Разбитые маски - Анна Малышева

Девочка почувствовала боль и увидела на костяшках пальцев белые следы зубов. Тихонько присела на постель. Ее колотила мелкая быстрая дрожь. Она сама не помнила, сколько лет подряд мечтала взять верх над матерью, пусть не сразу, не с одной попытки, но когда-нибудь… И вот это случилось – и ей было не радостно, а так жутко, что она боялась даже тишины, воцарившейся в квартире. Боялась еще больше, чем всю жизнь боялась матери. Если бы ей сказали, что она боится уже не матери, а себя, потому что стала наконец очень похожа на свою мучительницу, Таня ни за что бы этому не поверила.

Ольга никогда не ощущала свою слабость так остро, как теперь, когда рядом был Илья. «Похоже, он не шутил, когда сказал, что ему нравятся слабые женщины, – думала она. – Что бы я без него делала? А ведь так хорошо ничего не решать… Не метаться. Почти не думать!»

Вторник они провели в изнурительных разъездах по городу: сперва оформляли документы, меняли справку из милиции на свидетельство о смерти. Потом отправились на кладбище, где были похоронены родители Виталия. Там Ольга с ужасом поняла, что без денег и думать было нечего положить покойного мужа в могилу к его родителям. Кладбище не было очень старым, но все-таки считалось престижным, в отличие от новых, удаленных, неудобных и неуютных.

– Выбирай венки, – приказал Илья, направив ее в сторону какой-то невзрачной будки. – Присмотрись, какие там модели, ленты… Ну, не знаю, тебе покажут. Я пойду договариваться насчет места, рыть нужно уже сейчас.

Венки, или, как выразился Илья, «модели», показывала симпатичная блондинка совсем не похоронного вида, на ее щеках цвели розы, волосы благоухали жасмином – сама весна! Она говорила сочувственно, но деловито. Цены показались Ольге несообразными с качеством цветов. Даже при ее достаточно высокой зарплате в лицее она бы не могла себе позволить именно то, что ей приглянулось. Опять выручил Илья. Он вскоре вернулся, приказал Ольге пошевеливаться с выбором, подписал квитанции, расплатился. Вывел Ольгу на воздух:

– Обо всем договорились. Ну и жуки тут сидят! Черви могильные, наживаются на чужом горе. И так вежливо, с улыбочками! Сложность, понимаешь, в том, что его родителей хоронили только в прошлом году, а такие свежие могилы не трогают. Есть санитарные нормы, оказывается.

– Разрешили или нет?!

Он с грустной улыбкой похлопал себя по карману:

– Еще бы не разрешили. Интересно, сколько они тут зарабатывают в год на таких разрешениях? Хотя не думай об этом. Завтра все будет позади. Пойдем посмотрим…

Ольга не любила кладбища, не понимала, что многие люди находят в их «задумчивой прелести». Ей казались надуманными романтические элегии, посвященные надгробиям, дорогим могилам и прочим красивым атрибутам смерти.

– Это больше всего похоже на рынок, – сказала она, идя вслед за Ильей по узкой аллейке к дальним участкам.

Тот обернулся:

– Что, Олюшка?

– Говорю, что кладбище похоже на рынок, где торгуют мертвецами. Смотри, чем не прилавки? – Она обвела рукой оградки. – Вывески, цифры, цветы… Разукрасили, кто во что горазд. Зачем? Покойникам это не нужно, значит, стараются для себя? И для тех могильных червей в конторе?

Илья даже остановился. Ольга увидела у него в глазах нечто вроде испуга.

– Ну ты скажешь тоже, – после паузы пробормотал он. – Как-то не в твоем духе прозвучало!

– Цинично?

– Да…

– А то, что именно ты помогаешь мне хоронить мужа, – не цинизм?

Он пожал плечами и резонно ответил, что больше ей помочь некому, а он друзей в беде не бросает. Ольга взяла его под руку:

– Не слушай меня, ладно? Просто я ненавижу кладбища. Не знаю, куда себя деть, что сказать. Если бы я завтра могла прогулять!

Они дошли почти до конца аллеи, Ольга уже видела вдали край знакомой оградки, когда Илья задумчиво, очень буднично сказал, что она вполне может не идти на похороны.

– А люди что скажут? – так же спокойно спросила она.

– Тебе не все равно?

– Что же получится – я не пойду, а вот Ирина наверняка будет! И дочь приведет. Что ты, такой антураж для скандала не часто попадается! Будет кричать на всю округу.

– Я о ней позабочусь, – пообещал Илья. – Заткну этой стерве рот, пусть хотя бы смерть уважает! А ты можешь попросту «заболеть». Скажем гостям: переживаешь, мучаешься депрессией, сердечные приступы одолели…

Она покачала головой:

– Брось! Я же не школьница, чтобы пускаться на такие уловки. Тем более ты прав, осталось потерпеть совсем немного. Будем надеяться, что Ирину я больше не увижу. Ну вот…

Ольга положила руку на край оградки. Покрашено было наспех, краска кое-где пошла трещинами, проржавела. На скромном сером памятнике было две фотографии, два имени. Она вспомнила: когда хоронили отца, мать Виталия твердо попросила оставить на камне место для ее снимка.

– Как все безобразно получилось. – Ольга смотрела на фотографии. Эти лица не успели стать для нее родными. Когда она приходила в гости к старикам, с ней почти не разговаривали. – Его отец умер в конце сентября, мать – ровно через месяц. А поженились мы в декабре. Я знаю, многие меня осуждали… Сжила со свету…

– Кто осуждал-то? Ирина?

– Она говорила это в открытую, а остальные шипели по углам. – Ольга не сводила глаз с памятника. – Как ты думаешь, Камилла завтра придет?

Он не ответил, да ее и не интересовал ответ. Придет та или нет, какая разница? Даже если над гробом соберутся три женщины, когда-то бывшие с Виталием, что от этого изменится? Потом, когда все будет кончено, все разойдутся в разные стороны и, наверное, больше не встретятся. «Мы слишком разные, – пришло ей в голову. – Даже на удивление разные. Витя как будто кидался из стороны в сторону, пытался найти свой тип. Так и не нашел. Или все-таки?..»

На аллее показались могильщики. Ольга взглянула на их равнодушные, испитые лица и сказала Илье, что хочет уйти.

По дороге домой, в такси, она спросила, во сколько обойдутся похороны.

– Дешевле, чем обошлась Ирина, – ответил он. – Не думай об этом, я должен заплатить.

– Почему должен? Ты все время пытаешься от него откупиться.

Это сказалось как-то само собой, неожиданно. Но Илья, как ни странно, не обиделся. Он сказал, что ни от кого не откупается, деньгами своими тоже не кичится, тем более что это глупо, он вовсе не богат. Не богат по сравнению с теми людьми, с которыми приходится работать.

– Но знаешь, Оля, наверное, чувство долга – это что-то вроде врожденной болезни. Никак от него не отделаешься. Иногда и нужно бы отойти в сторону, не лезть, а я лезу, помогаю… И попадаю из-за этого в неприятности.

– Как на суде?