Солнечные стрелы - Джудит Тарр

Не думаю, что в ближайшее время кто-нибудь из вас будет свободен от ночных караулов, сказал Эсториан.

Да, милорд, преданно глядя в лицо господину, вытянулся гвардеец. Его приятель погрозил императору пальцем и снова громко икнул. Эсториан вернулся в свои покои. Он чувствовал себя очень усталым. Но ему unreknq| повидать Торуана опять. Надо бы послать человека в гарем, сообщить, что его сегодня не будет, вяло подумал он. Зиана очень огорчится. Или Элия. Сегодня как раз подошел срок пересменки наложниц. Тем больше резонов уклониться от них в этот вечер. Слуги между тем бережно освобождали его от мантий, расчесывали волосы, распутывали неизбежные колтуны. Наконец он отослал их прочь и повалился на тахту, прямо поверх покрывала. Корусана нигде не было видно. В последнее время оленеец стал чересчур нервозен, не стоял на месте, беспрестанно потря хивал головой, пальцы его напряженно подергивались. Когда этот тик сделался совершенно невыносимым, Эсториан велел ему удалиться и привести себя в порядок. Он ушел, не выказывая протеста, и теперь обретался неизвестно где. Эсториан застыл в полудреме, не засыпая и не пробуждаясь. Какая-то часть его сопротивлялась оцепенению, расталкивала его сущность, призывала к действию, но к какому? Ему некогда было подумать об этом. Он очень устал. Не пристало императору посещать Двор по вечерам. Об этом сказали ему слуги, но Эсториан проигнорировал их шелест. Они облекли своего господина в мантии, столь тяжелые, что он не мог в них свободно двигаться, потом придавили их накладным золотом и вызолотили его веки. Прежде Эсториан не спустил бы им такого, но теперь какая-то апатия притупила его бдительность. Он даже позволил бы им сбрить свою бороду, если бы Корусан не задевал куда-то бритву. Несносный мальчишка. Дерзкий, нахальный. Где он сейчас? Небось, беспробудно дрыхнет или точит свои разлюбезные мечи. Пусть отдохнет и подумает о своем поведении. Ночной дворец напоминал яркую раззолоченную игрушку. Зал для заседаний сиял, освещенный огнями бесчисленных светильников и ламп. Тут слышалась музыка, звучали веселые голоса и даже вспыхивал смех, что казалось совсем уж несообразным с местными понятиями о приличиях. Но женщин в гомонящей толпе асаниан не было. Ни леди, ни дам с несколько подмоченной репутацией. Правда, их появление ожидалось. Но позже, когда лорды усядутся за столы и чаша с вином обойдет не один круг. Появление императора было отмечено кратким почтительным молчанием и дружным реверансом всего зала, затем придворные вернулись к разговорам и танцам. Эсториан не мог присоединиться к общему веселью. Все, что ему позволялось, это усесться в заранее приготовленное для него кресло и наблюдать, и хранить предписанное этикетом безмолвие. Только он и еще двое его гвардейцев были чужаками в однородной толпе веселящихся гостей. Торуан с некоторыми членами его труппы не в счет, ибо он приглашен сюда веселить, а не веселиться. Зал притих, когда молчаливые мимы принялись устанавливать светильники на высоких ножках вокруг импровизированной арены. Придворные быстро расселись по своим местам, гул умолк, и представление началось. Начало было таким же, как и в Индуверране: с невыносимым визгом и скрежетом на сцену выскочили музыканты, играя на причудливых инструментах, за ними последовали певцы. Но, в отличие от Индуверрана, они разыгрывали сейчас совсем не историю Хирела и Саревадин и не какой-либо другой сюжет из жизни объединенных империй. Возможно, одна из асанианских легенд легла в основу разворачивающегося на сцене действа. Торуан изображал лорда в своем дворце или бога в своем храме, к нему рекой стекались нуждающиеся в его помощи люди. Он был облачен в белые одежды, словно король или духовное лицо высокого ранга. В руках Торуан держал позолоченную асанианскую маску, которую то подносил к лицу, то отводил в сторону. Лорд или бог принимал всех приходящих к нему людей, но сам не говорил с ними. За него это делали другие. Посредники выслушивали жалобы и передавали их смысл господину. Очень и очень измененный смысл. Убеленный сединами старец просил защитить его от врагов. Лорду говорили, что старец благодарит господина за мир и спокойствие в его государстве. Женщина евнух, прикрывший лицо вуалью, умоляла исцелить ее сына от смертельной болезни, но Торуану передавали, что она просит благословить ее чрево. Юноша жаловался на несправедливые притеснения, господин благосклонно jhb`k, полагая, что молодой поэт читает ему одну из новых своих поэм. Люди кричали и плакали от горя лорд или бог слышал одни благодарственные молитвы. В сердцах обиженных подданных росло возмущение. Собравшись вместе, они вновь решили пойти к всемогущему господину и умолить его дать им то, без чего их жизнь становилась адом. Накормить голодных, напоить жаждущих, исцелить больных. Но он опять услышал одни восхваления. Он улыбался и пел сладким голосом о процветании подвластной ему страны. Гнев охватил пришедших к лорду или богу людей. Они подняли мятеж. Они стащили владыку с трона, изорвали в клочья его маску, они оглушили лорда грохотом барабанов и шумом трещоток, но тонкий, высокий и сладкий дискант пробивался сквозь этот гвалт, исполненный нескончаемого благодушия.

Это, сказал Эсториан, самая крамольная вещь из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть. Прямое подстрекательство к бунту и где? В Высоком дворе Асаниана? Удивляюсь, как они не оборвали тебе руки и ноги! Губы Торуана слегка посерели, но он улыбался.

О, они без сомнения сделали бы это, если бы не присутствие вашего величества.

Теперь тебе небезопасно здесь оставаться.

Раз уж вы, милорд, заговорили об этом, значит, это действительно так. Торуан осушил чашу вина и вновь протянул ее слуге. Его руки подрагивали.

Объясни, зачем тебе все это понадобилось? Торуан взял в обе ладони серебряный сосуд и робко взглянул на собеседника.

Боюсь, милорд, вы этого не поймете.

Я пойму. Эсториан старался говорить как можно более доброжелательно, но пальцы актера невольно сжались, суставы их побелели. Они держат меня здесь за семью замками. Неужели дела в стране обстоят именно так, как вы их показываете со сцены? Или я полный глупец?

Я никогда не считал вас глупцом, милорд, сказал Торуан, но вы, укрывшись в дворцовых покоях, отсекаете от себя все. Даже малейшие намеки на реальную жизнь раздражают вас.

Кто внушил тебе эту мысль? Моя мать? Жрецы? Мой двор в Керуварионе? Ресницы актера дрогнули и опустились, евнух уткнул лицо в чашу с вином.

Я действительно получил приглашение во дворец через посланца вашей матушки-императрицы. Но это случилось уже после того, как мы задумали поставить этот спектакль. Мы объездили много городов и селений. Мы слышали, что говорят люди. Их речи полны недовольства и скрытых угроз.