Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

В обеих песнях лирический герой тоскует по людскому обществу: «В море плавая подолгу в одиночку, / Я по людям заскучал, моряки!» = «А в ответ мне: “Видать, был ты долго в пути…”. <…> Лошадей заморил, очень к людям хотел» (АР-825). Поэтому в «Чужом доме» он обращается с просьбой: «Укажите мне место, какое искал, — / Где поют, а не стонут, где пол не покат». Но здесь его просьба осталась без ответа, а в более поздней песне люди всё же откликнутся на нее: «Мореплавателя, братцы, одиночку / Мы хотя бы, как смогли, развлекли»37б.

И обе песни заканчиваются тем, что герой снова покидает людей. Однако если в «Погоне» он сначала обличает их образ жизни, а затем в ужасе бежит прочь, то в «Мореплавателе-одиночке» он общается с ними вполне миролюбиво и даже с юмором, а потом возвращается в море: «Ветер дунул, превратив яхту в точку».

На рабочей кассете, где Высоцкий пробует разные варианты песни377, встречаются следующие строки, которые произносятся от лица других людей: «Мореплавателя-одиночку встретить — / Всё равно что черного кота», «Знают у нас даже дети: <.. > Мореплавателя-одиночку встретить — / Всё равно что катафалк и гроб». То есть, по их мнению, лирический герой приносит одни несчастья. И ровно то же самое они будут говорить ему в лицо: «А дальше — больше, — каждый день я / Стал слышать злые голоса: / “Где ты — там только наважденье, / Где нет тебя — всё чудеса. <…> Как дым твои ресурсы тают, / И сам швыряешь все подряд. / Зачем? Где ты — там не летают, / А вот где нет тебя — парят”» («Мне скулы от досады сводит…», 1979). С этим же стихотворением у «Мореплавателя-одиночки» наблюдается еще один общий мотив: «Парусиновые брюки, две сорочки — / Вот и весь его большой гардероб» /5; 438/ = «Фартило мне, земля вертелась, / И, взявши пары три белья, / Я — шасть! — и там. Но вмиг хотелось / Назад, откуда прибыл я» /5; 232/. В обоих случаях мы видим неприхотливость в одежде самого Высоцкого.

Личностный подтекст в «Мореплавателе-одиночке» подтверждают и другие переклички.

1. Мотив одиночества, характерный для лирического героя: «У меня запой от одиночества» («Про черта»), «Что могу я один? Ничего не могу!» («Конец охоты на волков»), «Я снова — сам с собой, как в одиночке, / Мне это за какие-то грехи!» («Песенка плагиатора, или Посещение Музы»; черновик /2; 510/), «И вновь один штурмую высоту» («О прыжках и гримасах судьбы»; неопубликованная рукопись), «Низко лечу я, отдельно от всех, одинокая чайка» («Романс миссис Ребус»), «Я ухожу отдельный, одинокий / По полю летному, с которого взлетают» («Ну вот и всё! Закончен сон глубокий»), «И командой брошенный / В гордом одиночестве лайнер»[602] [603] [604] [605] («Жили-были на море…»), «Настрадался в одиночку, / Закрутился блудный сын» (частушки к спектаклю «Живой», 1971). Последнюю характеристику применяет к себе и лирическое мы в «Мистерии хиппи»: «Но блудные мы сыновья». Поэтому так близка была Высоцкому исполнявшаяся им «Песня акына» (1971) на стихи Вознесенского: «Пошли мне, Господь, второго, / Чтоб не был так одинок!».

А о своем одиночестве он говорил и друзьям. Сценарист Г ерман Климов вспоминал беседу, состоявшуюся в марте 1970-го: «Снова заговорили о Таганке, о знакомых актерах. Внезапно он погрустнел, замолчал и отвернулся к окну машины. Устал, решил я, мыслимое ли это дело быть в таком напряжении столько часов.

— Знаешь, — сказал он, — а ведь по-настоящему друзей у меня нет..»379

2. Рабочий вариант исполнения песни: «Одиночество, простите, в одиночку / В двоеночество превратив»380, - восходит к черновикам «Прерванного полета» (1973), где поэт также говорил о себе в третьем лице: «Одиночество — сольно, вдвоем / Двоеночество это уже» (АР-6-122).

3. Мотив самостоятельности и независимости в действиях: «Сам укачивал себя, сам болел»381, - уже встречался в песнях начала 1970-х: «Но позвольте самому / Решать: кого любить, идти к кому… / Но, право, все же лучше самому» /3; 271/, «Я цели намечал свои / На выбор сам» /3; 241/, «Всё верно, в каждом деле выбор — твой» /2; 460/, - и повторится в более поздних произведениях: «Занесет ли в повороте, / Завернет в водовороте, / Сам и выровню» /5; 464/, «Сам себя бичую я и сам себя хлещу — / Так что никаких противоречий» /5; 271/.

4. Сравнение главного героя с Христом: «Словно посуху, идет по воде» (С4Т-1-308), — также встречается у Высоцкого постоянно, начиная с песни «На мой на юный возраст не смотри…» (1965): «Христа Иуда продал в тридцать три, / Ну а меня продали в восемнадцать». А мотив хождения по воде впервые встретился в прозаическом наброске «Парус» (1971). Процитируем два черновых варианта: «Я, как Христос, по водам», «Я, как бог, на волнах» (АР-13-16). Нетрудно заметить, что эти набро-броски датируются 1971 годом, когда сам Высоцкий находился в возрасте Христа.

5. Строки «Мореплаватель, глядите, одиночка, / Важно держится, хотя и не брит» (С4Т-1-308) восходят к стихотворению «Вот я вошел и дверь прикрыл…» (1970), где начальник лагеря говорит лирическому герою: «Права со мной качаете, / А вас еще не брили!». А позднее он и сам скажет об этом в песне «Ошибка вышла» (1976), где действие также происходит в тюрьме: «Он дока, но и я не прост — / Давай права качать: / Мол, за пристрастный ваш допрос / Придется отвечать!» /5; 392/.

6. В строках «Мореплаватели эти одиночки / Много двигаться должны — или гроб!» (С4Т-1-308) повторяется мысль из «Приговоренных к жизни» (1973): «В дорогу живо — или в гроб ложись! / Да, выбор небогатый перед нами». Здесь — «перед нами», там — «перед ними» (то есть перед «мореплавателями-одиночками», в образе которых выступает лирическое мы Высоцкого). Поэтому в песне «Давно смолкли залпы орудий…»(1968) было сказано: «Но каждый в дорогу готов» (АР-4-96).

7. Известна фонограмма авторского исполнения «Мореплавателя-одиночки» осенью 1976 года, и этим же временем датируется начало работы над песней о Бермудском треугольнике. Треугольник этот расположен в Мексиканском заливе. Высоцкий же, как известно, впервые побывал в Мексике еще в 1975 году[606] и наверняка посетил в том числе Мексиканский залив. Выступая на географическом факультете МГУ 24 ноября 1978 года, он предварил исполнение «Письма с Канатчиковой