Заря над Уссури - Вера Солнцева

Его соратник, рослый молодой офицер Бидуэлл, с явной опаской поглядывал на подполковника, на его мускулистое тело боксера. «Хлещет рюмку за рюмкой. Еще опьянеет, наделает дел: во хмелю его тянет на драку».

— Душистый ром в смеси с коньяком и божественной русской водкой — какой это очаровательный букет! — сладостно ворковал Линдей и подливал в стопку то из графина, то из бутылей, которые стояли на маленьком столике, вплотную придвинутом к обеденному столу. Короткопалая кисть нежно обняла стопку и молниеносно выплеснула смесь в широко открытый рот. Блеснули на миг зубы, щелкнула тяжелая челюсть, и Линдей медленно прикрыл глаза. — Коктейль. Какое блаженство так отдохнуть! Мирный домашний очаг. Словно нет войны и суровой доли солдата… — И, вновь сверкнув прочными, без зазубринки, зубами, подполковник добавил, что он решил переночевать здесь, в этом гостеприимном, уютном доме.

— У вас, как я заметил, чудесная ферма. Замечательный бык-производитель. Я в этих делах разбираюсь: мои родители — потомственные владельцы бойни в Чикаго. Да, ваш дом по удобствам не уступает фешенебельному городскому: блеск и чистота кругом. Пять комнат, приятная меблировка, крашеные полы, ковры, диваны, со вкусом подобранные китайские, японские безделушки. Вы бывали там?

— Китай? Рукой подать, рядом граница-то, — криво улыбнулся дядя Петя. — Я человек торговый, приходилось бывать и в Китае и в Японии.

— Китайский спирт, чулки, чесуча, опий? — понимающе и сочувственно перечислял Линдей. — Контрабанда? Молодец! Молодец! Бизнес — великая сила. Одобряю. Вижу, вы понимаете толк в вещах изящных и украшающих жизнь.

— Не хлебом единым сыт человек, — покорно выдохнул дядя Петя.

— Я удивлен, искренне удивлен. Знаете, мне пришлось побывать в селах и деревнях Приморья. По долгу солдата, так сказать. Бывал во Владивостоке, на Сучане. Недавно нам было поручено, так сказать, прочесать районы Хабаровска, — в профилактических целях, конечно, — вокзал, окраинные слободки… проверить, нет ли запасов оружия. И там я не встречал такого добротного дома, как у вас, дорогой друг. И радушие, редкое радушие. Благодарю за хлебосольство. Верьте, я, подполковник Флойд Линдей, отдыхаю здесь уставшей душой. Почему я не вижу женщин и детей в этом богатом доме? Вы их упрятали? — неожиданно вскипел подвыпивший Линдей.

Дядя Петя, ранее никогда ни перед кем не терявшийся, взглянул на налившееся кровью, красное лицо подполковника; встретившись с тупым взглядом его голубых, каких-то стеклянных глаз, внезапно почувствовал, как задрожали колени от неясного и темного предчувствия неотвратимой беды. Не находя нужного спокойствия, теребя рыжую пышную бороду, он потерянно бормотал:

— Милости просим! Ночуйте на здоровье. Залу вам отведу. Жилья хватает. — И вдруг с провизгом от злобы — чего с ним тоже никогда не случалось — цыкнул на появившуюся в дверях молоденькую жену: — Цыц в спаленку, Марья! Тут дела не бабьего ума!

Марья исчезла с быстротой молнии. Зоркий, светло-синий, как у куклы, глаз Бидуэлла, белокожего великана с румянцем во всю щеку, успел усмотреть — бледное, без кровинки лицо, расширенные от любопытства и страха серые глаза миссис… дяди Пети… «Этот странный рыжебородый русский, похожий на морского пирата, уверяет, что у него нет и никогда не было фамилии. Мистер дядя Петя? Миссис дядя Петя? Забавно и умильно!» — думал зело подвыпивший Джонни Бидуэлл, и фантазия его лихорадочно заработала: он успел заметить крупные малиновые губы миссис Марьи. О дьявольский соблазн! Какой красивый рот!..

Жалостно-постные интонации голоса дяди Пети вернули Джонни к действительности.

Настороженный, взъерошившийся хозяин уловил жадный взгляд офицера, брошенный им на Марью, и встревожился не на шутку.

— Детишками меня бог изобидел, не дал, — тоненько пел-балабонил дядя Петя, — жду, вот жду, да жена Марьюшка все болеет, сохнет, как былинка в поле, в чем только душа держится…

Мнительный здоровяк Линдей поспешно, с явной опаской, отодвинулся от хозяина. Упитанному организму подполковника претили болезни. «Еще нарвешься на неприятности. Чиста ли посуда? Не схватил ли я заразу? Сифилис? Чахотка? Нас предупреждали, что на Амуре и Уссури даже прокаженные есть. Выпью еще водки. Водка дезинфицирует. Удружил, проклятый контрабандист!»

