Маленький друг - Донна Тартт

Раз – и свет неожиданно погас. Шаги и голоса стихли вдали.

Чирк. чирк. чирк. чирк. чирк.

Не шевелясь, зажав руки между колен, Хили с отчаянием глядел в темноту. Если присмотреться, то сквозь сетку еще можно было различить змеиное брюхо. А вдруг ему тут всю ночь лежать придется? Мысли у него в голове беспомощно трепыхались и мельтешили, и от этой дикой сумятицы Хили аж подташнивало. Помни, где находятся выходы, сказал он себе – так было написано в учебнике по “Здоровью и безопасности”, мол, надо знать, где все выходы на случай пожара или чрезвычайного происшествия, но Хили не смотрел по сторонам, а от тех выходов, которые он запомнил, сейчас толку не было никакого: к черному ходу – не подобраться. лестницу внутри дома – мормоны на замок заперли. окошко в ванной – ну еще куда ни шло, хотя через него и так-то пролезть было трудно, так что бесшумно протиснуться обратно вряд ли получится, да еще в темноте.

Только теперь он вспомнил о Гарриет. Где же она? Он постарался представить, что сам бы сделал на ее месте. Решится ли она позвать кого-нибудь на помощь? Если б не нынешние обстоятельства, Хили скорее бы согласился, чтобы Гарриет насовала ему за шиворот раскаленных углей, чем отца позвала, но теперь, когда его жизнь висела на волоске, другого выхода не было. Лысоватого, раздавшегося в талии отца Хили никак не назовешь грозным здоровяком, да и росту он был, прямо скажем, ниже среднего, но за долгие годы на посту директора школы он научился смотреть на людей взглядом представителя власти и подолгу молчать с таким каменным лицом, что даже взрослым делалось не по себе.

Гарриет! Хили с тоской представил себе белый телефон в родительской спальне. Если отец узнает, что случилось, то бесстрашно примчится сюда, вцепится ему в плечо, вытолкает наружу, и – дома его ждет порка, в машине – нотация, от которой у него уши гореть будут, а проповедник тем временем забьется в угол к своим шипящим змеям – да, сэр, спасибочки, сэр – и будет недоумевать, что же это его с ног сбило.

У него заныла шея. Теперь он ничего не слышал, даже змей. Вдруг он подумал, а что, если Гарриет погибла? Что, если ее задушили, пристрелили или, кто знает, может, проповедник на нее своим грузовиком наехал – и переехал.

Никто не знает, где я. У него затекли ноги. Он пошевелил ими – самую капельку. Никто. Никто. Никто.

Икры так и ожгло иголочками. Пару минут он лежал, сжавшись, не двигаясь, боясь, что вот-вот на него накинется проповедник. Но все было тихо, и Хили наконец перевернулся на другой бок. В затекших ногах заколола кровь. Он пошевелил пальцами, повертел головой. Подождал. Наконец ждать больше не было никаких сил, и он выглянул из-за кресла.

Ящики посверкивали в темноте. Свет косым квадратом падал из открытой двери на табачно-бурый ковролин. За дверью – Хили уперся локтями в пол, подтянулся – виднелась замызганная желтая комнатка, которую лампочка под потолком заливала белым светом. Слышался чей-то голос – визгливая деревенская скороговорка, – но слов было не разобрать.

Его оборвал чей-то рык:

– Иисус ради меня палец о палец не ударил, а уж законники – тем паче.

В дверях вдруг выросла гигантская тень.

Хили вцепился в ковролин, окаменел, боясь даже вздохнуть. Раздался другой голос – еле слышное брюзжание:

– Эти змеюки просто мерзкие – и все тут. И Господь тут ни при чем.

Стоявшая в дверях тень странно, пискляво хохотнула – и Хили обмер. Фариш Рэтлифф. Даже отсюда было видно, как он обшаривает темноту слепым глазом – белесым, как глаз у вареной щуки, будто лучом маяка со скалы.

– Я тебе так скажу…

Хили с невероятным облегчением услышал, как Фариш затопал к двери. Из соседней комнаты донесся скрип – кто-то распахнул дверцу кухонного шкафчика. Когда Хили открыл глаза, в дверях никого не было.

– … вот что скажу, ты если устал змей туда-сюда тягать, так вывези их в лес, выпусти там да постреляй всех. Всех пристрели на хер, до последней твари. Или сожги, – громко говорил он, перебивая проповедника, – или в реке утопи, мне все равно. И тогда – никаких проблем.

Недоброе молчание.

– Змеи умеют плавать, – раздался другой голос, явно белого мужчины, только помоложе.

