Джо Мэлоун. Моя история - Jo Malone

Первым врачом, с которым я встретилась в Слоан-Кеттеринге, была доктор Александра Хирдт, миниатюрная женщина с волосами до плеч и успокаивающей улыбкой. Она объяснила мне процедуру: сначала будет проведена лампэктомия, чтобы удалить опухоль, а затем биопсия сторожевого лимфатического узла — первого лимфатического узла ( ), в который с наибольшей вероятностью распространяются раковые клетки. Никакого прогноза или упоминания о лечении не было. Никто не собирался ничего говорить, пока на ее стол не поступят результаты совместной процедуры, которая должна была быть проведена на следующее утро.

Биопсию она провела под общим наркозом, и я осталась в больнице на ночь. К тому времени, когда я вернулась в отель, я чувствовала себя на удивление хорошо, за исключением некоторой болезненности в правой подмышечной впадине. Когда Джош прижался ко мне на кровати и заснул, Гэри разговаривал по телефону, занимаясь какими-то делами в Лондоне — все выглядело почти нормально. Это был второй день нашего путешествия, опухоль была удалена, операция закончилась, и мы скоро смогли бы вернуться домой, как только будут готовы результаты.

Контрольный осмотр был назначен на вторник, на 14:00, через семь дней. В понедельник секретарь доктора Хердта позвонила в нашу комнату и спросила, можем ли мы прийти в 17:00.

«Это плохо», — сказала я Гэри.

«Джо, она очень занятая женщина. Наверное, что-то произошло».

Мое сердце забилось. «Она перенесла прием на конец дня не просто так», — сказала я. И хотя Гэри весь вечер пытался успокоить меня, все в моем теле говорило об обратном.

На следующий день, когда мы вошли в кабинет доктора Хердт, я не была настроена на любезности. «Плохие новости, да?» — сказала я, как только она нас поприветствовала.

Она не ответила «да», но и не нужно было: ее торжественное выражение лица говорило само за себя. «Давайте присядем, я расскажу вам результаты», — сказала она. Мы сели на стулья с деревянными подлокотниками вокруг ее стола. Гэри сел на край стула, не отрывая глаз от доктора, его лицо было полно тревоги. Он протянул руку и взял меня за руку.

Доктор Хердт перешла сразу к делу, объяснив, что биопсия показала, что у меня протоковый рак молочной железы (DCIS) и что некоторые из моих лимфатических узлов «положительны». И тогда она сказала мне, что лучшим вариантом для меня будет мастэктомия.

Гэри опустился на колени, закрыл лицо руками и зарыдал. Он просто сломался. Наш худший кошмар только что был озвучен. Я же не двигалась, не могла двигаться. Ни внутри себя, ни в его сторону. Я чувствовала себя полностью ошеломленной. Мне потребовались все силы, чтобы не отрывать глаз от доктора Хердт.

«Есть ли другой выход?» — спросила я.

Она покачала головой. «Мне очень жаль, Джо».

Гэри поднялся и сел обратно в кресло, покачав головой. Впервые этот человек, который всегда находил мудрые слова в любой ситуации, не знал, что сказать. Вероятно, потому что сказать было нечего. Все, что он мог сделать, — это держать меня за руку.

«Хорошо, когда мы это сделаем?» — спросил я.

«В течение недели», — ответил доктор Хирдт.

Рак подкрадывается незаметно, незаметно. Кто знает, как долго он тихо развивается и растет? Но потом он выскакивает из ниоткуда и нападает на тебя изнутри. Через десять дней после прибытия в Нью-Йорк мне пришлось привыкать к мысли о потере части тела. С этого момента весь подход приобрел систематический, клинический характер, почти как совещание по бизнес-стратегии. Мне вручили бледно-оранжевые карточки с подробным описанием операции и послеоперационного ухода, где были ответы на все возможные вопросы, которые я еще не успел задать. Это не только кружит голову, но и является психологической бомбардировкой в момент, когда ты пытаешься сориентироваться.

На следующий день мы пошли на прием к пластическому хирургу доктору Джозефу Диса, очаровательному, невероятно красивому мужчине, которого, когда ко мне вернулось чувство юмора, я прозвала «Диши Диса». Он рассказал мне о вариантах реконструктивной хирургии, но видел, что я испытываю трудности.

«Ты вернешь свою жизнь, Джо», — сказал он, пытаясь меня успокоить, но я просто разрыдалась. Казалось, что в течение суток я только и делала, что плакала, не в силах сдержаться. Я плакала так сильно, что у меня разболелась голова, и я почувствовала, что устала от грусти. Поэтому, когда доктор Диса объяснил мне варианты реконструктивной хирургии, я решила, что эта тема станет моим приоритетом — чем-то, за что я буду держаться после мастэктомии, после лечения. План действий всегда помогает мне восстановить равновесие. Он дал мне много пищи для размышлений: взять ткань из спины для немедленного послеоперационного решения? Вставить имплантаты позже? Если да, то какие — с физиологическим раствором или силиконовые? Или ничего не делать? Но ответы на эти вопросы пришлось отложить, потому что сначала мне нужно было решить, как лечиться — и тогда я наконец встретила доктора Ларри Нортона, худощавого, очкастого, прямолинейного мужчину, чье доброе лицо скрывало воинственный дух.

Как я впоследствии обнаружила, он понимает рак так же, как генерал понимает войну. Газета «New York Times» однажды написала, что он дает своим пациентам «бодрящую, воинственную надежду», и это стало очевидным при нашей первой встрече, когда он захотел узнать, из чего я сделана; вероятно, потому, что я начала нашу встречу словами о том, что не хочу химиотерапии и что ему придется найти другой способ. Я не хотел этого и не хотел терять волосы, настаивал я.

Он выслушал меня, понял мою нерешительность, но с характерным для него состраданием сказал, что у меня действительно нет выбора. «Послушайте, — сказал он мягко, — сюда приходят два типа людей: одни говорят: «Не делайте мне больно», а другие — «Верните мне жизнь». К какому типу вы относитесь?»

Он заставил меня посмотреть правде в глаза. «Я хочу жить», — сказал я.

«Хорошо, с этого дня ты должен доверять мне».

И я ему доверился. В нем было что-то, что говорило о профессионализме, и я хотел держаться за подол его белого халата, потому что этот профессионализм говорил мне, что он контролирует ситуацию, а не рак. Смирение перед событиями, которые я не могу контролировать, никогда не было моей сильной стороной, но я с радостью доверился Ларри, мнению Эвелин о нем и Богу.

«Делайте все, что нужно», — сказал я.

«Хорошо. Мы разработаем план, и я обещаю, что мы будем бороться вместе», — сказал он.