— Бидуэлл, дружище, едем в казармы! Посмотрим, как устроились наши бравые ребята. Мы будем с вами часто встречаться, дорогой… э… э… дядя Петя. Дела, прежде всего дела! Ваша Темная речка — убежище большевиков, сбежавших из Хабаровска. Мы, американцы, держимся строгого нейтралитета, мы абсолютно беспристрастны и не вмешиваемся во внутреннюю жизнь русских. Но мы помним, что большевики вооружали врагов России и союзников — австро-германцев, которые хотят захватить Сибирь, подчинить Россию Германии. Восточный фронт союзников — под прямой угрозой. Наш священный долг, долг старых вояк американцев — способствовать миссии спасения России. Я хочу, дядя Петя, чтобы вы пояснили русским, зачем направлены наши войска в этот дикий край. Миролюбивый поход американской армии имеет одну цель — помощь чехословакам, на которых обрушились удары красных, вступивших в преступный союз с немецкими шпионами. Наш союзнический долг — уничтожить угрозу со стороны германо-австрияков. Помните, Джонни, как в Приморье, в деревне Ново-Москва, наши русские коллеги казнили двух немцев-военнопленных, сбежавших из Владивостока к сучанским партизанам? Немцы были так измучены и истощены во время побега, что не выдержали бы суровых походов партизан по непролазной тайге. Их спрятали у верного человека — подкормить, дать возможность окрепнуть. А тут в Ново-Москву нагрянул мужественный белый генерал и обнаружил германцев. Стояли январские крутые морозы. Раздетых догола немцев бросили на лед и забили до смерти проволокой. Помните, Джонни?

— Конечно, помню! Партизаны прислали тогда нашему союзному командованию протест против бесчеловечных действий белогвардейцев. Я был с вами, Флойд, в числе членов комиссии по проверке заявления партизан…

— У меня, в моем личном архиве, — бесцеремонно перебил его Линдей, — хранятся фотографии казненных немцев. Берегу и копию составленного нами акта. Но каков дальнейший результат нашего акта, мы не знаем… Нам дана верховная директива не вмешиваться во внутренние дела России. Мы выступаем в качестве наблюдателей. Мы не думаем о реставрации прогнившего русского самодержавия, мы не разрешим расстрелов, беззаконий, порок. Но мы не можем вмешиваться в дела наших союзников. Я, подполковник Флойд Линдей, гарантирую…

— А по Темной речке ведь вы стреляли? — взъерошив рыжую бороду, прикидываясь простачком, запел дядя Петя. — Дома пожгли, с землей сровняли, народ положили, а говорите — нейтралитет. Недопойму я что-то.

— Голубчик! Дядя Петя! Мы только наблюдатели. Наша задача — моя и Джонни — разместить наших славных парней в казармах. Нам нельзя было без предосторожности войти в село, известное командованию как зараженное большевистским духом. Ни японцы, ни мы не могли подвергнуть риску наших солдат. Предписано было пройти вашим селом, и мы решили дать несколько выстрелов в превентивных целях. Подчеркиваю — только в превентивных целях!

— Понятно! Понятно! — согласно кивал головой дядя Петя и думал: «С кровью едят, видать, их… эти самые… превентивные…»

Разгоряченный Линдей хватил подряд еще несколько стопок водки, и скоро его зело развезло. Он захрапел на диване, забыв о страхах заразы.

Бидуэлл, лежа на кровати с мягкими перинами, долго не мог заснуть: слушал, не скрипнет ли дверь, не войдет ли, как таинственное привидение, бледная женщина с крупным малиновым ртом. Но женщина не шла. Вскоре мысли Бидуэлла потекли по другому руслу, перебирая события последнего времени. Юморист Линдей! «В превентивных целях»! И бровью не повел. Превентивные снаряды, способные в минуту снести дом за домом! Кто-кто, а он, Джонни Бидуэлл, отлично знает, чем остро подперчен «нейтралитет», прославляемый подполковником.

Джонни взглянул в окно. Лунная ночь. Жемчужно-зеленоватый свет вольно лился в оконные рамы, блестел на причудливом снежном узоре на стекле.

Офицер перевел глаза на Линдея. В призрачно-зеленоватом лунном свете лицо подполковника казалось мертвенно-серым. Бр-р! Здорово смахивает на покойника. И, как всегда, на губах улыбка, знакомая стандартная улыбка. Нет, не спалось розовощекому рубахе-парню Джонни. Обиды. Множество обид. «Надо не зевать, не хлопать ушами, не кричать без толку: „Ио! Ио!“ — как безмозглый осел. А все же любопытно, на какое добро так жадно щелкнул здоровенными зубами Флойд? Ласков, как молодожен, быть тебе, дядя Петя, без добра. А почему не взглянуть, что за вещички стоят в зале?»

Тихонько, стараясь, чтоб не трещали предательские половицы, Бидуэлл прошелся по большой трехоконной комнате. Вот оно, богатство. Привалило наконец. За каждую такую тонкую, изящную штучку на родине отсыплют кучу полновесных долларов. Затаив дыхание Джонни открывает дверцу горки, берет в руки фарфоровую фигурку голого по пояс китайского божка, сидящего на троне. Божок чрезвычайно тучен, весь в складках жира.