За пределами просветления - Бхагаван Раджниш (Ошо)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А уже на восьмом рисунке человек возвращается домой – бык усмирен.
На девятом рисунке бык находится в стойле, а человек играет на флейте.
На десятом рисунке быка вообще нет. Мы видим человека на рыночной площади с бутылкой вина, пьяного.
Буддистов очень смущал этот десятый рисунок. Он кажется совсем не буддийским – нет никакой связи между ним и другими рисунками, вполне достаточно девяти рисунков, в десятом нет нужды.
Поэтому в средние века буддисты отвергли десятый рисунок, они стали говорить о девяти рисунках. Лишь совсем недавно в древних рукописях был снова обнаружен десятый рисунок вместе с его описанием – у каждого рисунка есть свое описание. Потерян бык – значит, потеряна ваша душа; бык символизирует вашу душу, вашу энергию, ваш дух. Когда бык найден, вы становитесь реализованной душой. Вы играете на флейте – это стадия просветления.
А как насчет десятого рисунка? Это та стадия, когда вы выходите за пределы просветления, вы снова становитесь обыкновенным человеком. Теперь нет разрыва между этим миром и тем, теперь нет разрыва между хорошим и плохим. Теперь все противоположности соединились в единую гармонию; вот что означает бутылка вина – бутылка вина в руках будды.
Шри Ауробиндо никогда не говорил о «Десяти быках», потому что опять-таки это лишило бы его оригинальности.
Рисункам серии «Десять быков» по меньшей мере полторы тысячи лет.
В средние века буддисты были трусливы, они не смогли понять десятого рисунка.
Но что касается меня, то я вижу естественный рост от девятого к десятому рисунку, от просветления – за пределы просветления.
Просветление делает вас особенными. Это означает, что какая-то часть эго, в очень тонкой форме, все еще остается. Другие – невежды, вы – знающие; другие двигаются по направлению к аду, вам же гарантирован рай. Это – последние остатки умирающего эго. А когда умирает и это эго, будда становится обыкновенным человеческим существом, совершенно не знающим, что он более святой, чем другие, что он выше других, что он представляет собой нечто особенное – он такой обыкновенный, что приемлема даже бутылка вина. Вся жизнь приемлема: дни и ночи, цветы и шипы, святые и грешники – все приемлемы, безо всякого различения.
На самом деле эта обыкновенность и есть величайшее цветение человеческой реальности.
Шри Ауробиндо будут помнить как великого философа. Его следует помнить как великого философа – как человека, который был поразительно прозорлив в том, что касается слов, священных писаний, который мог очень вразумительно выявлять их смысл, толковать их по-новому, оригинально… Но он не был реализованным человеком. И он не искренний, не подлинный человек.
У него было огромное желание самоутвердиться, доказать, что он более велик, чем Гаутама Будда. Это шло от его эго.
Идти за пределы просветления – не значит становиться выше Будды.
Выйти за пределы просветления – значит стать обыкновенным человеком. Забыть все о просветлении и о великих духовных устремлениях и просто жить радостно, игриво… Эта обыкновенность – самый необыкновенный феномен на свете.
Но вы не сможете распознать такого человека. До состояния Гаутамы Будды распознавание еще возможно, но как только человек выходит за пределы этого состояния, он начинает ускользать от вас. Те, кто признал его как просветленное существо, могут продолжать осознавать то, кто он есть, но вновь приходящие не смогут распознать его, потому что он будет просто очень невинным, обыкновенным человеком – подобным ребенку, собирающему раковины на морском берегу, гоняющемуся за бабочками, срывающему цветы. Никакого разделения тела и души, никакого разделения материи и духа, никакого разделения этой жизни и той – все это забыто, человек полностью расслабился.
Если бы Шри Ауробиндо знал хотя бы смысл выхода за пределы реализации, за пределы просветления, он бы даже не стал думать об этом. Он считал, что выход за пределы просветления – это нечто более великое, чем Гаутама Будда. Внутри он постоянно завидовал, разумеется, это была зависть по отношению к Гаутаме Будде.
И он хотел предложить некие оригинальные идеи, которые бы он мог доказать, но он ничего не доказал.
Я уважаю Шри Ауробиндо как ученого, но ученые – это всего лишь ученые, цена им – доллар за дюжину.
Второй вопрос:
Ошо,
В один из прошлых вечеров ты говорил о мастере и мистике.
