Сергий Радонежский. Личность и эпоха - Константин Александрович Аверьянов

бланк княжеской грамоты, которую он мог бы использовать в случае необходимости: «Даси харатию не написаноу, а запечатаноу твоею печатию князя великаго, да ю возму съ собою въ Царьградъ и имамъ ю приготовану таковоую хоратию на запасъ, да коли что ми надобе и что хощу, да то напишу на неи. И далъ князь велики таковую харатию не едину и печать свою си приложт, рекъ: аще будеть оскудение, или какова нужа, и надобе занятии или тысуща сребра или колико, то се вы буди кабала моя и съ печатию».

Вскоре было собрано огромное посольство, в состав которого вошли три архимандрита, митрополичьи бояре, игумены, попы, дьяконы, чернецы, «крылошане» (церковные певцы), толмачи, слуги и люди дворные. От имени великого князя был послан «больший» боярин Юрий Васильевич Кочевин Олешенский, которому было «стареишинство приказано» (последний был сыном Василия Кочевы, разорившего в малолетство Сергия Радонежского Ростов). Подобных посольств в Москве еще, вероятно, никогда не собирали, и поэтому автор «Повести о Митяе», оценивая его численность, восклицал: «И бысть ихъ полкъ великъ зело».

Вся эта огромная свита в сопровождении великого князя, старейших бояр, епископов, архимандритов, игуменов, попов, дьяконов, чернецов и множества народа двинулась из Москвы в Коломну. Здесь великий князь и Митяй распрощались, и во вторник 26 июля 1379 г. посольство покинуло московские пределы, переправившись через Оку.[698]

Двинувшись на юг, оно «проидоша всю землю Рязаньскую и приидоша въ Орду, въ места половечьская и въ пределы татарскыя», то есть вступило во владения Мамая, который на время задержал москвичей, но затем пропустил их в Крым: «и ту ять бысть Митяи Мамаемъ, и немного удръжанъ быв и пакы отпущенъ бысть». После этой задержки посольство двинулось дальше и прибыло в Кафу (современную Феодосию), откуда отплыло в Константинополь: «И проидоша всю землю татарьскую и приидоша къ морю Кафиньскому и внидоша в корабль». Судно пересекло Черное море и уже подходило Босфором к столице Византии, когда в виду дворцов и храмов Царьграда случилось непоправимое – «внезапу Митяи разболеся въ корабли и умре на мори».[699]

Мы уже никогда не узнаем причин столь внезапной болезни и смерти Митяя. Соборное определение 1389 г., наиболее близкий по времени к этим событиям источник, выражается о них крайне обтекаемо: «Но суд Божий следовал за ним (Митяем. – Авт.) по пятам: ибо, не вступив еще в царствующий град, еще плывя Пропонтидою и намереваясь назавтра пристать к столице, он окончил жизнь».[700] Писавший позднее Пахомий Логофет, говоря в «Житии» Сергия Радонежского о кончине Митяя, толкует ее как исполнение пророчества преподобного о том, что тот никогда не увидит Константинополя: «Понеже егда идяше в Кон-стантиндин град, тогда разболеся въ корабли, и тако не до-плув вышереченнаго града, и абие умре по пророчьству святого Сергиа. И оттоле имеаху люди святого яко некоего велика пророка».[701]

Смерть Митяя, случившаяся как будто по заказу, была желаема многими, – на это прямо указывает Рогожский летописец, сообщающий, что «вси же епископи и прозвитери и священници того просиша и Бога молиша, дабы не попустилъ Митяю въ митрополитехъ бытии, еже и бысть, и услыша Богъ скорбь людеи своихъ, не изволи быти ему пастуху и митрополиту на Руси».[702] Все это приводит нас к мысли, что кончина Митяя могла быть насильственной. Об этом же свидетельствует и позднейшая Никоновская летопись, передающая циркулировавшие по этому поводу слухи: «Инии глаголаху о Митяи, яко задушиша его; инии же глаголаху, яко морьскою водою умориша его».[703] Среди историков нет единства мнений на этот счет. Одни объясняют смерть Митяя естественными причинами и трудностями пути, другие говорят о причастности к ней различных лиц.[704]

Как бы то ни было, тело Митяя перевезли на берег и похоронили в предместье Константинополя Галате. Сама же его смерть вызвала среди участников посольства волнение: «бысть в нихъ замятня и недоумение, смятоша бо ся». На первый взгляд самым легким было бы решение возвратиться от стен Константинополя. Однако, как мы помним, главной задачей московской миссии являлось не столько утверждение Митяя в сане митрополита, сколько разделение Русской митрополии на две части. Возвращение послов ни с чем из византийской столицы означало бы победу находившегося уже здесь Киприана, который автоматически стал бы главой всей Русской церкви. Этого допустить было нельзя, и поэтому московские посланцы, попав в столь щекотливую ситуацию, должны были действовать на собственный страх и риск. Решено было выбрать из числа сопровождавших Митяя иерархов нового кандидата на митрополию и представить его на утверждение патриарху.

Но возник спор: кто именно должен был стать наследником Митяя? Одни желали Ивана, архимандрита Московского Высоко-Петровского монастыря, другие видели в этом качестве переславского архимандрита Пимена. Решающими стали голоса бояр: «И много думавшее промежи собою и яшася бояре за Пимина, а Ивана оставиша поругана и отъринуша и». Во избежание неприятностей последнего заковали «в железа». Пимен, разбирая ризницу и казну Митяя, нашел незаполненную грамоту с привешенной великокняжеской печатью и, «подумавъ в думцами своими», написал на ней, что именно его кандидатуру предлагает великий князь Дмитрий в качестве митрополита. Этот документ московские послы предъявили патриарху. Тот сначала было отказал: «есть на Руси готовъ митрополитъ Ки-прианъ, его же преже давно поставил есть пресвященныи Филофеи патриархъ, того и мы отпущаемъ на Русскую митрополию, кроме же того иного не требуемъ поставити».

И тогда в ход пошли «фрязы и куны». Послы заняли «кабалою сребро въ долгъ на имя князя великаго оу фрязъ оу бесерменъ въ росты… россулиша посулы и раздаваша и сюду и сюду, темъ едва утолиша всех».[705] Щедрые раздачи сделали свое дело. «И тако поставилъ есть Нилъ патриархъ Пимина митрополитомъ на Русь». Разумеется, при византийском дворе имелись определенные сомнения в каноничности поставления Пимена, но благодаря денежным «вливаниям» на них решено было закрыть глаза: «Рекоша бо грекы, аще русини или право глаголють, или не право, но мы истиньствуемь, но мы правду деемъ и творимъ и глаголимъ».[706]

Все это заняло несколько месяцев. И хотя «Повесть о Митяе» не содержит точных дат, их легко выяснить. Смерть Митяя большинство исследователей относит к сентябрю 1379 г.[707] Что касается хиротонии Пимена, из дошедшего до нас соборного определения, составленного по данному поводу, узнаем, что это произошло в июне 1380 г.[708]

Указанный источник уточняет сведения «Повести о Митяе». Из него выясняется, что при хиротонии Пимена патриарх Нил пошел на известный компромисс: Пимен, хотя и назывался митрополитом Киевским и всея Руси, фактически был