Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон

Но самая отвратительная акция Зарудного была еще впереди.

15 марта 1996 года он поставил у себя на балконе кормушку для привлечения туда, как он выразился, «наших пернатых друзей». Когда я увидела, что он сделал, у меня сжалось сердце.

Увы, мои предчувствия оправдались. С тех пор как Зарудный предпринял эти действия, моя жизнь превратилась в сущий ад.

Каждое утро сосед наполняет кормушку зерном (что само по себе кощунственно). К кормушке тут же слетаются голуби, причем в столь больших количествах, что многим из них не хватает места вокруг нее и они садятся ко мне на балкон. Там они ждут очереди в кормушку, а тем временем ходят по балкону босыми ногами и намеренно на нем испражняются. Весь его пол теперь покрыт пометом. Моя маленькая терраса, или лоджия, на которой летом я выращиваю цветы, а зимой храню собственноручно изготовленные мною маринады, превратилась, стыдно сказать, в голубятню!

Известно, что голуби — это на самом деле не голуби, а крылатые крысы. Речь идет о зловещих заразных существах, представляющих прямую угрозу подрастающему поколению, и так уже развращенному зловонным дыханием дракона глобализации. Крылатые выродки, о которых радеет мой сосед, не имеют ничего общего с турманами, трубачами и дутышами, когда-то радовавшими глаз в Российской империи, а тем более с Божественными Птицами, неоднократно упомянутыми в Священном Писании (8 Быт. 8–12, 1 Мар. 10, 1 Иоан. 32). Столь дорогие инженеру Зарудному летучие паразиты оскверняют воздушное пространство нашей Родины и представляют собой угрозу безопасности самолетов военной и гражданской авиации. Голубь мастер притворяться. Он кротко смотрит на вас своими черными глазками, порхает над вашим домом, но не дай Боже, чтобы вы ему поверили. Тогда он в буквальном и переносном смысле сядет вам на голову и начнет вами помыкать, причем вы этого даже не осознаете. Но присмотритесь! Профиль этой «птицы» выдает ее крысиную сущность.

Добавлю, что голубиное воркование есть звуковой камуфляж, скрывающий потаенный крысиный писк. Я бы сказала так. Где бы вы не сталкивались с трудностями — в семье, в дружеской среде, в общественном транспорте, на работе, — вы можете быть уверены, что рядом какой-нибудь голубь свил себе гнездо.

С тех пор как стаи пернатых чудовищ стали стекаться на соседский балкон, страна наша пережила полосу неудач. Невыплата зарплат и пенсий, избрание государственного изменника Ельцина Б. Н. на второй президентский срок, проигрыш сборной России по футболу на последнем чемпионате мира — вот далеко неполный список печальных событий, непосредственными виновниками которых являются пернатые друзья Зарудного.

Я неоднократно ставила на вид этому человеку, что попустительство голубям недопустимо, напоминала ему о долге перед Родиной, но он лишь отмахивался — я бы сказала, типично «голубиным» жестом. В последний раз, пытаясь усовестить соседа, я назвала его врагом народа, но даже эти слова, которые для русского человека должны быть страшнее смерти, не возымели действия. В ответ на мои упреки он разражается ругательствами и оскорблениями. Подобной брани я не слышала со времен большевицкого переворота 1917 года, когда пьяная солдатня измывалась над мало-мальски прилично одетыми прохожими, ликуя о приходе к власти торжествующего хама.

В ходе этих разговоров, происходивших у входа в квартиру Зарудного, многое для меня стало ясным. Оказывается, что, как у многих других москвичей, тело его покрыто слоем шерсти. Особенно волосаты спина и предплечья, хотя Зарудный этот факт пытается скрыть, надевая поверх нечистого белья пиджак и сорочку. На пиджаке, кстати, орденские планки. За какие заслуги Зарудный получил свои ордена и кто его ими наградил, судить не берусь, но хочу, чтобы Вы были в курсе.

Вчера я была у себя дома и смотрела по телевизору сериал «Земля любви, земля надежды». Вдруг я заметила, что один из голубей Зарудного сидит на моем подоконнике и пристально на меня смотрит. Я была, простите за откровенность, в халате. Наглая птица отказалась слететь со своего насеста, даже когда я забарабанила по стеклу рукой. Немного придя в себя, я позвонила Зарудному по телефону. В ответ на мое требование прекратить травлю он пригрозил, что заявит обо мне в милицию. Думается, что как член мафии он имеет там «руку». Теперь я, беззащитная вдова, опасаюсь за свою жизнь.

