Нуониэль. Часть первая - Алексей Николаевич Мутовкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утро встретило рыцаря морозным воздухом и замёрзшей землёй, покрытой корочкой тонкого льда, хрустящей под кожаными сапогами. Холод яростно кусался, а оттого, что мягкое снежное одеяло почти полностью растаяло, эти укусы казались ещё болезненней. От снега остался лишь пух, круживший между деревьев, гонимый редкими, но сильными порывами ветра.
– Пригорье, – хмуро заметил Ломпатри, пожав плечами от озноба. К своему хозяину тут же подскочил Воська и накинул на него потёртые шкуры, приговаривая, что всё будет в порядке. Но рыцарь знал, что «в порядке» ничего сегодня не будет. Какой может быть порядок, тут, в глуши, среди диких зверей, бандитов и этого хитрого ветра, норовящего нет-нет, да и продуть тебя до хвори?
Ломпатри подошёл к центральному костру лагеря, где привязанные к старой сосне ночевали Акош и скиталец. Вокруг пленников стояли четверо крестьян и Вандегриф. Закич сидел у самого огня, держа на прутике ломоть хлеба. Пламя аппетитно лизало недопечённую корочку, из-под которой поднимался влажный пар. От этого кусочка хлеба пахло домом и мирным временем. Приятный аромат перебивал даже постылый запах костра. У рыцаря напрочь исчезло настроение изображать командира.
– Опять за старое? – спросил у собравшихся Ломпатри, укутываясь поглубже в пахнущие сыростью шкуры.
– Дайте нам его! – закричал Навой.
– У нас с ним свои счёты! – поддержал свояка крестьянин Мот.
Молнезар и Еленя ничего не кричали, но смотрели на скитальца с нескрываемым презрением и даже злобой.
– То, что вы все здесь давние знакомые, я ещё вчера понял, – сказал Ломпатри, глядя на аппетитный хлеб Закича. – Теперь давайте всё по порядку.
Крестьяне переглянулись. Затем они отошли от Вандегрифа, который не давал им подойти к скитальцу, и стали перешёптываться. Потом вперёд вышел Мот.
– Давно это произошло, господин Ломпатри, – начал крестьянин. – Еленя ещё в мальцах ходил. Да и Молнезар тоже, поди.
– Уж-то в мальцах! – буркнул Молнезар и тут же схватил подзатыльник от Навоя.
– Когда «громадина» упала, в тот год это случилось, – продолжал Мот. – Жил у нас в Степках парнишка – Йоки звался. Дурной на голову, но зла не помышлял. Так, дурачок местный. Якшался он со всеми. Но дети, они ведь, сами знаете: потешаются над блаженными. А Йоки таким был, да. И только один мальчишка с ним всё по деревне бегал.
Мот кивнул в сторону скитальца.
– Да, да, господин Ломпатри, – продолжал крестьянин. – Все дети, как дети, пожурят простофилю, да пойдут по своим делам. А этот – упаси тебя свет – всё подле Йоки шастал, как ждал чего. А перед тем, как «громадина» у Ельновок упала, нашему Йоки как вожжей под хвост дали! Убёг он тогда, помню. Всей деревней искали, но не нашли. А этот, будь он неладен, – Мот снова кивнул в сторону скитальца, – всё искал его и искал. А потом вернулся, и, говорит, нашёл, и всё, говорит, с ним в порядке. Вот прямо как ваш слуга Воська! Так и говорит: в порядке, мол, всё с Йоки. Да только сам он его сгубил и в лесу закопал! А мы-то лишь опосля смекнули, что это он мига выжидал верного, дабы простодушного ребёнка погубить!
Ломпатри поднял руку, чтобы Мот перестал говорить. Рыцарь сделал глубокий вдох, надул обросшие бородой щёки и стал медленно выпускать воздух, обдумывая, что же ему сказать.
– Ну что, воевода! – ехидно обратился к Ломпатри Закич, – Лиха задача? И ведь не со злобы побить человека хотят, а ради справедливости! Что делать-то с ними? И человека жалко, и им не растолкуешь, что в легенде этой правды с грош!
– А ты говори-говори, да не заговаривайся, – обрушился на Закича крестьянин Мот. – Мы в своей деревне сами хозяева, и решаем дела особливо, без пришлых!
– Как тебя звать, хожалый? – спросил Ломпатри у привязанного под деревом человека в непонятных одеждах.
– Лорни я, – недовольно буркнул тот.
– Лорни из Степков, – задумчиво произнёс рыцарь.
– Не степковый он более! – закричал Навой и ринулся на привязанного пленника, но Вандегриф встал у крестьянина на пути и не допустил избиения.
– Тихо, тихо! – сказал Ломпатри. – Скажи мне, Лорни, что ты здесь делаешь?
– Я живу здесь, в лесу.
Ломпатри с гримасой удивления огляделся.
– Хороша хижина! – улыбнулся рыцарь. – Не холодно по зиме?
– До моей сторожки полтора дня пути на восход.
– Далеко забрался, – заметил Вандегриф, отпуская успокоившегося Навоя.
– А времена нынче такие; захочешь жить, и далече уйдёшь! – ответил ему Лорни. – Не все милы со скитальцами, которых встречают в пути.
– Чем же тебе твои бандиты не милы? – грозно спросил Мот.
– Бандиты эти не больше мои, чем твои, дядя Мот.
Мот метнулся к пленнику и, со словами «какой я тебе дядя!», попытался побить скитальца Лорни, но Вандегриф, успел схватить обезумевшего крестьянина. Черноволосый рыцарь оттолкнул обоих драчунов и схватился за рукоять своего меча так, чтобы все это видели. Такой жест успокоил гневившихся.
– Семья-то твоя где? – спросил Ломпатри.
– Померли отец с матерью, – ответил Лорни. – Третий год пошёл.
– Этот предатель даже на похоронах не объявился! – крикнул Мот, уже не пытаясь броситься на своего нового недруга.
– Если бы знал – объявился! – резко ответил Лорни, вскочив на ноги. Длина верёвки позволяла ему подняться полностью и выпрямить спину. Только теперь Ломпатри заметил, как молод этот человек и сколько в нём свежих сил. Незаметно для него самого, в голове рыцаря пролетела мысль о том, что его собственные лучшие годы уже позади, и силы с каждым днём покидают некогда могучее тело. Вместе с этим, в душе Ломпатри промелькнула тень зависти к молодому человеку. Да, ему уже около двадцати пяти, но года миловали его, и всё очарование молодости даже теперь не собиралось покидать ни обросшее грязными волосами лицо, ни резвые руки, туго связанные холодной и жёсткой верёвкой. Но зависть в мгновение сменилась на непонятное, неизвестное до сих пор Ломпатри чувство. Рыцарь не без труда распознал в этом чувстве нотки тех знакомых ему порывов, которые накопил за свою жизнь. Это походило на доброжелательность и желание говорить, говорить, говорить. Лорни напоминал Закича манерой держать себя, но казался слегка сдержаннее. Сила кипела в нём, как и в Закиче, но множилась ещё и на молодость, которой у Закича почти не осталось. Скиталец казался столь же прост, как Закич, но ближе к природе. Именно эти небольшие различия мгновенно расположили сурового рыцаря к Лорни. Возможно, Ломпатри ощущал внутри такую же связь со своим грубым коневодом, но просто боялся себе в этом признаться. В душе Ломпатри укорил
