Собрание стихотворений - Борис Чичибабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь
* * * Любовь — не Божья благодать{413},что пахнет медом и корицей.Любовь — земное бескорыстье:все полюбить — и все отдать.
Она порой полна печалии равнозначаща судьбе, —но все прекрасное в себемы лишь любовью воспитали.
Она одна, в шелках блестяи в деревенском сарафане,и даже разочарованьеи ненависть — ее дитя.
Коснуться космоса ладонью,сразиться с косностью любой,в беде пожертвовать собой —вот это я зову любовью.
Она нужней любых хлебов,она реальна и волшебна.Горенью, мудрости душевнойучи нас, матушка любовь.
Не позднее 1962* * * И не видимся-то мы пóчасту{414},и встречаемся мы, кривясь, —а уже: без вас одиночество,а все радостнейшее — при вас.
А уже: на работе, дома липровожу по глазам рукой —как легко мы друг друга поняли,как забыть мне вас нелегко.
А уже: на душе забулькали,побежали ручьи, звеня,люди думают: «Не с Сабурки ли?»и сторонятся от меня.
А уже: по ночам нелегкаявсе куда-то меня несет,и, как сокол, крича и екая,сердце падает вниз с высот.
А уже: мне верить не хочется,что коль пристальнее взглянуть,и не видимся-то мы почасту,и знакомы-то мы чуть-чуть.
Не позднее 1957* * * В непробудимом сне{415}вижу твой светлый облик.Тело твое — как снег,только живой и теплый.
Слышу твой смех, смотрюпрямо в глаза, погибший.Люб тебе с детства труд.Рук твоих нету гибче.
Жилы обвей, напойжизнью весенних пахот!Пальцы мои тобойобожжены и пахнут.
Ты золотей весны,всех половодий звонче.Губы мои возьми.После стихи докончим.
Не позднее 1954* * * Такая во всем истома{416},весна мне твердит: ты — мой.И я выхожу из дома,как будто иду домой.
Под музыку капель теплыхрисует лучом веснасмеющийся женский облик,похожий на Вас весьма.
Уже потекло по склонам,скамейки в саду теплы,и лед, оголен и сломан,по темной воде поплыл.
Сугробы темны и ветхи,чернея, стоят бугры.Иду, задевая ветки,и веки мои мокры.
И в лепете клейких почек,и в шуме людской возния вижу лукавый почеркпохожей на Вас весны.
Не позднее 1954* * * Говорю про счастье{417},а в душе украдкоюповторяю частоимя твое краткое.На каменьях теплыхночью самой темноювижу милый облик,очи твои помню я.
Говорю про счастье,сам все время думаю,что с тобой встречаться —видно, на беду мою.На крылечке стоя,засмеешься, колкая, —я ж не знаю, что я,где я и поскольку я.
Говорю про счастье,а в уме рисуется,как домой сейчас тыворотилась с улицы.Пальчиками хрустнув,голову повесила…До чего ж мне грустно!До чего ж мне весело!
Говорю про счастьеи горю от жажды яза тобой бросатьсяв дверь едва ль не каждую, —чтобы, обняв шеюмне руками плавными,никла б, хорошеяот шального пламени.
Не позднее 1952* * * Осень. Лучи. Деревья. * [7]{418}Солнце идет на убыль.Краску платком стерев, ямилой целую губы.Так осмелел с чего я?Ты мне скажи, подруга:дружим ли мы с тобою,любим ли мы друг друга?..
Счастье, куда нам деться?Что это нам досталось?То ли вернулось детство,то ли приходит старость?Радости ль нет отбою,близится ль к сердцу мука?Дружим ли мы с тобою,любим ли мы друг друга?..
На желудях, на смолкевоздух лесной настоян.Губы от счастья смолкли.Не говори, не стоит.Пахнешь сама смолою,вся горяча, упруга…Дружим ли мы с тобою,любим ли мы друг друга?
Помнишь, как полночь нижетнежную сеть созвездий?Сколько чудесных книжекмы прочитаем вместе!Легкой ступай стопоювдоль золотого луга, —дружим ли мы с тобою,любим ли мы друг друга.
Что б ни случилось с нами,будет добро иль худо —мы все равно узналилучшее в мире чудо.Счастье трубит трубоюс севера и до юга, —дружим ли мы с тобою,любим ли мы друг друга?
<1953, 1962>Из сборника «Молодость» (1963){419}
МОЛОДОСТЬ{420}
1Ты — неистовая мояхвала и ругань,перелистываемаядалеким другом, —
если станет ему невмочьна белом свете,то не только беда и ночь —и ты в ответе.
