Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

8 И нечто, и туманну даль… — «Нечто» — книжное слово, не переводимое на английский каким-либо одним соответствием. По-французски эта строка звучала бы так: «Je ne sais quoi de vague, et le lointain brumeux».

Ср. замечание Шатобриана по поводу «le vague de ses passions» («неопределенности его страстей»), которое я цитирую в моем коммент. к гл. I, XXXVIII, 3–4. См. также мой коммент. к гл. 4, XXXII.

Дополнительный оттенок неопределенности прелестно привносится стилизованным архаичным усечением «туманну» вместо «туманную», и все это модулируется в унисон дыханию скада на второй стопе (см. Приложение II, «Заметки о просодии»). Великолепный стих великолепной строфы.

9 Даль — фр. le lointain; далекие пределы, пространство, протяженность; далекая картина, перспектива; таинственная даль, особенно любимая русскими роман-тиками, имеет поэтические коннотации, отсутствующие в английском, и хорошо рифмуется с ассоциативным рядом: «жаль», «печаль», «хрусталь». Производное от «дали» слово «отдаление» соответствует фр. l'éloignement, не имеющему точного эквивалента в английском; есть еще глагол «удаляться», фр. s'éloigner, который использует Ленский в своей элегии (гл. 6, XXI, 3).

11 …лоно тишины… — Фр. sein, на избитом языке французской поэзии и прозы XVIII в. используется для обозначения «чрева» (фактически «лоно» и значит «чрево») в таких выражениях, как «l'enfant que je porte dans mon sein»[365]. Даже о трудолюбивых пчелах поэты писали, что они носят мед в своем «sein».

«Лоно тишины» — обыкновенный галлицизм: «le sein du repos». Его английским эквивалентом будет строка из Джеймса Битти «When in the lap of Peace reclin'd…»[366] («Отдых» / «Retirement», 1758, стих 35), а идеальным французским соответствием — «Стихи к подножию одной статуи» («Vers pour mettre au bas d'une statue») Шарля Пьера Колардо (Charles Pierre Colardeau, 1732–1776):

…cette jeune beauté…Rêveuse au sein de la tranquillité…[367]—

или «Послание в деревню» («Epître à la campagnen» in «Almanach des Muses», 1801, p. 195) госпожи Бурдик-Вио (Bourdic-Viot):

Au sein de la tranquillité,Loin du tumulte de la ville…[368]

Можно привести еще множество примеров из французской литературы.

Это «лоно тишины» долго преследовало современников Пушкина уже после гибели Ленского. Языков (о чьих элегиях говорится на одном дыхании наряду с творениями Ленского в гл. 4, XXXI) употребляет его в стихотворении «Тригорское» (имение госпожи Осиповой; см. «Путешествие Онегина», последние строфы), оно обнаруживается и в «Романсе» («Пышно льется светлый Терек…») Александра Полежаева (1831). Довольно любопытно, что Пушкин сам употребляет его в гл. 7, II, 8 («на лоне сельской тишины») в романтических воспоминаниях о весенней истоме. Следует, впрочем, отметить, что в гл. 2, X, 11 словосочетание это стоит в предложном падеже, обозначая необычное устье для изливающихся слез Ленского.

Что касается большинства галлицизмов в ЕО, то во всем остальном неточный, очень посредственный, но идиоматически верный в передаче речевых оборотов Дюпон переводит данное выражение правильно, тогда как амбициозное, трудолюбивое и в целом гораздо более точное содружество Тургенев — Виардо произвело на свет искусственное «sur le sein de la placidité»[369].

13—14 Как пел семнадцатилетний Пушкин, учась в старшем классе Лицея («Наслажденье», 1816, стихи 1–2):

В неволе скучной увядаетЕдва развитый жизни цвет.

Вот где начинается тема «цветенья — провиденья», которая пройдет через гл. 4, XXVII (Ленский рисует Ольге в альбом голубка и надгробный камень), найдет совершенное выражение в последней элегии Ленского («Куда, куда вы удалились, / Весны моей златые дни?» — гл. 6, XXI–XXII, см. коммент.), свяжет с пушкинской элегией 1816 г. смерть Ленского в гл. 6, XXXI, 12–13 («Дохнула буря, цвет прекрасный / Увял…») и достигнет наивысшей точки в синтезе гл. 6, XLIV, 7–8, где «увял» венец авторской младости.