Очень надеюсь, что Вы сможете мне помочь. Поймите, мне не к кому другому обратиться. В случае если Вам потребуется дополнительная информация, я готова представить фотографии голубей, расхаживающих по моему балкону, а также собранные мною в качестве материальных доказательств образцы перьев и помета.

Г. Харингтон! Ваше Величество! Я никогда бы не осмелилась потревожить Вас моей просьбой, если бы не уверенность в том, что вы печетесь о счастье обыкновенных русских людей, волею судьбы и произвола бывших советских властей заброшенных на верхние этажи пригородных жилых домов, где они вынуждены защищать свое достоинство против посягательств двуногих и двукрылых врагов народа.

Я наложил мою первую высочайшую резолюцию: «Одобряю. За счет казны поставить чучело на балконе для отпугивания голубей».

Затем аккуратно сложил письмо и положил его в долгий ящик гостиничного письменного стола.

Глава девятнадцатая

Конгресс претендентов

В конце мая я вернулся в Петербург в связи с открытием Съезда Представителей Исторических Родов и Династий России, на котором председательствовал Веня Варикозов. Вследствие торжеств, связанных с празднованием 300-летия Северной столицы, в центре ощущалась острая нехватка свободной Дворцовой площади, и сперва съезду некуда было приткнуться. Но тут на помощь пришло Дворянское собрание Автовского района, арендовавшее для монархического мероприятия Дом культуры им. Андриана Николаева на улице Зенитчиков.

Я опять поселился у Горемыкина, а тот опять эвакуировался в Публичку, но на сей раз с Милицей, то есть Минервой. Вручая мне ключи от кривой комнаты, литературовед посетовал, что со времени моего последнего визита киска стала исключительно привередливой в еде…

Мы с Варикозовым решили не включать моего выступления в программу съезда. Пусть речь Государя будет сюрпризом для его участников! Я появлюсь на трибуне в некую критическую минуту как некий Caesar ex machina[303] и охмурю делегатов своей харизмой.

Третий, заключительный день съезда подходил к концу. Я скромно, но сильно сидел где-то в сторонке, стуча по клавишам лаптопа. Делегаты никак не могли объединиться вокруг единой кандидатуры на престол или даже определения, что такое Россия и где ее искать. Они разделились на «рюриковичей» и «Романовичей» — сторонников двух исторических династий страны. Прения и трения обострились. Обуреваемые политическими страстями, делегаты уже доходили до точки зрения диктаторской.

На трибуну взошел, стуча палкой, высокий старик в клетчатой рубашке. В зале наступило омертвление.

Старик прислонил палку к трибуне, извлек из кармана бумажку и начал по ней читать.

— Уважаемые дамы и господа! Я страдаю гемофилией. Это не случайно, ибо я — невинно убиенный цесаревич Алексей Николаевич. Если меня даже иголкой уколоть, то тут же истекаю кровью. У моей жены, цесаревны Полины Антоновны — по-домашнему, Поле, — крутой норов. Как что-нибудь не так сделаю, она на меня замахивается. Правда, бить-то не бьет, ибо руку ее останавливает Высшая Сила. Недаром в царствование благословенной памяти моего отца народ изъявлял искренние чувства верноподданности…

Зал загудел.

Возвыся голос, старик объяснил, что весной 1918 года он выскользнул из дома Ипатьева, переодевшись комиссаром — кожаную тужурку сшили для него великие княжны, — и прожил весь советский, да и постсоветский период подпольно, как рядовой трудовой гражданин.

Из первого ряда выскочил всклокоченный мужчина, назвавшийся князем Луганским.

— Неправда! — крикнул он. — Я племянник цесаревича! Алексей Николаевич бежал при помощи группы белых офицеров. Ими под домом был прорыт туннель, но он оказался слишком узким для остальных членов императорской семьи, поэтому спастись удалось лишь ему. Затем офицеры увезли цесаревича в кибитке!

— Нет, в каруце! — подал голос другой монархист.

— Нет, в «Кадиллаке»! — тихо воскликнул я.

Старик строго посмотрел на Луганского, вытащил из кармана перочинный нож и провел лезвием по костлявому пальцу.

— Смотрите! Течет, но не сворачивается.