Чтоб не ладана сладкий дым,а свет несла б им —ясным, яростным, молодым,вовек не слабым.
Чтоб лилась по полям, свежа,по хлебной рати,по цехам заводским, служадобру и правде…
2Ах, как молодость хороша!Ах, как молодость знаменита!Нараспашку — моя душа,и ничем голова не покрыта.
В изумительных городахпод высоким и чистым небомя отроду не голодал,я ни разу печальным не был.
Как ты пахнешь, моя трава!Как роса над тобою клубима!Ввек бы взора не отрывалот смеющихся губ любимой.
Жадно вижу полет земли —в зорях, в бурях, в румяных звездах.С добрым утром, друзья мои —человечества свежий воздух!
Не позднее 1952* * * Прочь, отвяжись ты, * {421}черная вычурность.Я ведь из жизнитак просто не вычеркнусь.
Выдумка нищая,жалостный лепет,мне с тобой нынчеякшаться не следует.
Дни мои леньюне обволакивай.Сам что ни день я —не одинаковый.
Хочу писать просто,честно, без фальши,так, чтобы простонекуда дальше.
Радость и риск — у нас.Я им учусь.К черту изысканностьмаленьких чувств!
(1953, 1962)* * * Знать не хочу ни угла, ни имущества{422}.Мне бы еще раз пожить да помучиться.Вот что люблю я, и вот что я знаю:
солнца красу, сосны в лесу, рыбу в реке, книгу в рукеда Революции алое знамя.
Не позднее 1962ПОЭЗИЯ — ВЕЗДЕ{423}
Ищу в миру и дома я,в покое и в езде.Она — как жизнь бездонная.Поэзия — везде.
Плотинами бетоннымистановится из волн.В полуторках с бидонамипроносится под звон.
Задумчивая, смелаяи полная забот,смеясь, с вечерней сменоюприходит на завод.
На воздухе, в молчаниинебесной черноты,поймешь ее случайныеи вечные черты.
Не только у божественныхДжульетт и Маргарит, —не меньше их и в женщинах,горячих от корыт.
Пути-дороги дальние,земная кабала.Со мной в тюрьме и в армиипоэзия была.
О, вечности ровесница,неузнанная светится,весенней веткой свесится,заплещется в воде.
Она — у пашен в золоте,она — в упавшем желуде,она — в дожде и в желобе, —поэзия везде.
Не позднее 1962* * * Ел я добрый хлеб отчизны, ночевал я в поле{424} чистом,обжигал на солнце плечи, мокрый шел по мху болот,веселился за работой, пил вино по красным числам,славил труд и красоту я — плоти пламенный полет.
Полюбил на дальних стройках жар и смех народных сборищ,апшеронских вышек шорох и уральских домен дым,полымя пустынь соленых и полыни горной горечь,свет небес над Араратом, аромат чарджуйских дынь.
Мне из жизни не исчезнуть, от людей не удалиться.Хорошо я жил на свете, не остыл и не устал,не был странником безродным, ни холодным летописцем,землю рыл, тесал булыжник, книги славные листал.
И смеялся я от счастья, и никем унижен не былв том краю, где на березы, на звериную тропуосыпается ломтями фиолетовое небои ложится белым снегом на зеленую траву.
Я хочу гореть в работе и в беде смеяться гордо,приходить на помощь другу и сады растить на льду,опьяненными губами целовать девичье горлои шептать во сне о счастье: все равно тебя найду.
Хорошо садить и строить. Хорошо дышать любовью,быть открытым, щедрым, смелым, в бронзе нив, в чаду морейхорошо идти лугами, видеть небо голубое.Будь же ты одна, о совесть, вечной музыкой моей.
(1952, 1962)* * * Тьмой и светом наполнены чаши. * [8]{425}Так отведаем это питье.Замолчишь ты, мальчишество наше?О шуми, золотое мое!
И пускай под раскаты рассказа,удалым ударяя челом,виноградные горы Кавказазасверкают над нашим столом.
И пускай, как всегда аккуратны,чтоб душа не согнулась, дремля,заиграют призывно курантына задумчивой башне Кремля.
И наполнится полночь огнями,и осыплет с макушки до пятзлато злаков, посеянных нами,и степные ключи закипят.
Среди споров азартных и зычных,среди пестрых огней и гирляндбудь как дома, знаток и язычник,и вовсю веселись и горлань.
Пусть за далью, за далью степною,в раскаленной и чистой пылизацветет под победной ступнеювечно юное тело земли.
