Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович

- Мне особо хочется сказать доброе слово о Емельяне Прокоповиче Глебове, под умелым командованием которого наша пятая пограничная застава нанесла тяжелый урон врагу.

Больше надежд Поповин возлагал на отца Димы, генерала Братишку, о котором уже имел кое-какие сведения. Максим Иванович был человек отзывчивый, душевный, мягкого, покладистого характера. Именно на доверчивости генерала и строил свои расчеты Ефим Поповин.

Говорят, на ловца и зверь бежит. На следующий день после выступления по телевидению Дима позвонил Поповину:

- Сенсация, Ефим Евсеевич! Неслыханно. Вы знакомы с моим предком? Ну вспомните. - Нет, Ефим не помнил. Точнее, он не знал, что ему надо вспомнить. - Вы не встречались с ним на границе в сорок первом? Ну вспомните!

- Не помню, - признался осторожный Поповин. - А что такое? Не морочь мне голову, говори быстрей.

- Да генерал-то мой тоже на пятой заставе был в первый день войны и этого вашего начальника, как его?..

- Глебова, - подсказал встревоженный Поповин.

- Ну да, Глебова, хорошо знает.

- Летчик-лейтенант! - вспомнив, воскликнул Поповин. - Ну как же! Отлично помню. Его над нашей заставой сбили. Так это твой отец? А ты не шутишь?! - закричал от радости Поповин.

Было от чего восторгаться. Сама судьба шла ему навстречу. Все складывалось как нельзя лучше. Теперь Поповин обязан был встретиться с Глебовым и Братишкой. И немедленно, пока свежи в их памяти его выступления по телевидению и газетный очерк. Генерал Братишка "в курсе", об этом позаботился Дима. А вот Глебов, как все это он воспримет? Прочел ли он очерк, смотрел ли передачу? Правда, два номера газеты Ефим Поповин всегда носил при себе. В понедельник в шестом часу вечера он позвонил Глебову по телефону на квартиру. Позвонить на работу и попросить о встрече Ефим не захотел. Чего доброго, Глебов может сказать: "Что ж, приезжай, заходи в партком, буду рад". А что это за встреча в служебном кабинете? Терпеть этого не мог Ефим Евсеевич. Разговор по душам не получится. Пригласить в ресторан или к себе домой - неизвестно, как обернется дело. Во всяком случае, для первой встречи это не подходит. Самое лучшее - встретиться на квартире у Глебова.

Полную информацию о семье Емельяна он получит от Маринина.

Глебов был осведомлен о неожиданном появлении нового "героя" войны. Когда читал очерк - не верил своим глазам. Перед ним была циничная ложь. Емельян еще мог бы поверить в героические приключения Поповина после того, как послал его с донесением в штаб, если бы Поповин не врал в первой части своей записки, разрисовывая свои подвиги на границе в первые минуты войны, когда он находился в наряде вместе с Матвеевым. Глебов-то знал, как было все на самом деле, как Поповин струсил и предал Матвеева. Теперь ему было совершенно ясно: врет во всем.

Емельяна не раз подмывало выключить телевизор, позвонить на студию и сказать: "Товарищи, что вы делаете, кого выпустили на трибуну?! Миллионы людей с восхищением смотрят и слушают его, не подозревая, что перед ними авантюрист!" Но Глебов тут же вспомнил, что на студии теперь работает Маринин, поэтому желание обращаться туда у него отпало. Тогда он решил написать протест в газету, разоблачить подлог, рассказать правду.

Когда Емельян услыхал по телефону скрипучий голос Поповина, жаждущего с ним встречи, он не удивился. Ему не хотелось, чтоб этот грязный тип переступал порог квартиры. Только благодаря изворотливости и настойчивым просьбам Глебов согласился принять Поповина у себя дома.

Жена Глебова знала всю правду о Поповине. Поэтому, когда Емельян предупредил ее о предстоящей встрече и просил оставить их вдвоем, Елена Ивановна встревожилась.

- Ничего, Леночка, все будет в порядке. Не волнуйся, - успокоил ее Емельян. - Я думаю, что наше свидание будет недолгим.

- Будь благоразумен, - напутствовала Елена Ивановна, уходя с ребятами на прогулку.

Емельян не мог ничем себя занять в эти томительные и неприятные для него минуты ожидания.

Звонок был резкий и длинный. Емельян спокойно прошел в прихожую. "А что, если Поповин полезет целоваться?" - мелькнуло у него в голове.

