Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– Так долго продолжаться не может, – сказал басилей Креонт.

– Да, – согласился Амфитрион.

– Еще день, и они пойдут на штурм акрополя.

– Не пойдут. Завтра выступаем.

Мед тек с отрогов Парнаса в Крисейский залив, мед и яблочный сок. Западнее Фисбы, возле священных Дельф, гора сходила к воде ступенями, достойными бога – словно кудрявый Аполлон, пируя с Музами на своем личном, двуглавом Олимпе, заранее подготовил путь отступления, каким мог бы сбежать в море, к дяде Посейдону, от гнева ревнивого отца. Солнце, пойманное в ловушку, трепетало между парнасскими вершинами, превращая небо в соты, а облака – в дворцы. Ветер, не чинясь, надувал паруса. Бездельничая, гребцы любовались медовым приливом – и молили Аполлона о даровании победы.

– Птерелай могуч, но глуп, – рассудил рыжий медвежонок Аркесий.

Слышать от юного годами сына Кефала такое обвинение, брошенное знаменитому вождю телебоев, было бы смешно, когда б не спокойное, серьезное лицо парня: броня от насмешек.

– Нет, не глуп, – исправился рыжий. – Горд, и слишком. Зря он сунулся на Пелопоннес. Жажда владений, попытки захвата чужих земель… Грабят все. Сильный отбирает у слабого. Это свойственно человеку, как волку свойственно резать овец. Кто жалуется богам на несправедливость? – глупец. Но волк бесчинствует на пастбище или в овчарне, прокравшись туда ночью. Когда же волк врывается к тебе в дом и, скаля клыки, рычит: «Отдай‑ка мне зал и три кладовые!..»

По правому борту началась Локрида. Как жилы бегут по руке, так местные речушки, извиваясь, стекали в залив. На берегах рек густо рос терновник и коккос[83], служащий пристанищем «кровавым комарам» – из них локры добывали краску для шерстяных тканей. Ниже, у воды, качались асфодели – лилии царства мертвых. Цветение закончилось, на стеблях висели кожистые «ларцы», полные черных семян. Но могучий дурман асфоделей, казалось, царил над Локридой вечно. От него кружилась голова.

Широкий у Фисбы, залив неумолимо сужался.

– Едва стало ясно, что Тафоса Птерелаю мало, он сделался общим врагом. Будь ты трижды неуязвим, такие долго не живут. Крылу Народа следовало бы понять простую истину. Его земля – вода. Его власть – море. Его крепость – паруса и борта кораблей.

– Басилей пиратов? – предположил Амфитрион. – Звучит не очень.

Аркесий сверкнул белозубой улыбкой:

– И впрямь не очень. Зато безопасно и прибыльно. Повторяю: грабят все, на суше и на море. Думать надо о другом. Ладьям нужны укромные гавани. Морякам – вино и шлюхи. Кормчим – безопасное место для починки кораблей. Добыча нуждается в обмене. Хорошо еще иметь осведомителей, докладывающих загодя, кто везет богатый груз, а кто идет порожняком. Дай это все пиратам за долю в награбленном, и тебе не понадобится откусывать земли на Пелопоннесе. Ты проведешь жизнь в достатке и уважении.

– Наверное, Птерелаю этого мало?

– Вот я и говорю: он так горд, что почти глуп.

– Каков? – восхитился Кефал, указывая на сына. – Сделай Алкмене дочку, Амфитрион! Девочка вырастет, и мы породнимся.

Рыжий стратег пожал плечами:

– Пока она вырастет, я успею жениться и наплодить уйму мальчишек. Зачем дочери Амфитриона такой старик, как я? Папа, у тебя еще будут дети. Мама – не единственная женщина на земле. Женись, сделай мне брата или сестру – и вы породнитесь с Амфитрионом без моей помощи.

– Ты жесток, – еле слышно бросил Кефал.

– Я рассудителен, – возразил Аркесий. – Вы хотите стать родственниками? Я ищу способ[84].