<1952, 1962>ЖЕЛАНИЕ{426}
Не хочу на свете ничего я,кроме вечной радости дорог,чтоб смеялось небо голубоеи ручьи бежали поперек,
кроме сердца бьющегося, кромедлинных ног и трепетных ноздрей,ночевать при молнии и громеи купаться в речке на заре.
Не желаю ничего на свете,только пить прохладную росу,трогать ветви, слушать звонкий ветери деревьев музыку в лесу.
Позабыв жестокие потери,ни пред кем не чувствуя вины,знать, что я лишь будущему верен,как бывают прошлому верны.
<1952, 1962>ПОДРУГЕ{427}
1Будто старую книгу страстей и печали я с волненьем душевным раскрыл, —и сгустилася ночь за моими плечами, и в ночи заплясали костры.
Будто книгу печали смущенно раскрыл я и увидел, случайный колдун,как поникли от бед лебединые крылья, приморозилось сердце ко льду.
Нет, не книгу я взял в погрустневшие руки и не повесть чужую прочел,а гляжу я в глаза огорченной подруги и к плечу прикасаюсь плечом.
Ты с бедою знакомилась не понаслышке, не шутя добывала свой хлеб,не просила ни милости, ни передышки у недобрых у девичьих лет.
Горе было глубоким, а радость — короткой среди скудных полей и корчаг,где росла у чужих босоногой сироткой на тяжелых крестьянских харчах.
Я-то знаю, как в темень ночей, не мигая, смотрят с яростью, как, простонав,от неотданной нежности изнемогая, на холодных горят простынях.
А сама ты была и веселой и светлой и в любви презирала обман.Золотистые волосы вились от ветра, улыбаться хотелось губам.
Что с того, что бывало нам горько и тошно, что спирало дыханье в груди?Ведь и все, что могли, отдавали за то, чтоб свет коммуны горел впереди.
И за все твои долгие, гордые муки, за тревожное, злое житье,я целую твои справедливые руки, справедливое сердце твое.
2Пусть все загаданное сбудется, пусть сердце в счастье не отчается,моя единственная спутница, трудов и дум моих участница.
Бывает, стих мой людям помнится, тебя-то в нем не видно все-таки.Ну покажись, ну выглянь, скромница. Ты и не думаешь об отдыхе.
Вся суть твоя и все призвание не в блеске глаз и не в тепле щеки.Какая ноша с детства взвалена на задохнувшиеся плечики.
Но нашей доле ты не рада ли, что годы даром не потеряны,что под замок добра не прятали, не замыкались в темном тереме,
что ты от жизни не хоронишься, а жадно дышишь паром пахоты,что весь народ нам был за родича, для всех людей сердца распахнуты?
Хватало нам с тобой поэзии. Чего-чего не испытали мы:и потрудились, и поездили, и посмеялись над печалями.
Пока в груди моей колотится, сто тысяч раз с твоим состукнетсяомытая водой колодезной моя любовь, моя заступница.
Клянусь, от боли, от обиды ли твой лоб вовеки не поморщится, —бессонный дух моей обители, во всех делах моя помощница.
<1952, 1962>* * * Смотрю в глаза твои и впредь{428}хочу в глаза твои смотреть,хочу дышать, хочу трудиться,хочу трудом своим гордиться.
Не страшно будет умереть,а страшно было б не родиться.
Не позднее 1962ВЫХОДНОЙ{429}
Жара, жара на улице,жара, горожане!Довольно в куртки кутаться,айда голышами!
Шесть дней прошли в заботах,отмаясь, отпылав.Тем слаще будь нам отдыхсреди лесных полян.
В работе смех помеха ли?А смеха полон рот.А ну, давай поехали,товарищи Народ!
Бездельникам до смертито Грузия, то Крым, —а мы с тобой, как черти,без Крыма загорим.
С лица сметут усталостьвеселье и загар.Хорошие места естьпод станцией Эсхар…
Ну как возьмусь за прозу я,когда лучом в глаза —волнующая, бронзовая,горячая краса?
Она смеется весело,на солнцепеке лежа,а ножки в речку свесилас рассыпчатого ложа.
Кругом в зеленой пуще,по золотому пляжуиграющие, пьющиеаукаются, пляшут.
Выкручивают трусики,на солнце сушат волосы,покуда песни русскиеразгуливают по лесу.
Как грешники измучены,и вот им за труды —прозрачные излучины,прохладные пруды.
А день багрян и сочен,как спелый баклажан.Меня б на тот песочек —и я бы полежал.
Лежу, исколот об лес,росою окроплен,придумываю образ,украинский Брюньон.