И, не найдя ответа, он открыл дверь. Перед ним стоял человек, напоминавший квадратную тушу, обтянутую синим плащом "болонья", и, уставившись на него узенькими щелочками заплывших жиром глаз, добродушно улыбался. Это обезоружило Глебова. В руках Поповин держал большой сверток, из которого торчали горлышки бутылок. Глебов напряженно улыбнулся, указывая на столик в прихожей, куда можно было бы свалить его вещи. Всем своим видом Емельян старался показать Поповину, что встрече не рад. И Поповин, поняв это, не полез целоваться, а весь насторожился, приготовился к чему-то очень неприятному, но заговорил первым, дружелюбно, с преувеличенным вниманием рассматривая Глебова:

- Не узнал бы я вас на улице, Емельян Прокопович. Сильно вас время закамуфлировало.

Избитая, казалось бы, ничего не стоящая от частого употребления фраза была пробным шаром. Поповину важно было, что скажет и как скажет Глебов. Емельян, сделав вялый жест рукой, сказал:

- Садитесь, пожалуйста.

Поповин присел у стола и попросил разрешения курить. Глебов пододвинул ему пепельницу. "Неужели ничего не знает? Не читал газет, не смотрел телевизора?" - подумал Поповин, по-своему объяснив поведение Глебова. Достав из кармана пиджака газету с очерком, название которого было жирно обведено красным карандашом, он протянул ее Глебову. Емельян, не взяв газету, в упор посмотрел на Поповина:

- Я читал. И письмо ваше тоже читал…

- Вчера пригласили на телевизор… - начал было Поповин, но Глебов прервал его:

- Смотрел… - Их взгляды встретились. - А вам известно, что Матвеев жив?

Он рассчитывал этим сразить Поповина, но тот не смутился:

- Не может быть! Ведь его на моих глазах… наповал…

- Вы лгали миллионам людей, - сдерживая ярость, произнес Глебов. Глаза его потемнели, резче обозначилась складка на переносье, сошлись густые брови. - Не лгите мне. Я знаю все. Хотите, я вам напомню о воскресенье. Не вчерашнем, а о воскресенье двадцать второго июня сорок первого. Не вы, а Матвеев оказался героем в первые минуты войны. Вы струсили, убежали. Матвеев просил вас помочь ему.

Поповин глядел на Глебова обалдело, слегка приоткрыв рот. Щелочки глаз расширились, обнажив желтовато-красные белки. Правда, которую он считал навеки похороненной, неожиданно воскресла и предстала перед ним как грозный судья. "Матвеев, значит, жив и обо всем рассказал не только Глебову, а многим другим, - лихорадочно думал Поповин. - Кто же знает еще? Кто, кто, кто?.." Колотилось в груди сердце.

Очнувшись от первого потрясения, Поповин, забегав глазами как загнанный волк, заюлил:

- Я не виноват… Первый бой журналисты приукрасили. А потом, когда вы меня с пакетом… Все было, как написано…

- И там ложь. Все ложь. И весь вы - сплошная ложь и цинизм. Без обмана не можете. Вы думаете, я не знаю, как вы пытались ошпарить себе кипятком руку, чтобы уволиться из войск, бежать домой? Знаю.

Емельян, засунув руки в карманы, подошел к окну. В комнате стояла такая тишина, что скажи слово, и оно прозвучит, подобно взрыву гранаты. Поповин сник. Он напоминал человека, которого волной сбросило с корабля в море и который, видя, что корабль удаляется, готов был кричать, цепляясь за соломинку. Не поворачиваясь, Емельян сказал:

- Запомните, Поповин: правда бессмертна. Похороненная недругами, она непременно воскреснет. Рано или поздно. Через десять, двадцать, через пятьдесят лет. И возмездие обрушится на тех, кто пытался уничтожить ее. - Повернувшись к Поповину и нахмурив брови, Емельян проговорил: - Правда - это голос и совесть народа.

И вдруг Поповин весь съежился, пополз со стула и плюхнулся перед Глебовым на колени.

- Емельян Прокопович… - умолял он скорбным голосом. - Пощадите, заклинаю, что угодно требуйте. Все сделаю… Все, что прикажете, что пожелаете… Только пощадите. Бес попутал…

Цирковой трюк едва не рассмешил Глебова. Не человек, а скользкое медузоподобное существо распласталось на полу у его ног. Оно лепетало какие-то слова, в которых не было ни смысла, ни искренности.