Мой вопрос – о мистике и скептике. Может ли скептик стать мистиком? Очень многое в эзотерическом и мистическом представляется просто самовнушением, игрой воображения и принятием желаемого за действительное. Иногда я чувствую себя обескураженным, и мне хочется отбросить все это как чепуху. Однако есть и некий внутренний голос, призывающий меня двигаться дальше. Мне кажется, что самой большой поддержкой для меня является твой постоянный призыв к расслаблению и доверию.
Видишь ли ты какую-либо возможность для скептика прорваться через это скопление измышлений ума?
Скептический ум – это одно из самых прекрасных явлений в мире.
Религии его осуждают, потому что они не могут ответить на вопросы скептического ума, они хотят иметь дело только с умами верующих.
А скептический ум – как раз полная противоположность уму верующего.
Я полностью на стороне скептического ума. Не верьте ни во что, пока вы сами не переживете это на собственном опыте. Не верьте ни во что – продолжайте задавать вопросы, сколько бы времени на это ни потребовалось.
Истина стоит недешево. Она не доступна верующим, она доступна только скептикам.
Запомните только одно: не будьте скептиком наполовину. Будьте тотальным скептиком. Когда я предлагаю вам быть тотальным скептиком, я имею в виду, что ваши скептические идеи должны подвергаться той же проверке, что и верования любого другого человека. Скептицизм, когда он тотален, сжигает сам себя, потому что вам приходится усомниться и в самом вашем скептицизме тоже. Вы не можете оставить свой скептицизм без сомнений, иначе это будет точка зрения верующего.
Если вы можете усомниться в скептике, который заключен в вас, то и до мистика недалеко.
Кто такой мистик? Это тот, кто не знает никаких ответов, кто задавал всевозможные вопросы и обнаружил, что ни на один вопрос нет ответа. Обнаружив это, он прекращает задавать вопросы. Это не значит, что он нашел ответ, – он просто обнаружил, что ответа нет нигде.
Жизнь – это тайна, а не вопрос. Не головоломка, которую нужно разгадать, не вопрос, на который нужно ответить, а тайна, которую нужно проживать, тайна, которую нужно любить, тайна, которую нужно танцевать.
Тотально скептический ум в конце концов обязательно станет мистическим, поэтому мои двери открыты для всех. Я принимаю скептика, потому что я знаю, как превратить его в мистика. Я приглашаю теиста, потому что я знаю, как разрушить его веру в бога. Я приглашаю атеиста, потому что я знаю, как отлучить его от атеизма. Мои двери открыты для всех, потому что я не даю вам никакой веры. Я даю вам только методологию, медитацию, чтобы вы сами узнали, что такое реальность.
Я обнаружил, что никакого ответа нет. Все вопросы бесполезны, а все ответы еще более бесполезны. Вопросы задаются глупыми людьми, и благодаря их вопросам возникли великие философии. Эти философии созданы хитрыми умами.
Но если вы хотите найти взаимопонимание с реальностью, вы не должны быть ни дураками, ни хитрецами. Вы должны быть невинными.
Поэтому, что бы вы ни принесли с собой: скептицизм, атеизм, теизм, коммунизм, фашизм и любую другую чепуху, – мое лекарство будет одним и тем же.
Не имеет значения, каким видом чепухи заполнена ваша голова, когда вы приходите сюда. Я отрублю вашу голову, не делая никакого различия. Неважно, кто сидит у вас на голове, мое дело – рубить!
Я всего лишь дровосек.
Третий вопрос:
Ошо,
Я не могу найти вопрос, но мое сердце нуждается в ответе. Что это?
Это очень глубокий вопрос.
У каждого, кто искренен, возникает такой же вопрос. Все вопросы нелепые, самое большее – глупые. Но тем не менее есть некая экзистенциальная потребность в ответе. Сам вопрос неизвестен.
Я уже рассказывал вам об одной из самых прекрасных женщин-поэтов, Гертруде Стайн. Она умирала, и возле нее собрался маленький круг ее друзей. Перед самой смертью она открыла глаза и спросила:
– И каков же ответ?
Друзья были озадачены, ведь так же не поступают… Сначала должен быть задан вопрос. А она сначала спрашивает, каков ответ? Ответ на что? Но нельзя относиться слишком строго к умирающей женщине – и не к какой-нибудь обыкновенной женщине, а к действительно великому поэту.
И даже в этом высказывании присутствует ее величие.
Несколько секунд стояла тишина. Затем один из ее друзей набрался мужества и сказал: