Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Катится сама по себе, да что-то в ей этак позвякивает, будто серебро. Мне Славомир после сказывал, так они и обмерли, поняли, что кладовик им встренулся. Он к бочке, да отец его за руку схватил, не пустил, так бочка в лес и укатилась.
Мужик замолчал, задумался, кивая своим мыслям. Нескоро заговорил.
— Ссора меж ними вышла. Бедно жили, а тут удача сама в руки идёт — как можно упускать? Да старик всё твердил, мол, у нечистой силы ничего брать не надобно, этак добра не нажить. Однако же Славомиру с того дня не стало покоя. Всё в лес, бывало, уйдёт, работу забросил. У них в анбаре и мыши перевелись, сами с корочки на корочку перебиваются, а Славомир одно твердит: сыщу да сыщу клад!
Слушает волк, навостривши уши, как молодой гончар набрёл в лесу на дивное место. Видит — камни лежат, над теми камнями вспыхивают огни и слышится плач, будто под землёю дитя малое сидит. Да как Славомир ни копал, как ни отворачивал те камни, до клада не добрался. Но уж так верил в свою удачу, что на Купала, в глухую ночь-полночь отправился в лес, в мёртвой чащобе сыскал огненный цвет папоротника, и камни сами собою перед ним сдвинулись, земля раскрылась — добыл Славомир полный золота ларец!
— Мы о том прознали не сразу, — вздохнул мужик. — Тогда уж поздно было.
Будто бы когда Славомир поднял тот ларец, чей-то незримый голос ему велел раздать мелкие монеты нищим, а прочее истратить за год. Дал гончар клятву, что всё исполнит, да едва принёс ларец домой, взяли его жадность и страх. Кому же золото сбудешь? Скажут, украл. С медной-то монеты в самый раз начать, и зачем только обещал её нищим?
Время идёт, а Славомир клада не трогает. Проберётся в амбар, где ларец схоронил, отопрёт его и глядит, монеты перебирает. А на Перловку-то беды посыпались: поле сжать не успели, град побил, зерно в землю вколотил. Листья в один день почернели. Яблоки ввечеру ещё румянились, а поутру гнилые да высохшие на ветвях висели. Рыба в сети и верши не идёт, будто и нет её в озере, в лесу грибов да ягод не стало. Скот будто кто в чащобу гонит, после и костей не сыщешь. Там и люди начали хворать.
Уж как молили Велеса, чтобы сжалился, да он не помог.
Кое-как зиму пробыли. Что весной посадили, то нежданным морозом побило. Хлеб пекут с толчёною сосновой корой, впроголодь живут. Траву скосили, тут дождь некстати пошёл, сено сгноил.
— Собрали мы сход, — невесело сказал мужик. — Не можем понять, что за беда, тут старик и явился. «Всё ж таки взял у нечистой силы золото! — кричит сыну. — От него все несчастья!» Славомир тут в лице переменился, побледнел, метнулся в амбар, а в ларце-то уж только битые черепки. Год, видать, прошёл, да Славомир того в толк не взял, решил, отец подменил. Кинулся на старика, а тот прочь, в лес, да так оба и сгинули, не вернулись. Мы ларец-то хотели в болото бросить, да как стали к нему подступать, он в землю ушёл. Беды наши на том не кончились, вот и ушли мы из Перловки. Ну, доволен? Не люблю я об том вспоминать!
— Вона как, значит, — кивнул Дарко. — А почём знаешь, что их на свете нет, ежели они убегли да не вернулись?
У мужика глаза так и заметались.
— Да как же? — закричал он. — Из лесу не вернулись, так уж ясно: померли.
— Видал я луг в Перловке, не вдруг и перебежишь. Старик, значит, шибко бежал, ежели сын его до самого леса не догнал?
— Да ведь мы у леса и собирались, — ответил мужик, успокаиваясь, хотя глядел ещё настороженно. — У Велесова идола. Нам ведь надобно было и с волхвом потолковать. А теперь ступай, ступай — растравил душу, тошно мне…
— Собирались у леса, да ларец-то в амбаре? — спросил Дарко, щуря глаз, и прикусил травинку.
Мужик от гнева побелел, затрясся, рукой прочь указывает. В горле у него клокочет, а и слова вымолвить не может.
— Вон! — закричал наконец. — Пошёл вон, проклятый!
Дарко спорить не стал. Поднялся, кивнул волку и направился прочь. Завид встряхнулся и поспешил за ним, а вслед им с берега всё летело:
— Пошёл вон!..
Поехали они прочь. Дарко молчал, молчал, да и говорит задумчиво:
— Сколько-то правды узнали, да не всю. Когда бы это парень успел поведать, в чём клялся, ежели он сразу убёг? Одно только и ясно: их и впрямь на свете нет, ведь дело-то давнее, а они и на день не состарились. Вишь ты, значит, как оно…
Сказал так-то, сам плечами передёрнул, дрожь его взяла.
Призадумался и Завид, шерсть сама собою вздыбилась. Шутка ли — не зная того, повстречать мертвецов! Да ведь как живые были… Из-за клада с жизнью расстались, оттого, видать, навек с кладами связаны.
Колесили они по волости всё лето. Бывало, наедут к Невзору, день, два пробудут, а там снова в путь. Вдовица-то всё не унимается, всё напраслину возводит, уж довралась до того, что в волчьем облике к Невзору другой колдун является. Клевета что уголь: не обожжёт, так замарает. Люди будто и давно знают корчмаря, а будто и коситься стали.
Невзор, как вдовицу увидит, притопнет да запоёт:
— Шей, вдова, широки рукава: было б куда класть небывалые слова!
Она тут пуще прежнего осердится, пойдёт сплетничать: мол-де, видала, как Невзор в глухую ночь на перепутье с чёртом шепчется.
— Да тебя-то саму отчего в ночную пору туда понесло? — спрашивают люди.
Спервоначалу на смех её поднимали, да после уж не до смеха стало. Хлопотлива летняя пора, много трудов, тут ещё Дарко всё отлучается — не хватало Невзору помощников. Какие-то люди мимо шли, работы искали, он и нанял.
— Хорошо косили, — рассказывал он потом, — куда там прочим за ними угнаться! Да ввечеру начались песни, плясы, и мои-то работники веселятся, девкам улыбаются. Выставил один ногу — глядь, а у него заместо ноги конское копыто! Девки напужались, визг подняли, крик, а эти сгинули, будто их и не бывало…
Вздохнул тут Невзор, поглядел на волка и говорит:
— Вы уж подале езжайте, сделайте милость. Вишь, на меня уж наклепали, что воз наклали, а со зверя-то как бы и вовсе шкуру не спустили. Ворочайтесь, как он человеком обернётся. В ту пору
