Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко

что дочка стала учиться волшебству, так еще теперь у них будет жить настоящий дракон. Как бы там ни было, но мне позвали лекаря. И он сказал, что у них есть выбор: сразу обрезать мне хвост и крылья и тем самым ускорить финал, либо оставить в целости и сохранности и попробовать вылечить. Знаешь, они рискнули. Конечно, я не могу сказать, что меня выходила сама Ирис. Она была еще ребенком и относилась ко мне, как любой ребенок к домашнему питомцу, но ее родители… Иногда ее мама не спала, просиживая ночи напролет подле меня, а ее папа никогда не жалел на меня денег. Постепенно я окреп. Нет, я стал живым. Они выходили и спасли меня от смерти. Я не мог поверить в то, что вопреки всему мои чувства все же оказались верны. Я стал для Ирис добрым и верным другом. Мы постоянно играли вместе. Я помогал ей, чем мог: проверял, насколько верно она заучила правила волшебства и какую траву и когда лучше собирать, провожал ее на учебу и обратно, таскал тяжелые котлы. Мне было радостно от того, что могу хоть как-то помочь в осуществлении ее заветной мечты: превращению ведьмы в кудесницу. Ирис всегда была немного замкнута. Поверь, через волшебников проходят такие потоки энергии, что мир воспринимается иначе: не каждого подпустишь к себе. Я уже тогда заметил ее хрупкость. Да, она не будет кричать о чем-то, но она просто придет и сделает, что в ее силах, если попросишь. Просто так. Она кажется бойкой, нелепой, нервной и одновременно отстраненной, но каким стал бы ты, будучи подчиненным всем этим потокам? А когда к тебе начинают соответственно относиться… Когда на тебя навешивают уйму сплетен и досужих представлений… «Не ходи с ведьмой в лес…» Это слишком сложно, чтобы просто объяснить… Вскорости мне должно было исполниться тринадцать лет. Я уже привык к своему статусу компаньона и страшился, что ее родители решат меня «оскотинить» – тогда бы это было более болезненно, потому что я не сразу, а потихоньку становился бы овощем, осознавая это долгое время. Однако и здесь эти святые люди отнеслись ко мне с удивительной теплотой. Они не стали этого делать. Взамен я дал им клятву, что буду до последнего вздоха оберегать их дочь. Я не покину ее, если только она сама мне этого не прикажет. Ее спокойствие для меня важнее всего. Я – настоящий дракон, но застрял между двух миров, и она – то единственное, что придает моей жизни равновесие. Поэтому, Эмеральд, наследный князь сетей и лодок, ради ее святых родителей, которые пощадили меня и вылечили, ради нее, спасшей меня из лап смерти, я не буду долго рассуждать. Я сделаю то, что она мне прикажет. Помни, как легко мой коготь может войти в твой живот. Запомни все, что я тебе сказал, и улыбнись, через пять минут она будет здесь.

Дракон снова оказался прав. Волшебница вошла, довольная своей добычей, и сразу предложила выпить чего-нибудь горячего, потому что в лесу оказалось очень прохладно.

– А что ты мне принесла? – На месте сурового ящера снова появился дракоша – забавный, словно деревянная поделка для младенцев.

– Ничего, где твое гостеприимство?

– В гостях. Небось для этого приберегла какую-нибудь вкусняшку!

– Эмеральд, будешь вишневое варенье?

Молодой человек собрал всю свою волю, чтобы вежливо улыбнуться и согласиться, а не броситься наутек из этого логова.

* * *

Эмеральд снова тысячу раз проклинал себя за то, что проявил слабость и зашел в гости к волшебнице. Рассказ и угрозы Мярра его не то чтобы ошеломили… Просто в них было что-то по-настоящему пугающее. Ему хотелось бы верить, что он еще много лет назад распрощался с волшебством, но теперь вся эта непонятная чепуха ураганом снова влетела в его жизнь.

«Пожалуй, стоит ознакомиться с их правилами. Хотя зачем? Это страшит, но притягивает еще больше, – думал он, – неудивительно, что Ирис стала любовницей Туллия. Видимо, таким образом он чувствует свою причастность к их миру. И что он в нем находит?»

* * *

После ухода Эмеральда на душе у Ирис сразу стало неспокойно. Ее смутило, что молодой человек все это время как-то странно на нее поглядывал, а то и вовсе отворачивался, будто исподтишка пытался узнать ответ на какой-то очень постыдный вопрос. Волей-неволей на ум приходили не самые хорошие мысли: вдруг все их милые дружеские отношения обернулись обманом, и на самом деле Эмеральд просто приглядывает за ней по наущению принца Туллия? А своим глупым бахвальством она только подтвердила какие-то его нехорошие подозрения? Она не могла исключить такого поворота событий, но в памяти почему-то всплывал эпизод, который она никогда не забывала, несмотря на всю его незначительность.

Вновь она за прилавком у кудесника Хабмера. Еще очень рано, но солнце светит, словно наступил полдень. Ей тогда показалось, это самое подходящее время, чтобы привести в порядок янтарные амулеты. Было первое ясное утро за последние пару месяцев. Скользкий шелк почти невозможно было удержать в руках, а уж тем более отполировать им плоские камушки размером с куриное яйцо.

Про себя Ирис не одобряла торговлю магическими вещицами, устроенную ее учителем, но все же понимала, ему одному приходится кормить свою многочисленную семью, а тут уж не до особых рассуждений. Но она чувствовала, что несмотря на свой статус, он так и не захотел вникнуть в саму суть волшебства, попытаться осознать его природу: для него существовал набор ритуалов и перечень заклятий, ничего больше. Поэтому и ответственности за продажу безделушек он не испытывал.

Она взяла очередной янтарь и невольно залюбовалась его причудливой пестротой, словно кто-то давным-давно чистил на берегу рыбу и потом нарочно стряхнул крупную серебристую чешую на вязкую смолу, чтобы небывалый улов остался в веках. Ирис почти уже представила того древнего рыбака, его руки, сплошь в цыпках и ранках от сетей… как поток ветра, порожденный распахнувшейся дверью, выхватил из ее рук салфетку, и девушка картинно распласталась на прилавке в попытках поймать ускользающую ткань.

– Доброе утро! – тихо и очень робко обратился к ней молодой человек.

Ирис вздрогнула. Что-то в посетителе напугало ее до глубины души.

– Здравствуйте. – Она и прежде видела этого юношу, и каждый раз тело ее неожиданно холодело. Однажды он даже бывал здесь с каким-то приятелем, но не произнес и слова, а лишь, ссутулившись, стоял за его спиной и робко улыбался. Тогда у Ирис возникли те же чувства, да и взгляда своего она от него, как и