Философские обрывы - Иустин Челийский

какая-то магнетическая сила тоски. И все, что есть печального в мире, она неодолимо привлекает и слагает в моем сердце. Поэтому я – самое печальное из всех созданий. У меня есть слезы для любой боли… Не смейтесь надо мной, насмешники! Я поражаюсь сознанием: в этом печальном мире есть существа, которые смеются. О, проклятый и наипроклятый дар: смеяться в мире, где бурлит тоска, кипит боль, разбойничает смерть! Дар осужденных!.. Я никогда не смеюсь от печали. Как же мне смеяться, когда вы так грубы и суровы, вы, насмешники. Когда вы так злы и безобразны! А безобразны вы от зла. Ибо только зло уродует красоту земных и небесных созданий… Я помню, я вспоминаю: эта земля была некогда раем, а я – райской серной. О воспоминание, от которого я восхищенно скольжу из радости в радость, из бессмертия в бессмертие, из вечности в вечность!..

А сегодня? – Мрак покрыл мои глаза. На все пути, по которым я хожу, легла густая тьма. Мои мысли каплют слезами. А чувства бурлят печалями. Все мое существо охватил какой-то неугасимый пожар тоски. Все во мне горит тоской, но никак не сгорает. И я, несчастная, всего только вечная жертва всесожжения на вселенском жертвеннике тоски. А вселенский жертвенник тоски – земля, серая и угрюмая, бледная и сумрачная планета…

Мое сердце неприступный остров в бескрайнем океане тоски. Неприступный для радости. Не есть ли и каждое сердце – неприступный остров? Скажите, вы, имеющие сердце! Знаете ли вы, чем окружены ваши сердца? Мое – океанскими пропастями и безднами. И оно постоянно задыхается в них. Никак не может освободиться от них, чтобы выйти из них. Все, к чему оно ни прикоснется – мягко, как вода. Потому глаза мои затуманены слезами, а сердце разрывается от воздыханий. Болят мои зеницы, потому что многие полночи заночевали в них. Ночью закатилось солнце в око мое, а утром не взошло. Задохнулось в потемках моей тоски. Через что-то страшное и ужасное проходит мое существо. Меня пугает все, что вокруг меня и надо мной. О, я бы убежала от ужаса этого мира! Но существует ли какой-то мир без ужаса? Я окружена, как стеной, мукой, опоена полынью, пресыщена желчью. Я испуганно бужу сердце свое от упоения тоской, а оно все сильнее упивается. Душу свою, поруганную и обращенную в бегство ужасами этого мира, зову, чтобы она вернулась ко мне, но она все безогляднее бежит от меня, в тоске и печали…

* * *

Я серна. Но чем? – Не знаю. Вижу, но как – и этого не понимаю. Живу, а что такое жизнь, не постигаю. Люблю, но что такое любовь – не понимаю. Страдаю, но как во мне возникает, растет и созревает страдание, не понимаю. Вообще, я очень мало понимаю из того, что во мне и вокруг меня. И жизнь, и любовь, и страдание – все это шире, и глубже, и бескрайнее моего знания, и разумения, и понимания. Некто послал меня в этот мир и вложил в мое существо мало разума, потому-то я мало понимаю в мире вокруг себя и в мире внутри себя. Все что-то необыкновенное и непостижимое глядит на меня из каждой вещи, поэтому я пугаюсь. А мои большие глаза, не затем ли они так велики, чтобы вместить больше непостижимого, объять необъятного и увидеть невидимого?

Вместе с тоской Некто разлил во мне, и обессмертил, и увековечил нечто, что больше чувства и сильнее мысли, нечто крепкое, как бессмертие и огромное, как вечность. Это – инстинкт любви. В нем есть что-то всемогущее и неодолимое. Он разливается по всем моим чувствам, по всем моим мыслям и владеет всем моим существом. Мое существо – как маленький, крошечный островок, а вокруг него беспредельно простирается, разливается и переливается она, загадка моей души – любовь. Куда бы я ни двинулась внутри своего существа, всюду наталкиваюсь на нее. Это что-то вездесущее во мне, но и самое близкое. Для меня «я существую» означает «я люблю». Любовью я есть то, что я есть. Быть, существовать для меня то же самое, что любить. Неужели может быть существо без любви? Такого существа не знает мое сернино сердце.

Не оскорбляйте любовь во мне. Не оскорбляйте мое единственное бессмертие и мою единственную вечность. И к тому же мою единственную бессмертную и вечную ценность. Ибо что такое ценность, как не то, что бессмертно и вечно? А я только любовью бессмертна и вечна. Это для меня – все. Этим я и чувствую, и мыслю, и вижу, и слышу, и знаю, и живу, и бессмертствую. Когда я говорю: «люблю», я обнимаю этим все свои бессмертные мысли, все свои бессмертные чувства, все свои бессмертные стремления, всю свою бессмертную жизнь. С этим я – над всеми смертями и над всеми небытиями, я, серна серебристая, серна нежная, серна испуганная…

Через жуткие обрывы и ужасные пропасти проходит любовь моя к тебе – синее небо, к тебе – добрый человек, к тебе – цветущая дубрава, к тебе – душистая трава, к тебе – Вседобрый и Всенежный. Сквозь бесчисленные смерти пробилась моя любовь к тебе, о мое сладкое Бессмертие! Поэтому тоска – мой постоянный спутник. Любая грубость – настоящая смерть для меня. Больше всего грубости в этом мире я перенесла от одного существа, которое зовется человеком. О, иногда он – смерть для всех моих радостей. Глаза мои, глядите мимо него и поверх него, на того – Вседоброго и Всенежного! Доброта и нежность – это жизнь для меня, это бессмертие, это вечность. Без доброты и нежности жизнь – это ад. Чувствуя доброту Вседоброго и нежность Всенежного, я – вся в раю.

Если нагрянет на меня грубость людская, о, это нагрянул ад со всеми своими ужасами. Поэтому я боюсь человека, любого человека, кроме доброго и нежного.

* * *

Я стою у ручья, чьи берега украшены синими цветами. Ручей этот из моих слез. Люди ранили меня в сердце, и вместо крови потекли слезы. Нежные небеса, я поведаю вам свою тайну: вместо крови в сердце у меня слезы. В этом моя жизнь, в этом моя тайна. Поэтому я плачу о всех печальных, о всех недужных, о всех униженных, о всех обиженных, о всех голодных, о всех беспризорных, о всех огорченных, о всех измученных, о всех тоскующих. Мои мысли быстро захлебываются от тоски и превращаются в чувства, а чувства изливаются слезами. Да, чувства мои