И не выдержал: качнулся вперед, к Амфитриону. Броня треснула, из разлома выглянул нынешний, еще очень молодой Аркесий, который плыл к своей первой битве и сгорал от волнения. Всех мучил один и тот же вопрос, но никто из взрослых не рискнул спросить у Афитриона напрямик:

– Как ты собираешься убивать Птерелая Неуязвимого?

Настал черед Амфитриона пожимать плечами:

– Убью. Как‑нибудь.

– Но…

– Мой дед рассказывал, как его учили убивать. «Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!» И позже: «Хватит видеть удар. Учись видеть движение. Отринь саму мысль о промахе!» Я запомнил дедов рассказ…

– И научился видеть удар? Гнать мысли о промахе?!

– Нет. Для этого надо было родиться Персеем. Про удар моему деду сказали боги. Мне ближе то, что сказал сам дед.

– Что?

Лицо Аркесия пылало. Сейчас, сейчас рыжему медвежонку откроется тайна, дарующая победу. Амфитриону даже было жаль разочаровывать парня. У Аркесия имелся собственный, змееногий дед, чьи предки хвостами уходили во влажную утробу Геи‑Земли. Этого парню было мало. Рыжий завидовал внуку Персея, полагая себя обделенным.

– «Дерись тем оружием, какое у тебя есть.» И еще: «Когда спасаешь кого‑то – спасай. Не думай, как при этом выглядишь…»

На рыжего было больно смотреть. Великий, победоносный секрет обернулся пустым нравоучением. Скучища! Вместо меча в руки дали тряпку, выжатую досуха. В юности подобные разочарования нестерпимы.

– И какое оружие у тебя есть? – предпринял он еще одну попытку. – Серп Крона?

– Меч, – пожал плечами Амфитрион. – Копье.

– И ты будешь драться с Неуязвимым каким‑то мечом? Каким‑то копьем?!

– Не каким‑то. Тем, что у меня есть.

– А у меня есть дубина, – вмешался Тритон. И показал: – Вот. Как тресну по башке…

Наблюдай кто‑нибудь из богов за флотилией, когда ладьи подошли к выходу из залива – решил бы, что кормчие сошли с ума. В узком, как тростниковая флейта, пространстве между устьями Ахелоя и Ликорма на севере – и плоским, вырезанным наподобие серпа мысом Рион на юге, эскадра разделилась, совершая удивительные маневры. Впору было поверить, что среди союзников отыскался предатель – и взбешенные кормчие зажимают его в клещи, тесня с обеих сторон на середину залива. С первого раза предатель не сдался, поэтому кормчие повторили маневр еще трижды, после чего, вновь сойдясь единой флотилией, выбрались в море Ио, на свежий простор.

За кормой осталась горловина Крисейского залива – точно такой же ширины, как и пролив между Тафосом и Итакой. Шутка Олимпийцев, не иначе.

Мерный скрип ворота вплетался в шум прибоя и крики чаек, задавал деловитый ритм, внося элемент порядка в хаос стихий. На дубовом помосте трудились два мускулистых раба, всем телом налегая на рукояти, и просмоленный канат быстро полз вверх. Вот в квадратном проеме, расположенном в центре помоста, объявилась первая связка амфор. Застопорив ворот, рабы подхватили груз, принялись отцеплять амфоры. Птерелай усмехнулся в усы. Славная идея – этот помост с воротом. Не нужно гонять ладьи с провизией вокруг Итаки, к удобной гавани на восточном берегу. Поначалу бухточка у западных утесов, забытая богами и людьми, казалась совершенно бесполезной. Язык гальки шириной в пятьдесят шагов берегли хищные клыки скал. Тут и налегке не вдруг заберешься! Но зачем же нужны мудрые советники, если не для того, чтобы любую помеху обращать на пользу господина? Ворот, канаты, подъемная клеть – и путь от Тафоса до Итаки сделался гораздо короче. А в случае чего – втянуть клеть наверх не составит труда. Лезьте, гости дорогие, а мы с утесов посмотрим.