Харьковская область, Чугуевский район. Не позднее 1962МАРТ — АПРЕЛЬ * [9]{430}
Блестящие, быстрые, дымные тучи.Мальчишки-ручьи рассыпаются с кручи.И девушка-травка встает из-под снегаИ слушает первое вешнее эхо.
Стыдливые тени. Ликующий шепот.Весной где попало вдвоем хорошо быть.С высот соловьиных на зелень, на щебеньЛетит одуряющий высвист и щебет.
Уже о панели младенческий дождикУдарился тысячью звонких ладошек,И все, что расчет — от дубов до крапивы, —Обильной и теплой росой окропило.
Уже, опьяняя, черемухи белойВ горячих садах молоко закипело.Уже на полянах лесных горожанеПод солнцем румяным лежат голышами.
Уже раскрываются почки на ветхих,На юненьких, тоненьких, голеньких ветках.А ветки бывают различной погудки:Одни — на затычки, другие — на дудки.
<1953, 1962>ЗИМНИЕ СТИХИ{431}
1Скажите, вы любите холод,трескучий, крещенский и крепкий,здоровья осанку и хохот,как наши румяные предки,полозья порхающих саноки губы, раскрытые с негой?..
Скажите, вы любите запахлохматого русского снега,тончайшую роспись пейзажа,застывших стихов закорюки,с работы по льду пробежаться,похукивая на руки,а вечером — ежась и нежась —небес голубое свеченье?..
Скажите, вы любите свежестьдымящейся стужи вечерней,когда в ожиданье тепла мы,зевая, у печки скучаем,и строим чудесные планы,и греемся водкой и чаем?..А утром — солнце и иней,бодрящая душу погода?..
Скажите, вы любите имялюбимого времени года,растущие снежные кучи,морозца хрустящую поступь,сверкающий, свежий и жгучийотчизны отчетливый воздух?
2Ворон ветки клюнул, каркнув,зори землю обожгли,и влюбленные из парковохладелые ушли.
Горстку праздничной теплынипод пальто проносим мы.Город — в дымном нафталине,в хрупком кружеве зимы.
Еле веки открывая,на окошечки дыша,в очарованных трамваяхбудто спит его душа…
Но вглядись то там, то здесь ты:нет, косматая, шалишь!Дышат светлые подъездытеплотой людских жилищ.
И, струясь румяным сокомновых весен, лучших лет,льется золото из окон,пахнет солнцем свежий хлеб.
Люди трудятся и любят,лица светятся от дум.С доброй речью в холод лютыйречка плещется во льду.
Так и я — в снега, в морозы, —хоть и втиснуты в броню,под броней прозрачной прозыпраздник лирики храню.
Не позднее 1962* * * Опять, как встарь, хочу бывать{432}на берегах с тенистой чащей,хочу усталый ночеватьв траве душистой и шуршащей,за муравьями наблюдать,шуметь опавшею листвою,и рассекать речную гладь,и видеть небо голубое.
Опять хочу в лесной росе,мошкой докучливой бесимый,на ствол поваленный присев,елозить пятками босыми,искать проходы меж дерев,о ветки цепкие колотьсяи пить, от жажды одурев,с листочком воду из колодца.Еще не пылью пахнет пыл,еще далеко до развязки,а я до смерти полюбилземные запахи и краски.
Клубись, туман! Струись, вода!Пой, жизнь, в лесах, в колосьях, в песнях!Пусть древен мир. Поэт всегдаприроде и земле ровесник.
<1952, 1962>* * * Доброй, видать, закваски я{433}, любы мне труд и риск.Молодость закавказская, вспомнись и повторись!
Снова пришла охота мне, — жар еще не иссяк, —свидеться с донкихотами в бурках и при усах.
Снова запало в голову — утром подняться в шестьи за козлами горными к тучам по кручам лезть.
Каменными громадами — весел и безголов —руки в лесах гранатовых до крови исколов.
Стану, смеясь, над безднами, яростный от кощунств,тропами поднебесными вниз на луга скачусь.
Там, у ромашек, канувших в пенящийся поток,сев на горячий камушек, передохну чуток.
Мчится водичка, брызгая. Пчелы летят домой.Хлеб кукурузный с брынзою — ужин дорожный мой.
Пусть на ходу от трения туфли гормя горят.Здравствуйте, годы древние! Вас я увидеть рад.
Всех на земле богаче я, губы мои в меду, —чувственный как Боккаччио, в юность свою иду.
Не позднее 1962* * * Гамарджоба вам, люди чужого наречья! * {434}Снова и вечно я вашим простором пленен…Холод и музыка в пену оправленных речек.Говор гортанный высоких и смуглых племен.
