Ольга. Запретный дневник - Ольга Берггольц

Насколько глубоко задевала О. Берггольц ситуация, которая складывалась вокруг нее тогда, видно по уже упомянутому циклу из трех стихотворений с условным названием <Триптих 1949 года>. Это поэтическое решение выходит за рамки конкретного опыта, такого у нее не было и в 1937-м. Только в тюрьме, к своему ужасу, поняла, что сидят люди невиновные. В «Триптихе» поэтесса вспоминает о недавнем событии на Карельском перешейке:

…в то воскресенье,                       в темный день погони,когда разлуки каторжная даль                               открылась мне —ясней, чем на ладони…Как плакал ты!

Но сильнее конкретики — обобщение, обстановка поголовного преследования. Автор может говорить о верности «знаменам», но, встречая «мордастого энкаведешника» или бывшего своего следователя, она повторяет: «Не могу без судорожной ненависти говорить о них». В первом стихотворении «Триптиха» это выражено так:

Я не люблю за мной идущих следом                                                         по площадям                                                                              и улицамМой путь —             мне кажется тогда —             стремится к бедам:Скорей дойти до дома                                                как-нибудь.Они в затылок дышат горячо…             Сейчас положат руку                                                              на плечо!

Слова «не люблю» звучат здесь даже сильнее, чем «ненавижу», заставляя вспомнить непримиримого Владимира Высоцкого: «Я не люблю, когда мне лезут в душу, особенно когда в нее плюют». 1949-й проходит под неослабевающей угрозой: «…меня не покидает страх знакомый, что по Следам Идущие — придут». Исповедальная открытость, откровенность этих стихов возвращает им поэтическую силу, Поэт никуда скрыться не может (Живу — тишком. / Живу — едва дыша), потому что душа оставляет свои следы — «то болью, то доверием, то песней».

Почему Идущие Следом за ней в 1949-м не пришли, можно лишь догадываться. Во-первых, О. Берггольц практически сошла с литературной арены, ее противники, «конкуренты» утолили свои амбиции. Во-вторых, у нее остались влиятельные друзья. Тот же А Фадеев, который, по ее словам (см. книгу О. Оконевской«…И возвращусь опять»), вызволил ее в 1939-м, теперь — генеральный секретарь СП СССР, вновь использовал свой ресурс, помог вернуть из сибирской ссылки в европейскую часть страны отца сестер Берггольц, высланного из блокадного Ленинграда. Поддерживал Ольгу Берггольц ее собрат по блокаде, влиятельный Вс. Вишневский. Личность противоречивая (приложил руку к травле М. Зощенко), Вс. Вишневский уже осенью 1946 года умерил некоторые оргмеры против Берггольц, а еще раньше, как известно, опубликовал в своем журнале поэму «Твой путь».

Запойность — тоже смягчающее обстоятельство… Но, может быть, главным спасением стал адский труд над поэмой «Первороссийск». Он занял долгих восемь лет (1949–1957). В 1951 году поэтесса написала: «О, возмести хоть миг труда / в глухонемое наше время». Горькое, точное определение тех лет. О. Берггольц обратилась к прошлому, к легенде, она душой была с теми рабочими Невской заставы, которые в годы революции погибали за тысячи километров от родного дома, пытаясь построить новую, утопическую жизнь в коммуне.

Спасала Берггольц и любовь, что бы ни говорили о ее трудных отношениях с мужем — Г. Макогоненко («последнее желанье на земле»)… «Первороссийск» — скорее не поэма, но повесть в стихах, ее журнальный вариант появился в 1950-м (тоже в журнале «Знамя», еще у Вс. Вишневского), а уже в 1951 году поэтесса получила за нее Сталинскую премию. Премия несколько обезопасила саму Берггольц, но «глухонемое время» продолжалось. Лишь последним стихотворением из цикла «Пять обращений к трагедии», начатым в августе 1946-го, а завершенным в январе 1954-го, Берггольц распрощалась с эпохой. Обращаясь к трагедии, «матери живого огня», она написала:

