Разбитые маски - Анна Малышева

– Да, запишите все. Нужно поклясться?

Обалделый Самохин не понял, что она имела в виду, но Таня, склонившись к диктофону, предупредила, что сейчас будет говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Рассказ ее отличался такой же четкостью и лаконизмом деталей.

– Во-первых, – сказала она, – я не думаю, что нас ограбили.

«Господи, – пронеслось в голове у Самохина, – что за девчонка?! Я то же самое думаю!»

– Семнадцатого июня мы пошли к зубному врачу, – рассказывала Таня. – Она сказала, что я записана на полдвенадцатого, но оказалось, что на двенадцать. Она усадила меня в приемной, велела ждать, когда позовут, а сама ушла в магазин. Сказала, ей нужно что-то купить. Я вошла в кабинет в двенадцать и сидела там сорок минут. Когда вышла, ее в приемной еще не было. Я уже решила идти домой одна, когда она вернулась.

Самохин прикрыл глаза. «Самоограбление? Нет, этого мало, мало! Она могла в самом деле отправиться за покупками!»

– Она говорила вам, что, когда мы вернулись домой, дверь была открыта, – продолжала девочка. – А это не правда, верхний замок был защелкнут. Она открыла его ключом, а потом устроила истерику, кричала на весь дом, что нас обокрали. Вызвала милицию. А потом вдруг увидела на подзеркальнике свое жемчужное ожерелье и сразу спрятала его в сумку.

– Деточка, подробнее, – насторожился следователь. – Ожерелье лежало возле самого зеркала? На виду?

– Да.

– Это настоящий жемчуг, Таня?

– Настоящий. Дорогой, – безжалостно рубила та. – И воры его не взяли. Значит, они полные придурки, да? Или слепые? Все обшарили, забирали всякую дрянь, а то, что лежало открыто, не увидели? Она велела не говорить про ожерелье. И сережки с жемчугом сразу сняла, они были у нее в ушах.

Девочка неожиданно замолчала. Самохин долго ждал продолжения, боясь дохнуть, потом нажал на кнопку. Кассета остановилась. Таня смотрела себе в колени, они едва заметно подрагивали.

– Милая моя, – сказал он, прочистив горло. – Что ты хочешь этим доказать?

– Я же просила, обращайтесь на «вы»! – раздраженно перебила она. – Я хочу сказать, что она сама могла все это сделать. А жемчуг просто забыла… Ее же долго не было, больше часа. За это время что угодно успеешь. И замки у нас не сломаны, потому что она скупая, не захотела бы менять. И дверь была заперта! Скажите, воры часто захлопывают дверь, когда уходят из ограбленной квартиры?

Самохин не смог ответить однозначно. В его практике встречались разные случаи.

– Она закрыла дверь, чтобы нас в самом деле не ограбили, понимаете? И вообще… – Таня все еще не поднимала глаз. – Вообще, она может такое сотворить!

«Павлик Морозов в домашних тапочках, – потрясенно думал Самохин. – Что же это такое? Сажает мать?! А отец-то умер! Может, у девочки голова повредилась после потрясения?»

– Танечка, – ласково сказал Самохин, – это очень ценные сведения, конечно. Но пойми, они еще ничего не доказывают. Ответь-ка мне на вопрос: почему ты сюда пришла? Только потому, что вспомнила парочку деталей?

Он снова посмотрел на ее истрепанные, пыльные тапочки. Сбежала из дому, может, вырвалась из рук матери. Явно была ссора. Наверняка. Девочка обозлена, хочет за что-то отомстить. Дети часто не понимают, в какие игры играют. Им важно ударить в ответ на удар, а то, что их ударом можно убить, они не осознают.

– А потом… – Слова давались Тане с трудом. – В субботу… Когда папа, ну…

Она замолчала на секунду. Самохин услышал, как в горле у нее что-то булькнуло. Таня подняла глаза:

– Она как получила телеграмму, сразу куда-то помчалась. Я не знала, что в той телеграмме. Думала, что-то страшное случилось. С бабушкой, например… Ее очень долго не было…

– Ты помнишь, когда вернулась мама?

– После пяти. Когда она вошла, я сразу увидела – что-то случилось! Что-то нехорошее! Она была такая странная! Вся трясется, и глаза белые. У нее всегда такие глаза, когда она подерется! – В голосе прозвучало такое яростное обличение, что следователь только охнул. – И ничего мне не сказала, велела идти гулять. А следователю, который приезжал вчера, наврала, что очень хорошо поговорила с папой. После хорошего разговора так не выглядят!

Самохин снова включил диктофон:

– Повтори все это еще разок, сделай милость. Ты молодец, что пришла. У меня тут конфеты есть, чаю хочешь?

Предлагая угощение, он чувствовал себя почти негодяем. «Угощаю ее будто за то, что стучит на мать. Кстати, слова „мама“ Танечка так ни разу и не сказала. И что мне с ней теперь делать?»

Камилла устала мерить холл вдоль и поперек. Она снова подошла к вахтеру и потребовала соединить ее с Самохиным.

– Я же по важному делу!

– Все по важному. – Тот поднял на нее остекленевшие, как сама будка, глаза. – Сядьте и подождите. Он сейчас занят.

– А у него, часом, не та девочка сидит? Не Таня Владыкина?

– Сядьте и…

Она развернулась и решительно пошла к выходу. Женщина шла и ругала себя за трусость. «Испугалась, побежала сюда, думала кого-то обмануть! Вот, дескать, не прячусь, сама явилась! Я – его любовница, я была с ним в тот день, я его бросила, довела до крайности! Тьфу! Чего я боюсь, в самом деле? Я не убивала, никто этого не докажет!»

Она стыдила себя, но в глубине души сознавала, что ей вовсе не важно доказать кому-то свою невиновность. Куда важнее было доказать это себе самой.

Глава 15

К вечеру Самохин начал приходить в отчаяние – ему никак не удавалось избавиться от девочки. Та упорно сидела в коридоре и каждый раз, когда он выглядывал из кабинета, порывисто вставала и с надеждой на него смотрела.

– Чего ты ждешь? – удивился Самохин, увидев ее в коридоре вскоре после разговора. – Я думал, ты давно ушла!

– Вы разве ее не арестуете? – с пугающей откровенностью спросила та.

– Ты про маму?! Деточка, езжай домой. – Самохин встревожился всерьез. – Никто никого не арестует, во всяком случае сегодня.

– Но она же виновата!

– Ты не понимаешь, что говоришь! Это еще нужно доказать!

Она отвернулась и уставилась в окно, на ресницах заблестели накипевшие слезы. Самохин беспомощно стоял перед ней, не зная, что сказать, как поступить. Эта девочка вызывала у него страх и жалость одновременно.

– Ну что у вас случилось? – спросил он. – Поссорились, что ли? Серьезно? Таня шмыгнула носом:

– Вы меня принимаете за ребенка! Мы не ссорились! Не больше, чем обычно, во всяком случае. Но я считаю, что все равно должна была рассказать всю правду.

– Ты это уже сделала. А теперь езжай домой. Хочешь, тебя отвезут?

Про себя следователь заметил, что отвезти девочку просто необходимо. Передвигаться в таком виде по Москве опасно, даже при наличии паспорта. «Паспорта выдают четырнадцатилетним, а взрослых мозгов в придачу не полагается!»