Лихость на лицах, с которых веселья не сгонишь.Мощные кедры, что в камень корнями вросли.Горной полыни сухая и нежная горечь.Шелест и блеск остролистых и бледных маслин.
Грузные розы, от сока прилипшие к окнам.В небе хрустальном покрытая снегом гряда.Город металла — Рустави, что, молод и огнен,выстроен нами, любимый, во славу труда.
Знойные ливни и ветра внезапного козни.Осени щедрой ломящие ветки дары.Терпкой лозой опьяненные руки колхозниц.Свет в проводах от курящейся утром Куры.
Низкий поклон виноградарям седобородыми молодым, как веселье, владыкам огня.Вечно горжусь, что одной из пятнадцати родинсветлая Грузия есть на земле у меня.
(1952, 1963)КАХЕТИНСКИЕ КОЛХОЗЫ * [10] {435}
Попадете в Закавказье,как жара отпировала,побродите да полазьтеза Гомборским перевалом.
С теплых гор гремят грома там,между гор пасутся козы.Брызжут соком-ароматомкахетинские колхозы.
Отягченным грузной ношей,гнуться веткам не зазорно:под прозрачно-смуглой кожейможно счесть у яблок зерна.
Старики глядят из окон,седоусы и кудрявы, кактута исходит соком,каплет сахаром на травы.
Винограда! Винограда!Хоть бери его возами.А чтоб наземь он не падал,лозы к палкам подвязали.
Будто солнца сочный лучикмеж листвы висит, граненый, —из плодов не знаю лучшезолотистого лимона.
Поутру, дымком повиты,в город тянутся подводы.В них важны и деловитывосседают садоводы.
Брызжут речки. Веют выси.Потны лица: полдень жарок.А внизу шумит Тбилисина сверкающих базарах.
И, подняв свои корзинкинад нежнейшим в мире садом,черноглазые грузинкимашут рыцарям усатым.
(1952, 1963)КИЕВ{436}
Он весь в истории как в дымке,но дымка эта не наврет.В нем жили мощные владыкии обитал простой народ.
Он был сто раз под корень сломан,он был сто раз дотла сожжен.Но — льются улицы по склонам,этаж встает за этажом.
И, весь ликующий и теплыйот набережной до высот,он человеческие толпыв ладонях ласковых несет.
По всем бы далям раскричать их,всю жизнь рассматривать в упор —его причудливый Крещатик,его Софиевский собор,
и рощи с птичьими хорамина том и этом берегу,и пестроту его керамик,и электричек перегук,
и миг, что в сердце сохранится,когда, обнявшись, с русским негр,когда китаец с украинцемвыходят кручами на Днепр,
и, на мальчишестве попавшись,под обаянием благимглядят на киевских купальщиц,как на языческих богинь.
Не позднее 1962МИРОВОЗЗРЕНИЕ{437}
Хоть порой и ропщется,На душе запенясь,Никакого обществаЯ не отщепенец.
Все мы, люди — выходцыИз гнезда того же —Целоваться, двигаться,Умереть попозже.
Все тела, все отблески,Все крупинки речи,Ни любви, ни доблести —Вне противоречий.
За триумфом — реквием,После ласк — усталость.Весь — во всем — вовеки яНа земле останусь.
Чтоб с лучами алымиЗаново рождаться,Будет вечно мало мнеЖизни и гражданства.
Обойти опасности?Нет! — преодолеть их.Кто боится ясности,Тот не диалектик.
Сердце мое, верноеРадости народной,Тело мое нервноеИ кричащий рот мой, —
Крепко поработали.Жизнь уже не вся ли?Сколько людям отдали! —Ничего не взяли.
Вы мне деньги? óбземь их!Я ж за власть рабочих.А, проклятый собственник,Узнаешь мой почерк?
Не устал мотаться я,Не ушел от чаши.Будь рекомендация —В партию тотчас же.
Все дороги пройдены.От работы — жарко!Для друзей и родиныНичего не жалко.
Не позднее 1954* * * Как для кого, а для меня{438}есть притягательная прелестьв словах, что сверстникам приелисьв громах гражданского огня.
О, как звучат свежо и юно,как обжигают солью рот —«любовь», а главное — «народ»,«добро», а главное — «коммуна».
Я эти славные словане пресной прописью в тетрадях,а красной кровью разливал,в быту пытаюсь повторять их.
Читатель будущего века,ты можешь быть неумолимк словесным слабостям моим,но разумей как человека.
Сквозь пелену добра и злаувидь во мне мою основу —краснодеревца, а не сноба,гармонию, а не разлад.
Не позднее 1962Из сборника «Гармония» (1965){439}
