой части — два понятия, которые еще не изжитому мифопоэтичес-. кому (языческому) сознанию казались парадоксальными как раз с точки зрения проблемы тождества и различия. Речь идет о Троице и о богочеловеческой природе Христа. Если тема Троицы вводится через образ Отца, подхваченный из цитаты: «…ибо Отуцъ тацехъ ишеть / кланяющихся ему» (Ио. IV: [21–]23) и продолженный:

рек'ше / съ сыномъ и съ святыимъ духомъ. / якоже и есть по всей земли / уже славится святаа троица. и / покланяние пріемлетъ отъ всеа тва/ри… (175а) [287].

и несколько далее: «еди/нъ сыи от троице въ две / естьстве божество и челчьство» (176а), — то образ Христа и его природа видится через вторую ипостась Троицы — Бог Сын «в двух естествах». Тема «двух естеств» (различие в тождестве) решается с помощью 17 последовательно вводимых двучленных конструкций со схемой «яко человекъ… яко Богъ…», которые и образуют композиционный центр этой трети части I. Ср.:

еди/нъ сыи отъ троице. въ две / естьствe божество и члчьство. / Исполнь человекъ по въчеловеченію. // а не привиденіемъ. но исполнь / Богъ по божеству. а не простъ чело/векъ. показавши на земли бо/жьскаа и человечьскаа. / Яко человекъ бо утробу матерьню / растяаше. и яко Богъ изиде де/вьства не врeждь. яко человекъ / матерьне млеко пріатъ. и / яко Богъ пристави аггелы съ па/стухы пети. / … яко человекъ повить/ся въ пелены. и яко Богъ вълхвы / звездою ведяаше. яко человекъ / възлеже въ яслехъ. и яко Богъ / отъ волх'въ дары и поклоненіе / пріатъ. яко человекъ бежааше / въ египетъ. и яко Богу рукотво/реніа египетъскаа поклони/шася. яко человекъ пріиде на кре/щеніе. и ако Бога іорданъ устра/шився възвратися. яко че/ловекъ / обнажився вълeзе // въ воду. и ако Богъ от Отца послушь/ство пріатъ. се есть Сынъ мои / возлюбленыи. яко человекъ по/стися. 40. дні и възаалка. и / яко Богъ победи искушающаго. / Яко человекъ иде на бракъ кана гали/леи. и ако Богъ воду въ вино при/ложи, яко человекъ въ корабли / съпааше и ако Богъ запрети ве/тромъ и морю, и послушашя / его. яко человекъ по лазари просле/зися. и ако Богъ въскрeси и отъ ме/ртвыихъ. яко человекъ на осля / въезде. и ако Богъ звааху. благо/словленъ грядыи въ имя Господне. / яко человекъ распятъ бысть. / и яко Богъ своею властію. съпро/пятааго съ нимъ въпусти / въ раи. яко человекъ оцьта въку/шь испусти духъ. и ако Богъ солнце / помрачи и землею потрясе. / Яко человекъ въ гробе положенъ бысть // и ако Богъ ада раздруши и душе / свободи. яко человека печатлеша / въ гробе. и ако Богъ изиде печа/ти целы сохрань. яко человека / тъщаахуся иудеи утаити / въскрсенiе. мьздяще стражи. / но яко Богъ уведеся. и позна/нъ бысть всеми конци земля. (176а–177б, и далее как резюме:) Поистине кто Богъ веліи яко Богъ / нашь. то есть Богъ творяи чю/деса съдела спасеніе… (177б).

Этот своеобразный микротрактат о «двух естествах» содержит в себе перечисление ключевых моментов жизни Христа от рождения до смерти и вознесения. Жизнь и смерть, различие между которыми снимается в воскресении (новой жизни, жизни по смерти), представлена здесь серией антитез («яко человекъ… яко Богъ…»), противопоставленные члены которых сливаются на подлинной глубине в единстве образа Христа [288].

