Господь - Романо Гуардини

Наконец, третья и наиболее глубокая мысль: «Говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Здесь дается определенное мерило. Чтобы получить возможность «войти в Царство Небесное», мы должны стать «как дети». Таким образом, детскость есть состояние Царства Небесного.

Как злоупотребляли, однако, этими словами! Сколько сентиментальности, глупости, напыщенности, сколько человеческой и религиозной неполноценности скрывалось за ними! Сколько слабости и приспособленчества оправдывалось ими! Сколько неумения терпеть людей и неумения обращаться со зрелыми личностями! Необходимо, наконец, разобраться, что означают слова Господа о детскости.

Что есть в ребенке такого, чего недостает взрослому человеку и что Иисус мог бы предложить ему в качестве образца? Конечно, речь не идет о «детской прелести». Это было бы лирикой, не имеющей никакого отношения к Иисусу... Может быть, невинность? Но ведь ребенок совсем не невинен. Священное Писание слишком реалистично, чтобы называть ребенка невинным. Оно знает, как обстоит дело с человеком, знает, что зло есть уже в «однодневном ребенке». Ребенок уже несет в себе все дурное. Чаще всего оно еще дремлет в нем, но порою бывает уже очень явным и сильным. Ни один воспитатель, действительно серьезно относящийся к ребенку, не считает его невинным. «Невинное дитя» – это выдумка взрослого, старающегося найти применение сентиментальному чувству своей собственной прежней псевдоневинности. Таким образом, взрослый упивается собой и своей властью над этим трогательным существом.

Что же имеет в виду Иисус? Очевидно, противоположность тому, что – в плохом смысле – представляет собой «взрослый». Этот последний стремится обезопасить себя и становится при этом хитрым и жестоким. Ему страшно, а страх унижает. Ребенок же еще не знает инстинкта самосохранения или, по крайней мере, не ощущает его с такой силой. Он живет со спокойной доверчивостью. Это внутреннее состояние – плод не заслуги, а неведения; тем не менее оно порождает чистое, хоть и неосознанное мужество в восприятии жизни.

У «взрослого» есть цели, соответственно которым он изыскивает средства и применяет их. Он смотрит на вещи с точки зрения их пользы и применимости и этим лишает свободы все. У него есть намерения, а ничто так не меняет существование к худшему, как намерение: оно стесняет поведение и искажает действительность... У ребенка же нет намерений. Впрочем, мы преувеличиваем, конечно, и у него бывают намерения, он хочет того или другого. У него бывает и страх. Вообще у него есть все, что есть у взрослого, так как взрослость начинается уже при первом вздохе. Но если мы слишком глубоко вдадимся в психологию, то разрушим смысл притчи. Нам нужно выделить то, что важно для Иисуса, а поэтому правильным будет сказать, что ребенок пока просто встречается с быти происходить свободно, и вещи могут быть самими собой.

Во «взрослом» много неестественного. Он не оставляет жизнь такой, какова она есть, но обрабатывает ее. Мы называем это культурой. В ней содержатся большие ценности, но за них приходится платить не естественностью и искусственностью. Перегородки возникают повсюду: между человеком и человеком между человеком и вещью; они растут сами собой и приводят к тому, что жизнь перестает быть жизнью сердце больше ничего не говорит сердцу. Повсюду заменители вытесняют реальность. Всюду мы действуем с оглядкой на что-то, а оглядка подрывает силы, делает человека осторожным и лишает его подлинности. Вокруг взрослого накапливается искусственности Ведь то, что называется воспитанием, в значительной степени служит целям включения в этот искусственный мир. «Так не делают» – вот одно из первых педагогических изречений, с которым не в силах бороться чувство, хоть оно и обороняется. Безличная форма «не делают» – состояние самого существования, а кто же может противостоять тому, что действует везде, оставаясь неуловимым?.. Ребенок же еще не искушен. Он еще непосредственность, он – просто он сам. Своей откровенностью он приводит взрослых в замешательство. Он не скрывает своих чувств и считается поэтому невоспитанным. Воспитанность в значительной мере заключается не в том, чтобы быть любящим, чутким, бескорыстным, а в том, чтобы скрывать собственные чувства; потому в речах и поведении взрослых много фальши и лжи. В противовес этому ребенок прост и искренен. В этом также нет никакой заслуги. Он просто еще не ощущает тех сдерживающих сил, которые мешают взрослым быть самими собой. Его истинность не прошла через испытание, но она налицо и являет собой живой укор.