Заметьте, как гл. 2, X, 14 прелестно перекликается с гл. 1, XXIII, 14.

8—9 Черновик (2369, л. 27) и первая беловая рукопись гласят.

И романтическую даль,И умирающие розы.

В публикации 1825 г. вместо «умирающие» стояло «увядающие», но такая замена приходит в столкновение с другим стихом строфы.

13—14 Черновик (2369, л. 27), согласно Томашевскому (ПСС 1949):

И сень дубрав, где <он> встречалСвой верный милый Идеал.{49}

XI

В пустыне, где один ЕвгенийМог оценить его дары,Господ соседственных селений4 Ему не нравились пиры;Бежал он их беседы шумной,Их разговор благоразумныйО сенокосе, о вине,8 О псарне, о своей родне,Конечно, не блистал ни чувством,Ни поэтическим огнем,Ни остротою, ни умом,12 Ни общежития искусством;Но разговор их милых женГораздо меньше был умен.

1 В пустыне… — В монастырской терминологии — «убежище отшельника». Можно перевести на английский как «desert» или «desart», что в XVI в. часто означало «дикий лес» или любое дикое, необитаемое место. Ср.: фр. désert в таких выражениях, как «mes déserts», «beau désert» и т. п.

См., к примеру, Шолье, который начинает свои «Похвалы сельской жизни» (Chaulieu, «Des Louanges de la vie champêtre») словами: «Désert, aimable solitude»[370] (см. гл. 1, LVI, 2).

См. также гл. 8, XLIV, 1.

В предыдущей строфе (X, 5) слово «пустыни» употреблено в смысле «обширных пустых пространств». Здесь же «пустыня» практически синонимично словам «глушь» или «захолустье» <…> (см. коммент. к гл. 1, VIII, 14).

7 <…>

1—2 Фальстарт, зачеркнутый в черновике (2369, л. 27 об.), таков:

Но чаще гневною сатиройОдушевлялся стих его…

Этот вариант интересен в свете гл. 6, XXXVIII. Пушкин колебался между двумя возможностями: превратить Ленского в хилого элегического менестреля или в неистового политического певца.

14 Гораздо… — В первом издании главы — «еще».

XII

Богат, хорош собою, ЛенскийВезде был принят как жених;Таков обычай деревенский;4 Все дочек прочили своихЗа полурусского соседа;Взойдет ли он, тотчас беседаЗаводит слово стороной8 О скуке жизни холостой;Зовут соседа к самовару,А Дуня разливает чай,Ей шепчут: «Дуня, примечай!»12 Потом приносят и гитару;И запищит она (Бог мой!):Приди в чертог ко мне златой !..12

2 …жених… — Весь отрывок звучит фальшиво, ибо нас все время подводили к мысли, что Ленский избегает своих соседей. Более того (в свете строфы XXI), всем, конечно, было известно, что Ленский влюблен в Ольгу. Переход к Онегину (что, собственно, означает это «но»?) в начале строфы XII сильно хромает. Создается впечатление, что на этом этапе Пушкин еще не разработал план включения в повествование Ольги Лариной.

5 …полурусского… — Шуточный намек на заграничное образование Ленского.

6 <…>

11 «Дуня, примечай!» — <…> Властное «примечай» — то есть «обрати внимание на этого подходящего холостяка!» — лишь на ступеньку ниже того толчка, который получит Татьяна в гл. 7, LIV.

12 <…>

14 Приди в чертог ко мне златой!.. — Как пишет Пушкин в примечании: «Из первой части Днепровской русалки» <…>

Мелодия из арии Гульды в некогда популярной опере («Eine Romantisches komisches Volksmärchen mit Gesang nach einer Sage der Vorzeit»[371] в трех актах, впервые поставленной в Вене 11 января 1798 г.) «Фея Дуная» («Das Donauweibchen») Фердинанда Kayepa (1751–1831), которого в отместку русалка заставила потерять почти все рукописи во время дунайского наводнения 1830 г.

По какой-то неизвестной причине автор в целом прекрасной работы об источнике неоконченной драмы Пушкина[372] вовсе не приводит имени композитора, путает «оперу» с «пьесой» и называет автора книги Генслер (Gensler) вместо Хенслер (Karl Friedrich Hensler, 1759–1825). И весело наблюдать, как несведущий, но тугодумный компилятор Бродский маневрирует (1950, с. 139), чтобы объехать на кривой этот вопрос, не выказав собственного невежества.