Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С уходом служанки Иван тоже засобирался в гости к старосте: ему, молодому человеку двадцати одного года от роду не терпелось пройти по селу в новом пальто и теплых сапогах, не прячась от лёгкого морозца с ветерком, что был на дворе после трех дней снежной метели. Прифорсившись, учитель вышел из дома и степенно направился к старосте, отвечая наклоном головы на приветствия сельчан, которые, по привычке снимая шапку, раскланивались с учителем.
– Отсюда, наверное, и пошло выражение «ломать шапку», – подумал Иван, наблюдая, как встретившийся ему по пути крестьянин, сняв шапку, приветствовал его, нервно тиская шапку в руках.
В доме старосты было тепло и уютно, как бывает в домах, где проживает много женщин, наводящих чистоту и порядок, а у старосты на него и сына старшего приходились жена и две взрослые дочери, которые и блюли чистоту и порядок.
В этот раз, других гостей, кроме Ивана, у старосты не было, но дома оказался его сын Егор, который в прошлые посещения учителя бывал то на работах в поле, то в отъезде по делам, поскольку староста возложил на сына все крестьянские дела, оставив за собою только управление селом, что было необременительно, но приносило доход и уважение односельчан.
Дочки старосты: Татьяна и Ольга – что помладше, к приходу гостя вырядились в ситцевые яркие платья, в которых из дома в снег и холод даже под шубейкой не выйдешь, но в теплой горнице в легких платьях девушкам было уютно и нарядно.
К воскресному обеду старостиха наварила мясного борща и напекла пирожков с ливером: наверное, добрая половина села в эти дни пекла подобные пироги после летнего воздержания от мясных блюд.
Староста с сыном днями тоже закололи подсвинка. Засолили сало, закоптили окорока, мясо убрали в амбар, а из ливера старостиха, в который уже раз, пекла пироги – не пропадать же добру, которое долго нельзя хранить, иначе пойдет горечь.
Обедали поначалу молча, но когда перешли к чаепитию и стало уместным вести застольную беседу, Иван, вспомнив свои размышления об учительском приработке, спросил старосту, нет ли на селе желающих поучить своих детей на дому за небольшую плату:
– Видите ли, Тимофей Ильич, по школе я вполне справился с уроками, но после обеда, когда уроки закончились, у меня свободное время: по хозяйству хлопочет ваша Арина, а я мог бы поучить детей на дому, если кто из сельчан не пожелал отдать детей в школу. Да и взрослых могу обучать на дому, если кому приспичет грамоту знать. В уезде мы, школяры, частенько детей мещан обучали на дому – и нам приработок, и детям польза.
– Хорошо, Иван Петрович, я поспрашиваю мужиков и думаю через недельку – две дам ответ, – принял староста просьбу учителя.
– Не надо далеко ходить, – вдруг вмешалась старостина дочь Татьяна в разговор старших. – Я вот, тятенька, давеча говорила, что хочу выучиться на учительницу – вот Иван Петрович пусть и натаскает меня знаниями, чтобы смогла учиться я в учительской семинарии в городе Могилеве, где у вас, тятенька, живет сродный брат Михаил, который обещался мне дать кров на время учебы.
– Когда это ты успела сговориться с Михаилом? – удивился староста.
– Так прошлым летом, когда он проездом был у нас в гостях – тогда я спросила и он обещал. Только не знала я – как мне готовится к этой учебе, а сейчас объявился у нас учитель и я согласная, чтобы он позанимался со мною уроками на дому здесь или у него в школе. У меня есть знакомые девочки на селе, которые тоже хотят подучиться сверх земской школы. Вот и будет у Ивана Петровича еще один небольшой класс для занятий после обеда. Мы уже взрослые и учеба у нас пойдет ловчее, чем в школе, с малышами, – убеждала Татьяна своего отца.
Староста оживился: – Дело, дочка говоришь, я знал, что ты у меня сообразительная. Надо подумать нам над твоим предложением, поэтому не будем сейчас давать ответ учителю. Ты, дочка, поговори со своими подружками, я потолкую с мужиками, и, наверное, наберется на селе с десяток девиц, которых родители пожелают немного доучить. В школе-то девушкам разрешено обучаться лишь до тринадцати лет вместе с мальчуганами, а отдельно женским классом, можно учиться хоть до старости или до замужества. Все лучше, чем зимой по домам киснуть, да ждать женихов.
На том и порешили. Татьяна, победно сверкнув глазами в сторону учителя, вышла с сестрой из горницы, а Иван со старостой еще долго гонял чаи и слушал рассказ Тимофея Ильича как он воевал с турками в прошлую войну на Балканах за освобождение болгар от османского ига, и получил там за свою храбрость георгиевский крест.
И мог бы еще сражаться, но был ранен, а потом война окончилась и его освободили от воинской службы. С той поры минуло почти тридцать лет, но события воинской службы навсегда сохранились в памяти старосты и он рассказывал о войне в мельчайших подробностях, как будто это было вчера. Из-за этой войны Тимофей Ильич и женился поздно: пока встал на ноги с помощью отца и вот уже пятнадцать лет бессменно здесь старостой, потому что с людьми ладит по справедливости и поблажки не дает ни нашим, ни вашим.
Застольный разговор затянулся до темна, тем более, что староста попивал чаек вперемежку с чарками водки, чему старостиха не мешала: в одиночку, без участия учителя, Тимофей Ильич соблюдал меру, а важный разговор мужчин никогда не обходится без чарки-другой водки.
Расстался Иван со старостой почти дружески, хотя по возрасту он был ближе к дочерям и наравне с его сыном, но образованность на селе дает такой же почет, как и старость, а учитель в глазах сельчан – тот же барин, потому что из другого общества: не из крестьян. Староста пригласил Ивана к себе в дом на следующее воскресенье: к тому времени он поговорит с народом об учебе их детей и даст ответ учителю на его предложение организовать дополнительное обучение взрослых девушек.
Неделя промелькнула незаметно. Дни становились всё короче: не успеешь оглянуться, а за окном уже темнеет. Выпавший снег так и остался лежать и по селу ходили слухи, что не к добру это, коль снег выпал на сухую землю и
