Пророки - Либба Брэй

Эви открыла глаза. Уилл продолжал смотреть на свои часы.

– Это может быть просто удачной догадкой или врожденной наблюдательностью. В «Вулворс» часто продаются перчатки по такой цене. К тому же ты могла обратить внимание на то, что я часто снимаю правую перчатку. Это ничего не доказывает. Еще одна минута.

Эви сделала еще одну отчаянную попытку, потихоньку впадая в бешенство. Она зажмурила глаза. В это раз удалось найти одно сильное воспоминание дяди: она увидела молодую женщину с пышными темными волосами и блестящими глазами. Та грела руки в меховой муфточке.

– Ты как всегда, Уильям. Вечно одной перчатки не хватает, – повторила Эви за женщиной слово в слово.

– Остановись, – холодно сказал дядя Уилл. Но Эви уже полностью погрузилась в параллельную вселенную. Она почти чувствовала прохладу и дуновение ветра. Молодой Уилл с трудом ковылял по льду на коньках, а женщина заразительно смеялась. Эви невольно улыбнулась.

– Я ее вижу. Она стоит у катка… в темно-зеленом пальто. Идет снег…

– Эви, остановись.

– Она такая красивая и… и очень счастливая… это, наверное, самый счастливый день в ее…

Уилл резко вырвал перчатку из рук Эви, сильно напугав ее. Он угрожающе навис над ней, покрасневший от гнева и совершенно очевидно выведенный из себя.

– Я же сказал – прекрати! – прогремел он.

Эви резко развернулась и побежала прочь из музея, не обратив никакого внимания на окликнувшего ее Сэма.

Глава 31

Бог умер

Эви брела куда глаза глядят до тех пор, пока от усталости не могла сделать ни шага. В Центральном парке она присмотрела скамейку у пруда и присела, чтобы понаблюдать за двумя парочками, катавшимися в лодке. Они радостно смеялись, наслаждаясь солнцем и хорошей погодой. Эви раздражала их наивная беззаботность. Ей казалось, что из всех окружающих в первую очередь дядя Уилл был способен понять ее. Она принялась вытирать подступившие слезы ладонью. Раньше она пошла бы к Мэйбел за поддержкой. Теперь это было невозможно, и Эви чувствовала себя брошенной и никому не нужной.

Она поплелась назад в Беннингтон, поднялась по пожарной лестнице на крышу и осталась сидеть там. Эви не могла избавиться от чувства, что ей тесно в собственной коже, а в груди раздулся огромный шар, который вот-вот лопнет. Будто ее загнали в угол, и все демоны, которых Эви раньше умудрялась держать на расстоянии, навалились на нее разом. Уилл читал лекции о сверхъестественном, но Эви боялась призраков, заключенных в ней самой. Бывали такие дни, когда, едва открыв глаза, она давала торжественную клятву:

«Сегодня я исправлюсь. Я не буду такой же гадкой девчонкой, как раньше. Не стану выходить из себя и отпускать неприятные замечания. Не буду заходить слишком далеко в двусмысленных шутках, чтобы окружающие замолкали и неодобрение буквально повисало в воздухе. Я буду доброй и милой, внимательной и терпеливой. Такой девушкой, какая нравится всем».

Но уже к вечеру все ее планы шли прахом. Она несла какую-нибудь чушь или разговаривала слишком громко. Она бросала вызов, лишь бы на нее обратили внимание. Наверное, Мэйбел сказала правду: она была эгоисткой. Но какой смысл жить так тихо, что тебя вообще никто не услышит?

– Ах, Эви, это уже слишком, – обычно говорили люди, и это был не комплимент. Да, она вся была слишком. Она всегда чувствовала себя белой вороной, где бы ни находилась.

Почему ее никогда не бывает «достаточно»?

Эви смотрела на длинные ряды окон в здании через улицу. Как же много окон! Кто за ними живет? Счастливы ли они? Сидят ли, так же как она, на крыше, охваченные чувством такого беспросветного одиночества, что кажется, будто ему нет ни начала, ни конца?

Дверь заскрипела на петлях, и в проем аккуратно протиснулся Джерихо. Чтобы пролезть, ему пришлось ссутулить свои широченные плечи.

– Я знал, что найду тебя здесь. Что стряслось с Уиллом?

Эви отвернулась от него и злобно смахнула слезы.

– Я размешала чай против часовой стрелки.

Джерихо присел, сохраняя почтительную дистанцию.

– Ты вовсе не должна мне рассказывать.

Эви промолчала. Далеко на юге солнце заливало золотым светом шпили высотных зданий. Дым поднимался рваными грязными клочьями из труб. На огромном рекламном щите красовалась упаковка мятной жвачки «Ригли». Рядом, у карниза крыши примостились голуби, вытягивая шеи в поисках еды.

– Как-то раз ты спросила, как я оказался в доме дяди Уилла. А я не стал тебе отвечать, – начал Джерихо. Он медленно достал из кармана аккуратно завернутую хлебную горбушку.

– Нет, не стал, – согласилась Эви. Раньше ей было очень любопытно, почему Джерихо здесь оказался. Но теперь она не понимала, какое это имеет значение – ведь она вот-вот уедет, хотя и была очень благодарна Джерихо за то, что он нашел время поддержать ее. Эви не хотелось, чтобы он уходил. – А теперь ты мне расскажешь?

Он, прищурившись, посмотрел на солнце.

– Я родился на ферме в Пенсильвании. Коровьи стада. Бескрайние пастбища. Работа в поле. Каждое утро выглядело так, словно это был первый день после сотворения мира. И так далеко отсюда, что даже в голове не укладывается.

– Звучит потрясающе, – сказала Эви, надеясь, что ее слова не звучат так же безрадостно, как она себя чувствовала.

Джерихо выждал пару мгновений, словно собираясь с духом.

– И вдруг началась эпидемия полиомиелита. Сначала заболела сестра. Вскоре я проснулся с лихорадкой. Когда меня довезли до госпиталя в Филадельфии, у меня уже отнялись руки и ноги, и я почти не мог дышать. Мне было девять.

Говоря об этом, Джерихо спокойно крошил хлеб на кусочки и бросал его голубям, которые жадно кидались на еду.

– Меня упрятали в какую-то машину, прототип будущего аппарата под названием «железное легкое». Оно может дышать за тебя. Но ты заперт внутри, как в металлическом гробу. Я проводил в нем дни, наблюдая за тем, как ползет и меняется солнечный свет на потолке. Мама приезжала из Ланкастера – сначала нужно было ехать верхом, затем на поезде – каждое воскресенье и молилась за меня. Но на ферме было слишком много работы, оставалось еще двое детей, и на подходе был следующий. Она стала приезжать раз в две недели. А вскоре вообще прекратила появляться. – Отломив еще кусочек, Джерихо кинул его в самую гущу курлыкающих птиц. – Я говорил себе, что это из-за снегопадов – она не могла добраться до Филадельфии по бездорожью. Я придумывал сотни отговорок. Дети часто это делают. Просто удивительно, на какую изобретательность способен твой мозг, если тебе очень хочется во что-то поверить.

Эви не знала, что сказать, поэтому просто наблюдала за суетящимися голубями.

– Потом я услышал, как у окна поет птичка – пришла весна. Я подумал, что если птица смогла добраться сюда, то и мама смогла бы. И в тот самый момент я понял, что она больше не приедет. Задолго до того, как врачи объявили мне, что родители подписали бумагу, в которой меня отдали на попечение государства, я уже все знал.