О, не твои ли трубы рыдалиЧетыре ночи, четыре дняс пятого марта в Колонном заленад прахом, при жизни                                             кромсавшим меня…

Последняя строка изменена[404] по предложению рецензента. Раньше было: «над прахом эпохи, кромсавшей меня». Рецензент обиделся за «эпоху», мол, как это можно называть ее «сталинской»… Во всяком случае, после марта 1953 года «каменный дом» уже не угрожал большому поэту и гражданину Ольге Федоровне Берггольц.

ПАМЯТЬ

избранные стихотворения и поэмы[405]

…А я бы над костром горящимСумела руку продержать,Когда б о правде настоящейХоть так позволили писать.

Рукой, точащей кровь и пламя,Я написала б обо всем,О настоящей нашей славе,О страшном подвиге Твоем.…………………………………Меж строк безжизненных и лживыхВы не сумеете прочесть,Как сберегали мы ревнивоЗнамен поруганную честь.

Пусть продадут и разбазарят,Я верю — смертью на летуВся кровь прапрадедов ударитВ сердца, предавшие мечту.

КАМЕННАЯ ДУДКА

Я каменная утка,я каменная дудка,я песни простые пою.Ко рту прислони,тихонько дыхни —и песню услышишь мою.Лежала я у речкипростою землею,бродили по мне журавли,а люди с лопатойприехали за мною,в телегах меня увезли.Мяли меня, мялируками и ногами,сделали птицу из меня.Поставили в печку,в самое пламя,горела я там три дня.Стала я тонкой,стала я звонкой,точно огонь, я красна.Я каменная утка,я каменная дудка,пою потому, что весна.

БЕАТРИЧЕ

В небе грозно бродят тучи,закрываю Данте я…В сумрак стройный и дремучийвходит комната моя…

Часто-часто сердце кличетв эти злые вечера:Беатриче, Беатриче,неизвестная сестра…

Почему у нас не могуттак лелеять и любить?Даже радость и тревогуне укроешь от обид…

Почему у нас не верят,а позорно и смешнотак любить, как Алигьериполюбил тебя — давно?..

Тупорылыми словамиможет броситься любой,заклеймили сами, самиэту строгую любовь…

И напрасно сердце кличет,затихая ввечеру,Беатриче, Беатриче,непонятную сестру.

"Вот затихает, затихает…"

Вот затихает, затихаети в сумерки ютится день.Я шепотом перебираюназванья дальних деревень.

Ты вечереешь, Заручевье,и не смутит твоих огнейна дикой улице кочевьепугливых молодых коней…

Ты знаешь, что за темным полемстоит старинный, смуглый Бори звездным заводям Заполеквручает прясла и забор…

Крепки в Неронове уставыстарообрядческих годов,и скобки древние у ставен,и винный запах у садов.

А заповедные кладбищашмурыгой-лесом занесло,и соглядатай не разыщети не прочтет заветных слов.

Ты вечереешь, Заручевье,грибами пахнет по дворам………………………………А ты? Не знаю, где ты, чей тыи кто с тобой по вечерам…

"О, если б ясную, как пламя…"

О, если б ясную, как пламя,иную душу раздобыть.Одной из лучших между вами,друзья, прославиться, прожить.

Не для корысти и забавы,не для тщеславия хочулюдской любви и верной славы,подобной звездному лучу.

Звезда умрет — сиянье мчитсясквозь бездны душ, и лет, и тьмы, —и скажет тот, кто вновь родится:«Ее впервые видим мы».

Быть может, с дальним поколеньем,жива, горда и хороша,его труды и вдохновеньяпереживет моя душа.

И вот тружусь и не скрываю:о да, я лучшей быть хочу,о да, любви людской желаю,подобной звездному лучу.

ПЕСНЯ