Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко

Глава 12

Рокировка

Вот уже несколько дней Эмеральд чувствовал себя вымотанным, как никогда прежде. Все в прямом смысле валилось из рук и не складывалось, неважно, шла ли речь о коллекции покрывал принца Туллия или о событиях его собственной жизни. Привыкший к своей работе как к чему-то совершенно бесполезному, но неизбежному, он все же всякий раз слишком бурно реагировал на ее сюрпризы – естественно, про себя. Ибо никто, даже дедушка и его самые близкие друзья, не могли заподозрить его в истинном отношении к десятку вещей. Он никогда не жаловался и настолько осторожно подбирал слова, что получал обвинения в равнодушии, а за глаза – в неповоротливости (хоть это и не вязалось с тем, как ловко он управлялся со своими обязанностями при дворе и умудрялся погасить любую склоку).

Его поражало то, что вопреки его многолетнему отсутствию в замке так ничего и не переменилось. Год за годом, назло всем обстоятельствам, этикет соблюдался неукоснительно, а отстраненность принца от балтинцев только каким-то невообразимым образом ускоряла осуществление всех решений. А еще Эмеральду было до безумия обидно, что никак не удается использовать полученные в Ферле знания, а ведь в отличие от своих спутников он умудрился освоить все, чему их учили: особенности добычи горных пород, свойства древесины (а также то, как ее обработать и превратить в любой предмет), рыбное хозяйство, музыкальное искусство…

Эмеральда все это по-настоящему увлекало, как увлекали и поделки из янтаря, на которые он был большой мастер, и плетение сетей (его умение ценилось так высоко, что когда он был мальчишкой, продажа этих безделушек составляла немалую часть их с дедушкой дохода) – в общем, все, кроме его нынешней службы, с которой он ничего не мог поделать.

Он судорожно перебирал в мыслях события последнего времени и никак не мог их отпустить. Ему казалось, что на месте головы у него чан с острой кипящей похлебкой.

Вот, например, камнепад. Эмеральд не жалел, что вызвался помочь принцу Туллию, но там действительно было очень страшно, и не в последнюю очередь из-за реакции людей: они приняли совершенно бескорыстную помощь от своего правителя и тотчас смешали его с грязью и принялись проклинать. Но, может, как раз потому, что Туллий дает им возможность выпустить пар, они до сих пор и не пошли дальше недобрых слов. По сравнению с ними даже Лелайкис не показался воплощением коварства. Свирепый, но умеющий укрощать свои порывы, даром что дракон.

Вообще замок, наверное, скоро разорвется от слухов и сплетен. Одна новость о том, что Карнеол истинный князь Балтинии, совершенно сбивает с толку. Теперь ясно, почему принц его терпит, как и то, что работы всем прибавится. Об этом счастье никто официально не объявил, но столько людей знало, как Туллий сказал об этом самому придворному. Даже он, Эмеральд, лично это слышал, хоть никому ничего и не разболтал. Не только потому, что первый хранитель покоев не имеет на это права, но и по причине того, что все от него только и хотели узнать байки и сплетни о жизни придворных.

Аттель… пока ему не удалось завоевать ее, вопреки морю цветов и тысячам рассказов из этой самой придворной жизни, которым она готова была внимать бесконечно. Стоило же заговорить о сетях или янтарном деле, она вскорости отмахивалась, утверждая, что ничего в этом не понимает.

Зато Ирис внимательно выслушивала все и всегда интересовалась, не хочет ли он разочек продемонстрировать свои навыки.

«Надо все же подальше держаться от этой ведьмы», – подумал он. В ее речах не было желания околдовать его, но он все равно побаивался. Каждый раз, когда он видел ее, в мыслях неустанно звучала старинная песенка. Теперь же, после известия о ее отношениях с Туллием, она напоминает настоящий тихий омут.

Эмеральд тряхнул головой, чтобы прогнать пугающее воспоминание, но память, словно нарочно, так ясно нарисовала эту картинку, что он прищурился, словно снова наяву увидел прекрасную девушку, стоящую на камне, смех которой звучал звонче, чем брызги воды. Было непривычно светло, и мужчина с восхищением заметил, что ее волосы горят как настоящий огонь, разведенный среди темной пустынной ночи.

Видение настолько околдовало, что он только и улавливал, как легко вздымается ее пышная грудь, как каждое движение подчеркивает связь этой феи с лесом, воздухом и водой, как на ее плечи и кончики пальцев садятся яркие блестящие стрекозы. Она словно была на взлете божественного вдохновения, вся выточена из молочного янтаря.

Сколько раз ему самому хотелось создать что-то подобное, но никогда не получалось, а сейчас он убедился: любая попытка изначально была тщетной, поэтому в отчаянье Эмеральд подумал: «Я должен просто коснуться ее кожи… Иначе я никогда не поверю, что она настоящая», – думал он, совершенно не представляя, как отважиться подойти, и вдруг, словно прочитав его мысли, фея задорно помахала рукой, спугнув захмелевших стрекоз, и крикнула голосом Ирис: «Спокойствия гор, Эмеральд! Я сейчас», – а потом, подхватив подол, осторожно слезла с камня в воду, тихо охнула от холода и вышла на берег.

Ему ничего не оставалось, как вежливо подать руку, умело скрыв разочарование: конечно, Ирис была ему симпатична, но не имела ничего общего с мелькнувшим видением. Слишком уж она серьезна, дерзка, самостоятельна и неуклюжа, несмотря на благородство, которое невозможно не ощутить, даже когда она ведет себя нарочно грубо. Тогда же она Эмеральда просто взбесила, хоть он никак это не показал.

«Нет, подобные внимательность и заботливость ни к чему для девушки! Аттель – другое дело: ты всегда ее добиваешься, зная, что награда – она сама, и плевать, что она никогда не поинтересуется твоими мыслями и чувствами. Зато с Ирис приятно беседовать. Она ведь никогда не кокетничает со мной. Оказывается, это тоже в некоторых случаях здорово: можно болтать о чем угодно. Но почему она всякий раз выводит меня из себя? – размышлял он. – Главное, не вспоминать о том, как она изгибалась вокруг этого дерева… Волшебство… Хвала Создателю, у меня хватило сил бежать от нее… Но это невозможно забыть…»

– Не стоит мне и носа у нее казать! – строго приказал Эмеральд самому себе, но тотчас ослушался и прибавил шаг. Впереди замаячил ее домик, а значит, вполне можно заглянуть по пути на минутку, чтобы угоститься чем-нибудь вкусненьким.

Ирис была не одна. Помимо вечно насупленного Мярра, там находился мальчик лет десяти. Он сидел за столом и жевал маленький бублик, таращась