«Взрослый» все время занят собой. Он размышляет о себе, испытывает и исследует себя, вырабатывает определенную позицию. В этом выражается серьезность существования, сознательность и ответственность, но вместе с тем жизнь на этом ломается. Перед глазами и сознанием взрослого стоит он сам, и это закрывает ему путь к вещам, к другому человеку, к миру... Ребенок не занимается умозрительными построениями. Его движения направлены прочь от него – к сущему. Он открыт. Он правильно держится и правильно видит, но не отдает себе в этом отчета, так как не предается размышлениям о себе самом. Позже, постепенно, происходит переориентация, и открытость сменяется замкнутостью рефлексии и самоутверждения.

В поведении ребенка коренится и его смирение, то, что он, по слову Господню, не вменяет себя во многое. Он не выдвигает вперед свое «я». Его сознание заполнено вещами, происшествиями, людьми, а не своей личностью. Благодаря этому в его мире может открываться самое существенное, то, что есть и что заслуживает внимания. Мир взрослых полон несущественного, символов и заменителей, средств и средств к средствам, мнимых ценностей и пустяков, воспринимаемых с горькой серьезностью; мир ребенка составляют сами вещи, поэтому его и не отталкивает от себя существенное. Удивляют и тревожат его, в сущности, только исходящие от взрослых жесткость и узость.

Скажем еще раз: все это верно только до некоторой степени. Отбросив романтику детской невинности, мы не намерены впадать в другую романтику. Тем не менее существует нечто, что в общем и целом отличает ребенка от взрослого, и, очевидно, именно эта здесь и важно. Ввиду отсутствия в ребенке искусственности, преднамеренности, тревог самоутверждения и замкнутости, он восприимчив для великого переворота существования, который возвещается Христом как «Царство Божие». Но рассудок возражает, что так быть не может. Его осторожность предвидит возможные последствия. Его самосознание восстает против этого. В своей закостенелости он упорно держится за свое. Он погряз в своем искусственном мире, боится потрясений и поэтому далек от понимания. Его глаза не видят, уши не слышат, сердце не внемлет, что и повторяет все время Иисус. Он – «слишком взрослый».

Иудейский народ, фарисеи и книжники, священники и первосвященники – какие все они «взрослые»! Стоит взглянуть в их сторону, как сразу же сталкиваешься с с ожесточенностью и извращенностью, со всем наследием греха. Как они стары! На полтора тысячелетия назад, к Аврааму, восходит их память, – такое историческое сознание есть только у немногих народов. Им свойственна мудрость, как Божий дар и как порождение долгого человеческого опыта, а также знания, ум, корректность. Они исследуют, взвешивают, анализируют, обдумывают, а когда Обетованный приходит, когда пророчество исполняется и многовековая история подходит к осуществлению своего конечного смысла, они держатся за отжившее, цепляются за свои человеческие обычаи, прикрываются сводом законов; они хитры, жестоки, слепы, и великий час истекает. Посланный Богом Мессия должен умереть из-за тех, кто хранит Божий закон. Из Его крови, из Его Святого Духа рождается юное христианство, тогда как иудейство остается завороженным ожиданием Того, Кто уже пришел...

Ребенок юн. Ему свойственна непредубежденность взгляда и сердца. Когда появляется нечто новое, великое и раскрепощающее, он видит его, идет к нему, вступает в него. Эта простота, это «природное христианство» и есть та детскость, о которой говорит притча. Таким образом, Иисус имеет в виду не что-то сентиментальное и трогательное, не милую беззащитность и нежную привязчивость, а простоту и открытость взгляда, способность чувствовать самое главное и принимать его без задних мыслей.

В сущности, детскость означает то же самое, что способность веровать, – взгляд на мир, при котором вера естественна и то, что исходит от Бога, не встречает противодействия.

Иначе говоря, это – нечто свято-великое; и ясно, что с этого надо начинать. Детскость надо обретать вновь. Не зря в нашем тексте говорится: «Если не обратитесь и не будете как дети...» Стать детьми – значит преодолеть «взрослость», обратиться и перестроиться до самого основания, а это процесс длительный.

Детскость, которую имеет в виду Иисус, означает соотнесенность с Божиим отцовством. Ведь у ребенка все связано с отцом и матерью. Все доходит до него через них. Они всюду. Они – источник, мерило и порядок. У взрослого «отец и мать» исчезают. Со всех сторон его окружает лишенный внутренних связей, враждебный, безразличный мир. Отец и мать ушли, и все перестало быть родным. Для ребенка же, везде и всюду, есть Некто отеческий: Отец Небесный. Конечно, Он должен быть не повторением земного отца, увеличенным сверх натурального размера, но действительно «Богом и Отцом Иисуса Христа» (1 Кор 1.3), Тем, Который выступает из Его слов и призывает вместе с Ним заботиться о свершении Его воли.