Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Берк Питер

Сегодня как на институциональном, так и на индивидуальном уровне ситуация настолько многолика, что в ней несложно запутаться. Можно сказать, что мы живем в эпоху сосуществования отдельных наук и междисциплинарности, или, еще точнее, в том, что испанцы называют convivencia (общежитие), подчеркивая не столько само существование, сколько взаимодействие. Кафедры, которые лучше назвать отделениями, не исчезли, хотя рядом с ними в университетских кампусах США и других стран возникло много междициплинарных центров[911].

На индивидуальном уровне никто уже не удивляется, когда историки, например, используют идеи Вебера, Фрейда или Фуко применительно к античному миру, средневековой Европе или Европе раннего Нового времени. В ближайшей перспективе намечается усиление интенсивности обмена между пресловутыми «двумя культурами» в таких областях, как биоистория, биополитика и биосоциология. Движение к междисциплинарности продолжается. И в наш цифровой век, в период третьего кризиса, о котором пойдет речь в эпилоге, оно, пожалуй, актуально как никогда.

Эпилог

Навстречу третьему кризису

Мы наконец подошли к цифровой эпохе, начало которой часто связывают с появлением всемирной сети интернет в 1990 году. Некоторые авторы пишут о «цифровой революции», другие – об «обществе поисковых систем» (Internet Explorer появился в 1995 году, Firefox и Yahoo – в 2004-м, Google Chrome – в 2008-м, а Bing – в 2009-м)[912]. История энциклопедий дает нам некоторое представление о переменах, недавно произошедших в истории познания. Количество людей, написавших статьи для «Британской энциклопедии» издания 1911 года (1507 человек), или даже тех, кто принимал участие в подготовке ее пятнадцатого издания (4000 человек), не идет ни в какое сравнение с миллионами авторов «Википедии» (в 2018 году – около 34 млн человек)[913]. Традиция «гражданской науки», опиравшаяся на вклад энтузиастов-любителей, расширилась настолько, что можно уже говорить о «гражданском знании».

Знание стало значительно доступнее, но не все недавние изменения оказались к лучшему. Вероятно, мы переживаем сейчас третий кризис знаний. Безусловно, мы живем в эпоху быстрых перемен, бурных событий и тревожности. По меньшей мере для старшего поколения одной из причин тревоги является постепенный упадок, а в некоторых случаях и быстрое разрушение традиции печатных книг, вытесняемых электронными изданиями. В Нидерландах, например, многие университеты сдали большинство своих книг на переработку или отправили их на свалку. «Идея состоит в том, что одного бумажного экземпляра книги достаточно для всей страны». Полемика вокруг этой политики, конечно, является частью более широкой дискуссии о будущем книги как таковой[914].

В основе соперничества между двумя типами книг лежит конкуренция между двумя типами чтения, глубоко разобранными в двух сравнительно недавних исследованиях. Марианна Вулф в своей книге «Пруст и кальмар» (Proust and the Squid, 2007)[915] опирается на данные нейронауки, чтобы рассказать «историю читающего мозга». Автор предлагает нам полюбоваться невероятной пластичностью мозга, тем, как он задействует нейронные цепи, чтобы мы могли пользоваться разными системами письменности, изобретенными за последние несколько тысяч лет. Вулф также выражает опасения в связи с появлением новой формы использования нейронов, которая способствует быстрому сканированию информации в ущерб медленному чтению. Она предупреждает своих читателей (пока они еще являются читателями) об опасности превратиться в «общество дешифраторов информации», не имеющих времени на обдумывание, необходимое для ее трансформации в знание[916].

Николас Карр в книге «Пустышка» (The Shallows, 2011)[917] тоже опирается на достижения нейронауки, сосредоточивая внимание на изменениях в том, «как мы думаем, читаем и запоминаем» в эпоху интернета. Книга становится еще более убедительной из-за того, что автор является не противником, а горячим приверженцем интернета или по меньшей мере его бывшим приверженцем, и описывает «неприятное ощущение, будто кто-то или что-то постоянно влезает в мозг», мешая сконцентрироваться на повествовании или аргументах в книге или объемной статье[918]. Пластичность мозга, которая когда-то сделала процесс чтения возможным, теперь все больше его усложняет.

Коротко говоря, оба автора смотрят на интернет как на проблему. Это один из многочисленных примеров того, как решение одной проблемы рано или поздно порождает другие. В данном случае проблема, которую, на первый взгляд, решил интернет, заключается в перегрузке, чрезмерном обилии информации: эта проблема всерьез встает перед людьми уже в третий раз – как на индивидуальном уровне, так и на уровне всего общества. Для индивидов новые средства коммуникации создают слишком много сигналов и сообщений. Для общества количество новой информации и скорость, с которой она прибывает, не позволяют ее «переварить», то есть трансформировать в знание.

Неудивительно, что словосочетание «информационная тревожность» звучит все чаще[919]. Возник даже переизбыток книг о переизбытке информации (или, как его также называют, информационном «потопе», «наводнении» или «цунами»)[920].

Как часто случается, революции предшествовали постепенные изменения, своего рода разбег перед прыжком. В очередной раз новые слова свидетельствуют о восприятии изменений обществом. Согласно «Оксфордскому словарю английского языка», фраза «информационный взрыв» впервые была использована в английском языке в 1964 году, а в 1970-м американский журналист Элвин Тоффлер придумал общеизвестный ныне термин «информационная перегрузка»[921].

Некоторые статистические данные подкрепляют это ощущение перемен. Во второй половине XX века имел место резкий скачок количества опубликованных книг: от 332 000 в 1960 году до 842 000 в 1990-м[922]. В XXI веке мы имеем гораздо более резкий скачок цифровых данных. Согласно выполненным подсчетам, в 2005 году было произведено 150 эксабайт информации, а прогнозируемый на 2010 год объем сгенерированной информации должен был составить 1200 эксабайт[923]. Позднее эти цифры стали казаться небольшими, а количество информации начали измерять уже в зеттабайтах (1000 эксабайт = 1 зеттабайт). «Общее количество информации в мире в 2013 году составляло 4,4 зеттабайт. К 2020 году оно должно резко подскочить до 44 зеттабайт»[924].

Конечно, заметный прогресс наблюдается в обработке «больших данных». На бытовом уровне благодаря различным поисковым системам найти любую информацию теперь можно быстро и легко как никогда. Цифровая революция пошла на пользу коммерческим фирмам, правительствам и ученым[925]. Однако у всего есть оборотная сторона. Например, теракты 11 сентября 2001 года не были предотвращены, несмотря на предупреждения со стороны служб безопасности, потому что эти предупреждения потонули в информационном потоке. Как сказала Кондолиза Райс, «в системе было слишком много болтовни»[926].

В последнее время активно обсуждается проблема предвзятости поисковых систем, связанной с рекламой определенной продукции или поддержкой той или иной политической повестки, включая расистскую. Мы давно знакомы с «полицейским государством», а теперь нам предстоит привыкнуть к «капиталистической слежке»: например, когда мы ищем что-то в Google, Google, в свою очередь, изучает нас[927]. Проблемы, порождаемые большими данными, включают хранение, анализ и верификацию данных, а также вмешательство в частную жизнь[928].