– И что, далеко они уплывут в этом чертовом ящике? – Послышался хруст, будто бы Фариш разгрыз что-то, и он продолжил шутливым, отрывистым тоном: – Слушай, Юджин, ну раз ты не хочешь с ними морочиться, то у меня в бардачке – вон тридцать восьмой калибр. Да я тебе за десять центов их всех перестреляю, до единой.

У Хили заколотилось сердце. “Гарриет! – в панике подумал он, – Где же ты?!” Это же они убили ее брата, а когда они найдут Хили (а они найдут, тут и думать нечего), убьют и его.

Чем тут можно отбиваться? Как себя защитить? По сетке всползла вторая змея, уткнулась рыльцем первой змее под голову – они теперь были как та медицинская картинка, где две змеи сплелись хвостами. Раньше ему и в голову не приходило, до чего же эта примелькавшаяся эмблема (мать отсылала пожертвования в Ассоциацию пульмонологов в конвертах, на которых был такой вот красный значок) – гадкая. В голове у него все смешалось. Плохо соображая, что он делает, Хили дрожащей рукой приподнял задвижку на ящике со змеями.

Вот так-то, это их задержит, подумал Хили, перекатившись на спину и уставившись в оклеенный пенопластовой плиткой потолок. Как пойдет неразбериха, может быть, ему удастся сбежать. Даже если его ужалят, он, наверное, успеет добежать до больницы.

Хили потянулся к замку на ящике, и одна из змей тотчас же к нему рванулась. Он почувствовал, как ладонь обдало чем-то липким – ядом? Эта тварь попала в него прямо через сетку. Он торопливо обтер ладонь о шорты, надеясь, что у него там не было никаких царапин или порезов, о которых он вдруг позабыл.

Змеи не сразу сообразили, что их выпустили на волю. Две змеи, которые висели на сетке, вывалились сразу и несколько секунд просто лежали, не двигаясь, пока другие не поползли вслед за ними – посмотреть, что происходит. И тут до них разом, как по сигналу, дошло, что путь свободен, и змеи радостно расползлись во все стороны.

Хили, весь в поту, вылез из-под кресла и прокрался мимо открытой двери – быстро, насколько хватило духу, проскочив пятно света из соседней комнаты. От ужаса его мутило, но заглянуть в комнату он не решился и все время глядел в пол – боялся, они почувствуют, что он на них смотрит.

Благополучно миновав дверь – ну, пока что благополучно, – Хили привалился к темной стене, сердце у него колотилось так сильно, что он обмяк и весь дрожал. Больше ничего не придумывалось. Если кто-то вдруг опять войдет и включит свет, то сразу заметит, как он тут беззащитно жмется к хлипкой деревянной стенке…

Неужели он вправду змей выпустил? Двух змей он видел – они лежали на полу, еще одна энергично ползла к свету. Всего минуту назад ему казалось, что это он здорово придумал, но теперь он горячо раскаивался в содеянном – пожалуйста, Господи, пожалуйста, только бы они сюда не заползли. У змей на коже были ромбики, как у медноголовок, только поострее. А на хвосте у самой отважной змеи – у той, которая храбро ползла на свет – Хили различил кольца-погремушки дюйма в два длиной.

Но больше всего он боялся змей, которых не видел. Там в ящике их было штук пять или шесть, а то и больше. И где они?

Из окна на улицу не выпрыгнешь – слишком высоко. Единственный выход – ванная. Если выберется на крышу, сумеет свеситься с крыши, держась за козырек, а там уж спрыгнуть. Прыгал же он с деревьев, которые были почти такой же высоты.

Но тут он растерянно понял, что двери в ванную тут нет. Он сделал еще несколько шажков вдоль стены – даже далековато забрался, слишком близко к темному углу, где он змей выпустил, но оказалось, что там двери нет, просто он принял за дверь прислоненный к стене кусок фанеры.

Хили был сбит с толку. Дверь в ванную была слева, это он точно помнил; он раздумывал, пройти ли еще немножко вперед или вернуться назад, как вдруг сердце у него оборвалось – он понял, что дверь в ванную была слева, но в другой комнате.

Он так опешил, что даже шевельнуться не мог. На какой-то миг комната будто обвалилась в пустоту (бездонная глубина, глухой колодец, падаешь – и ширятся зрачки), а когда все встало на место, Хили даже сразу не понял, где находится. Он уперся головой в стену, повозил ей туда-сюда. Ну почему он такой тупой? С ориентированием у него были проблемы, он вечно путал правую сторону с левой, поднимет на секундочку глаза от учебника, а там уже все цифры с буквами перепутались и скалятся уже совсем с других строчек, он, бывало, в школе садился не на свое место и даже не замечал этого. “Невнимательный! Невнимательный!” – вопили красные чернила на его сочинениях, контрольных по математике и подчищенных лезвием прописях.