Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— И слава Богу. Но твоя настойчивость — твое право.

«Вот и не обижайся на то, что в своем клювике, в качестве сюрприза по случаю великого события, принесу» — скалюсь и, зажмурившись, через сомкнутые зубы избыток воздуха в грудной клетке свистом выдаю.

— Давай только без денежных растрат. Петь, договорились?

Обижает гад!

«Господь с тобой, какие траты!» — ухмыляюсь, рассматривая его доверчивую харю.

Но мой недорогой, но, безусловно, качественный и сертифицированный подарок не столько Егорыч, сколько маленькая Тонечка, запомнит навсегда…

Рассматриваю женскую портупею, уложенную в длинную прямоугольную красно-черную коробку из большой по содержанию посылки с дорогостоящими товарами для взрослых, которые предусмотрительно приобрел в том магазине Нии, перед тем, как слить ее, отправить в утиль мелкую предпринимательницу без соответствующей лицензии, прикрыть стабильное и увесистое финансовое пополнение ее кармашка на кружевном переднике и анонимно, но с помощью своего отца и Сашки, отправить ее папуле жирное и нехорошее досье на маленькую дочечку, у которой какой-то странный пунктик на извращениях и чудаковатая двойная жизнь:

«С утра — я шоколадница и сладкая волшебница, а ночами — повелительница тьмы, животного секса и откровенного разврата исключительно под настроение».

Кожаные ремешки и нержавеющие кольца, посредством которых даму можно жестко зафиксировать, стабилизировать и строго обездвижить, раскорячив под себя и прицепив наручниками ее кисти и лодыжки, например, к резному изголовью кровати, сияют и блестят, играя бликами на моем лице и пальцах, которыми я прикасаюсь к тому, что другу через несколько мгновений с пожеланиями передам.

— И-го-го, — тихо ржу, изображая лошадь. — Тебе пойдет, крошечка-картошечка, малышка Ния, — пошептываю, играя с тонкими хлястиками, расположенными по всей видимости в районе бедренного сочленения у неосторожно примерявшей эту сбрую дамы.

Я знатно потрудился в отпуске и совместил приятное с полезным. Отдыхал, меняя сферы своей деятельности: когда томик очередного воздыхателя за истинным, прекрасным, вечным не читал, то шерстил подходящие статьи, штудировал огромные параграфы и восполнял пробелы в том, с чем встретился в своей юридической практике в первый раз, естественно, обращался к профессионалам и плел густые сети, которыми Смирнову и ее «Перчинку» опутал и в которые затем поймал, сдавив ей горло и перекрыв доступ к озабоченным клиентам, заинтересованным не столько в ее продукции, сколько в ней самой. Надоело быть безмолвным свидетелем ее бесед в чате ушлепнутых не сложившейся личной жизнью дураков. Задели, если честно, ее неподдельная заинтересованность в человеческих судьбах и половых проблемах, излишняя открытость с посторонними, нежные шепотки и долбаные эмодзи с круглыми ребятами, выдувающими сердечки из ротешников, как жвачные пузыри. Все эти «жеребцы», «холостяки», «развращенные», «духи прерий», «девственники в 40» и «18–25» виртуально терлись возле Тоньки, словно озабоченные самцы, обнюхивающие набухшую кровоточащую петлю у готовой к спариванию суки. Она не столь искусна в этом деле, чтобы давать советы космического масштаба и такой же по объему глупости. Ее маленькое дело — варить шоколад, размешивать деревянной палочкой карамель, разливать и формировать нугу, тянуть зефир и вату, и выдувать попкорн, затем играть со мной, шутить и быть покладистой и мягкой, любя подкалывать меня и даже побеждать. На последнее я с некоторых пор согласен… Но только в исключительных случаях, когда сам не заинтересован в победе, а слежу лишь за своим участием.

Но сам бы я такое дело провернуть не смог — здесь младший братец мне помог, подключив соответствующие службы, а потом уже вступил в игру спокойный, умудренный жизненным и профессиональным опытом папец. Гриша ласково и мило улыбался, когда читал то, что я на младшую Смирнову успел собрать, роя носом землю. Затем вздохнул и прошептал:

«Что ты хочешь от меня, любезный?».

Велихов с довеском «старший» спросил, а я же в красках все обрисовал, ссылаясь на соответствующие статьи законов, которые Антония нарушает, как будто специально провоцируя меня.

Так все и закрутилось, а на финал:

«Конец тебе, Смирнова!» — я через собранные в ровную и чересчур прямую линию своих губ ворчал.

Интим-товары ушли в небытие, а Тонечка осталась на бобах. Убил двух зайцев: во-первых, уберег ее — так в несколько иной трактовке мои действия звучат — от неминуемого наступления ответственности перед законом, а во-вторых, толкнул в лапы идиота, которому она в ближайшем будущем произнесет свое вынужденное «да».

Мой план, естественно, работает, а сам я занял выжидательную позицию, вот только что-то мерзкое кислотное разъедает изнутри, когда я вижу, как она кокетничает с ним или щерится Егору, словно издеваясь и заставляя… Ревновать того, у кого для этого нет никаких причин?

Смирнова… Это же та чокнутая Смирнова, бешеная визжащая ультразвуком выдра, мелкая девка с шилом в заднице и отбитыми мозгами от бесконечных падений с не слишком высоких — тут, слава Богу — плодовых деревьев наземь в глубоком детстве, когда мы обжирались зеленью, продуцируя на следующий день просто-таки неконтролируемую диарею и адскую рвоту, выворачивающую нашу сущность наизнанку. Она кто угодно, но не та, из-за которой можно тронуться башкой и основательно поехать крышей, подхватывая пятками подскакивающий на черепице, составленной из частых-частых извилин резной конёк.

Закрываю крафтовый пакет с логотипом магазина, уже покинувшего касту конкурентоспособных торговых заведений интернет-пространства в целом и нашего города в частности, и двигаю подарок по барной стойке, у которой несколько минут подвисаю, пока жду прибытия будущей четы Мантуровых. Что-то не торопятся ребята? Наверное, Тузик долго, но плотно и довольно жирно красит свои губки или выбирает праздничный декор.

— Петр? — наклоняется ко мне незнакомое и знакомое одновременно улыбающееся мужское лицо. — Добрый вечер, — мужчина тянет руку.

Где я видел этого болвана? Прищуриваюсь, немного отстраняюсь, пытаюсь потерянную резкость навести, и с этой целью закусываю нижнюю губу, как будто что-то давно забытое припоминаю. Тонкие и правильные черты лица, волнистые растрепанные, длинные, как для мужчины, русые волосы, располагающая к себе улыбка, умные серые глаза и слегка заросшая щека, засиженная огромным роем черных мелких мух — чертова уйма родинок, словно парень загорал под дуршлагом. Ему бы простоквашу на харю следовало нанести, а он, по-видимому, собой гордится:

«Роковых тайн на скуле до хрена — работает симпатия на пацана».

— Яр! — сопоставив все признаки, наконец-то вспоминаю человека, стоящего передо мной, дружелюбно улыбаюсь и сразу же протягиваю