После того как автор ввел и развил тему о «двух естествах», перед ним стояла задача перехода от этой темы к теме приобщения христианства на Руси. В принципе эта задача могла быть решена по–разному. Автор, верный раз избранному пути антитетического изображения закона и благодати, и в этом месте текста делает акцент на антитезе тех же понятий. Известный намек на возвращение к этой теме содержится уже в последнем звене серии парных «яко» («яко человека / тъщаахуся иудеи утаити / въскресеніе. мьздяще стражи»). Но сам характер противопоставления в этой части решительно меняется. Если раньше, когда описывалась картина присутствия в мире благодати в скрытом, пока еще не явленном виде, закон выступал как «предтеча» и «слуга» (ср. 169а) благодати, то после воплощения благодати и утверждения христианства закон, естественно, утратил эти свои функции. Утратив же их, он, однако, не растворился в учении о благодати, не признал и не принял его. С этих пор закон (иудейство) противопоставляется благодати однозначно — как отрицательное и злонамеренное высшим положительным ценностям [289]. Но даже и не это противопоставление становится теперь основным: закрытость иудеев в отношении благодати и истины ставит их ниже язычников (в частности, вчерашних русских); противопоставляя иудеев и «языков», Иларион обосновывает преимущества последних:

приде бо спасъ. и не пріатъ бысть / отъ израиля… отъ языкъ же пріатъ бысть… и то чая/ніе языкомъ. ибо и въ рожде/ніи его въл'сви о языкъ пре/жде поклонишася ему. a иудеи / убити его искааху. егоже / ради и младенця избиша… (179б).

и объясняет, почему «расеяни / быша иудеи по странамъ» (179а). Тем самым осуществляется непосредственный переход к теме язычества, которому — в отличие от иудеев — оказалась доступна благодать [290]. Происшедшее (неприятие иудеями благодати и приятие ее «языками») не было ни случайностью, ни неожиданностью. Именно в состав этой части Иларион вводит указание на пророчество такого, а не иного развития событий. Ср.:

Якоже и къ самаряныни глагола/аше спасъ. яко грядеть годи/на и ныне есть, егда ни во горе / сеи. ни въ іеросалимехъ по/клонятся Отцу духомь и исти/ною… (175а); пріиде бо к нимъ. исполняа пророчества. / прореченаа о немь. якоже и глагола/аше. несмь посланъ токмо / къ овцамъ погыбшіимъ до/му израилева… (178а); И сами своеи погыбели пророци бы/ша… (178б); и събысться слово спасово. / Яко мнози ото въстокъ и западъ пріидут и възлагутъ / съ авраамомъ и ісаком і ако/вомъ в царствіи небеснемь. / а сынове царьствіа изгнани будуть въ тму кромешнюю. / и пакы. яко отымется от вас / царство божіе и дасться стра/намъ. творящіимъ плоды / его (179б).

Эти пророчества как бы дополнительно подчеркивают неизбежность того часа мировой истории, когда к благодати обратятся «язы́ки», и последние, по евангельскому слову (Матф. XIX:30; XX:16; Марк Х:31; Лука XIII:30) станут первыми [291]. Этот час, со всем богатством открываемых им возможностей, для русских только что пробил, и чувства радости, гордости, глубокой ответственности определяют отныне мажорное настроение последней трети части I, строимой crescendo с хвалой–славословием в финале [292].

Лейтмотивом последней трети части I служит «уже» как знак совершения, достижения ожидаемого, апофеоза новой веры. Повсюду зримы подтверждения нового состояния:

вepa бо благодатьнаа по всей зе/мли прострeся. и до нашего / языка рускааго доиде. и за/кон'ное езеро пресоше. еванге/льскыи же источникъ наво/дни вся. и всю землю покрывъ. / и до насъ разліася… (180б); вся страны / благыи Богъ нашь помилова и / насъ не, презре восхотe и спасе/ны. и въ разумъ истин'ныи / приведе. пусте бо и прeсо/хлe. земли нашеи сущи… вънезаапу потече источникъ / евангельскыи. напаая всю землю / нашу… (181а–181б); … помилова ны Богъ и восіа и въ / насъ светъ разума… (181б); посети насъ человеко/любіе божіе (182а)

и т. д. И радость от всего этого тем больше, что недавнее прошлое было совсем иным:

бывшемъ намъ слeпомъ / и iстин'нааго света невидя/щемь. но въ л'сти идольстіи блудящемь… (181б); … и потыкающемся на/мъ въ путехъ погыбели. еже / бесомъ въслeдовати. и / пути ведущааго въ животъ // невeдущемь. къ сему же и гу/гънахомъ. языкы нашими. / моляше идолы… (181б–182а); … и прежде бывшемъ намъ / яко зверемь и скотомъ. не / разумeющемь десницe и шю/ице… (182а)