Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну уж этот верно поможет, про себя отметил Воята. Вспомнилась Устинья – он её и не разглядел там в Лихом логу, в предутренних сумерках, запомнил только платок, большие глаза и недовольного петуха под мышкой. Если ей всё рассказать, она для другой девицы постарается, уговорит дядьку помочь.
Вот только как туда к ним попасть? На другой день воротился из Волотов отец Касьян, и свобода Вояты кончилась: теперь он всякий день был нужен в церкви. Под каким предлогом он отпросился бы в Барсуки? В эти дни Воята старался разговаривать с попом как можно меньше. Казалось, стоит только взглянуть в его тёмные глаза, как тот вмиг поймёт всё то, что его парамонарь таит в душе. Если спросит, а зачем тебе в Барсуки, что отвечать-то?
– Только три вечерочка осталось погулять нам, потом – Великий пост! – сказала как-то Юлитка, явившись с пряжей к бабе Параскеве. – В иных местах до Марогонов прядут, а нам отец Касьян не велит.
И взглянула на Вояту со значением. Нынешней зимой, что быстро шла к концу, сумежские девки охотнее обычного ходили к Параскеве на посиделки: усерднее пряли, смеялись задорнее, пели жалостливее, но всё напрасно – молодой парамонарь ни к одной из них сердцем не потянулся.
Но сейчас Воята, сидевший с гуслями на коленях и задумчиво перебиравший струны, примериваясь, что бы такое сыграть, вдруг вскинул голову, лицо его оживилось.
Супредки! В каждой деревне девки собираются в эти вечера. И нет никакого дива, если к ним явятся парни из другой деревни или погоста. За зиму сюда наведывались гости и из Котлов, и из Лепёшек, и из Овинов, и из Райцов – и из Барсуков вроде как тоже. Сам Воята никуда не ходил – с чужих супредок возвращаются далеко за полночь, если не завтра, но это простым парням зимой особо делать нечего, а ему на утреню не проспать бы. Теперь же Воята был втайне благодарен Юлитке за намёк. Если он пойдёт в Барсуки на супредки, никто не удивится – все знают, что из сумежских девок никто ему по сердцу не пришёлся, так подумают, хочет барсуковских посмотреть.
Но осталось только три дня! После Великого поста начнутся уже и хороводы, но как выждать эти семь недель? За это время и леший проснётся. Нынче уже не успеть, а вот завтра…
Что ему будут рады, Воята особо не сомневался – где ж это не рады бывают гусляру? Никого в Барсуках не зная, он подбил на поход Сбыню, и они пустились в путь сразу, как закончилась вечерня.
На выходе из Погостища к ним вдруг привязался молотобоец Дёмка.
– Не староват ли ты по супредкам ходить? – поддел его Сбыня.
– Когда ты слепым щенком родился, я к твоему отцу на пир рядился! – не остался в долгу Дёмка. – Может, и для меня сыщется вдовушка помоложе. Не всё же таким доставаться, кто в церкви поёт чисто твой ангел!
Дёмка уже несколько лет вдовел, но идти за него в Сумежье никто не хотел ради буйного нрава, бедности, рябого лица и вечного запаха горелого железа.
– Смолоду кривулина, под старость кокора! – засмеялся Сбыня. – Всех девок нам личиком своим распугаешь!
– Я распугаю, а Гавриил-архангел наш запоёт, обратно приманит.
Гавриилом-архангелом Вояту прозвали парни после той драки, но он этого не любил – не годится шутить над божественным. Теперь он так пихнул Дёмку в плечо, что чуть не сшиб с дороги в овраг, а когда тот, взмахнув длинными руками, хотел ответить, заслонился гуслями, и Дёмка унялся. Без Сбыни Дёмку, с его разбойничьей рожей, едва ли пустили бы на супредки в чужой деревне – ему и в Сумежье-то не всегда бывали рады. Поскольку супредки собирались в избе бабы Параскевы, где жил Воята, Дёмка в эту зиму на них почти не бывал, из-за чего тоже злился, но до того вечера на Никольщинах открыто вражды проявлять не смел. Будучи побит вместе со всем хвостатым воинством, поначалу замышлял месть, но, видя, что Воята не гордится и не насмешничает, постепенно признал, что у того есть право на гордость.
Сбынина мать была родом из Барсуков, у него имелось там немало родни, и Сбыня в Барсуки хаживал часто.
– Тамошние девки не по избам собираются, а по баням, – рассказывал он доро́гой. – Где бани попросторнее, они вечерами там сидят – без стариков-то оно вольнее.
– Уж это ясно, – соглашался Дёмка, которого никакие старики не любили.
Почти их не слушая, Воята поглядывал на луну. «До того Страхота волком ночным бегал, теперь Плескач бегает…» – вспоминалось ему. Только на днях прошло новолуние, в небе светился тонкий серпик месяца – ресничка даже, а не серп. До полнолуния, опасного времени, оставалось ещё почти две недели. Когда он видел призрачную избу и зубастое облако мрака, тоже было полнолуние.
– А ты кого там, в Барсуках, повидать-то хочешь, а, Воята? – вдруг спросил Сбыня.
– Устинью, – поколебавшись, всё же сознался Воята. – Племянницу Куприяна-знахаря.
Он предпочёл бы своей цели не открывать, но опасался, что Устинья не явится на супредки, и тогда придётся искать Куприянову избу, а тут без Сбыни ему не справиться. Ходит ли на супредки такая строгая девушка? Если кто не ходит, тех замуж не берут, но Устинья, как сказала баба Параскева, вроде бы и вовсе туда не собирается.
Дёмка насмешливо просвистел.
– Забудь! – посоветовал он. – Сия царевна не для наших рыл.
– Она, говорят, в Усть-Хвойский монастырь хочет идти, да игуменья благословения не даёт ей – де молода слишком, – добавил Сбыня. – У них там, слышно, одни старухи Богу молятся, как отца Еронова вдова.
– Кому и знать, как не Архангелу нашему! – опять поддел Дёмка. – Он ведь и туда пролез. А, попович? Есть там, в монастыре, молодые бабы?
Захваченный своими мыслями – сомнениями, тревогами, надеждами и опасениями, что надежды не сбудутся, – Воята едва слышал, о чём болтают спутники, и ему было не до соперничества с Дёмкой. Тот, хоть и был вдовцом лет на десять старше, казался Вояте неразумным отроком.
Пока добрались до Барсуков, тонкий месяц скрылся за облаками – «ангелы белую жену спать увели», подумал Воята, – и деревню путники нашли только благодаря тому, что упёрлись прямо в жердевую загородку. Едва разглядели, где ближайшие дворы. Без Сбыни не нашли бы ничего, но
