Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Представители разных жреческих коллегий собрались возле алтаря. Помощники жрецов при жертвоприношении, которые должны были зарезать вола, ждали рядом — popa, cultarius, рабы. Хотя в обычае было заранее усыплять жертвенное животное, Цезарь отказался сделать это: Юпитеру следует предоставлять любую возможность продемонстрировать свое удовлетворение или недовольство. Этот факт немедленно стал известен всем. А белый вол, без единого пятнышка или изъяна, зорким взглядом смотрел на всех и шел твердым шагом, важно размахивая хвостом, — очевидно, ему нравилось быть в центре внимания.

— Ты с ума сошел, мальчик! — прошептал Гай Аврелий Котта, когда ожидающая толпа стала расти, покрыв крутой Капитолийский холм. — Все будут видеть это животное, а ты его не усыпил! Что ты будешь делать, если вол взбунтуется?

— Он будет вести себя хорошо, — спокойно ответил Цезарь. — Он знает, что в нем моя судьба. Все должны стать свидетелями тому, что я безропотно подчиняюсь воле Великого Бога. — Цезарь чуть слышно хихикнул. — Кроме того, я — один из фаворитов Фортуны, мне сопутствует удача!

Цезаря окружили. Он отошел в сторону, к бронзовой треноге, на которой был приготовлен таз с водой, и вымыл руки. То же проделали великий понтифик (Метелл Пий Поросенок), Rex Sacrorum, царь священнодействий (Луций Клавдий) и еще двое главных жрецов: фламин Марса (принцепс Сената Луций Валерий Флакк) и фламин Квирина (недавно назначенный Мамерк). Теперь, когда тело и одежда были церемониально чисты, жрецы подняли складки своих тог, лежащие на плечах, и покрыли ими головы. Как только они это сделали, их примеру последовали остальные.

Великий понтифик подошел к алтарю.

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! Прими жертву от твоего слуги Гая Юлия Цезаря, от того, кто был твоим фламином, а теперь желает искупить вину за свое неправильное назначение, которое досталось ему не по доброй воле. Он желает, чтобы ты знал об этом!

Поросенок выговорил все это громко, без единой запинки, и отступил назад, бросив яростный взгляд на Суллу, которому удалось сохранить строгое выражение лица. Эта безупречная речь стоила Поросенку нескольких дней жестокой тренировки, более изнурительной, чем военная муштра.

Младшие жрецы сняли с вола цветы, золотую фольгу, которую тщательно скатали в плотный шар. Они работали, не обращая внимания на Цезаря, который выступил вперед и положил руку на влажный розовый нос своей жертвы. Темно-рубиновые глаза под сенью длинных густых ресниц, бесцветных как кристалл, смотрели на Цезаря, и Цезарь не почувствовал дрожи недовольства при прикосновении.

Он стал молиться. Голос его звучал намного выше его природного тона, так что каждое слово доходило до самых дальних рядов присутствующих.

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! О великий бог или богиня — какой пол пожелаешь ты избрать, о ты, являющийся духом Рима! Прими, молю тебя, в дар это священное животное, которое я приношу тебе в знак искупления за мое неправомерное назначение твоим фламином. Молю тебя освободить меня от моих клятв и дать мне возможность служить тебе на другом поприще. Я подчинюсь твоей воле, но предлагаю тебе это самое лучшее, самое большое и самое сильное живое существо, надеясь, что ты удовлетворишь мою просьбу.

Он улыбнулся, глядя на вола, как казалось, с пониманием. Младшие жрецы выступили вперед. Цезарь и великий понтифик повернулись, каждый взял с треноги по золоченой чаше, а Rex Sacrorum — золоченый таз с пшеницей.

— Призываю к тишине! — громовым голосом крикнул Цезарь.

Наступила тишина — такая, что теплый и мягкий ветерок донес деловой шум от аркад, расположенных близ Форума. Флейтист поднес к губам инструмент, сделанный из берцовой кости врага, и стал наигрывать печальную мелодию, чтобы заглушить посторонние звуки.

Как только зазвучала флейта, Rex Sacrorum осыпал пшеницей голову животного. Вол высунул розовый язык и слизал с носа налипшие гранулы крупчатки. Помощник жреца, popa, встал перед жертвой, держа в руке молот, чтобы оглушить ее.

— Пора? Могу я ударить? — громко спросил он Цезаря.

— Ударь! — крикнул в ответ Цезарь.

Молот взметнулся вверх и опустился точно между глаз ничего не подозревающего животного. Вол тяжело упал на передние ноги, вытянув вперед голову. Задняя часть туловища медленно завалилась на правую сторону. Хороший знак.

Как и popa, оголенный по пояс, cultarius взял в руки рога и поднял вверх безжизненную голову вола. Мускулы его рук напряглись, так как голова оказалась очень тяжелой — она весила более двадцати килограммов. Затем он стал опускать ее, пока нос животного не коснулся булыжников.

— Жертва согласна, — объявил он Цезарю.

— Тогда совершай жертвоприношение! — крикнул Цезарь.

Cultarius выхватил из ножен большой, острый как бритва нож и, когда popa снова поднял голову вола, одним взмахом перерезал волу шею. Кровь хлынула, но не брызнула: служитель знал свое дело. Ни на кого, даже на него, не попало ни капли. Popa аккуратно положил голову вола, повернув ее направо, Цезарь протянул cultarius свой кубок, и тот так ловко подставил сосуд под струю, что ни одна капля не запачкала его стенок. Затем протянул свой кубок и Метелл Пий.

Стараясь не наступить на обильную струю крови, стекавшую вниз по холму, Цезарь и великий понтифик направились к голому алтарному камню. Там Цезарь медленно вылил на камень кровь из своего кубка и сказал:

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! О великий бог или богиня — какой пол пожелаешь ты избрать, о ты, являющийся духом Рима! Прими, молю тебя, эту жертву как искупление! Прими также золото с рогов и копыт твоей жертвы и сохрани его для украшения твоего нового храма.

Затем и Метелл Пий опорожнил свой кубок:

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! Прошу тебя принять искупительную жертву Гая Юлия Цезаря, который был твоим фламином и остается твоим слугой.

Как только Метелл Пий четко произнес последнее слово своей молитвы, раздался коллективный вздох облегчения, достаточно громкий, чтобы его можно было слышать на фоне печальной мелодии флейтиста.

Последним был Rex Sacrorum. Он рассыпал из чаши оставшееся зерно на брызги крови, разлившейся звездами по камню.

— О могущественный Юпитер Наилучший Величайший! Если ты желаешь, чтобы так обращались к тебе, назову тебя так, если нет — назову любым другим именем, какое ты захочешь! Я свидетельствую, что тебе принесли жизненную силу этой лучшей, наибольшей и сильнейшей жертвы и что все свершилось в соответствии с предписанным ритуалом, без единой ошибки. По условиям нашего договора с тобой я заключаю, что ты очень доволен как принесенной жертвой, так и самим жертвователем Гаем Юлием Цезарем. Более того, Гай Юлий Цезарь желает сжечь свое приношение целиком ради твоего удовольствия и не хочет ни куска взять для себя. И пусть процветает Рим и все, кто живет в нем.

Вот и все. Закончилось без единой ошибки. Пока жрецы и авгуры снимали с голов покровы и спускались с Капитолийского холма по направлению к Форуму, младшие жрецы, которые были профессиональными исполнителями ритуала жертвоприношения, начали приводить все в порядок. С помощью лебедки и люльки они подняли с земли огромную тушу и водрузили ее на погребальный костер, затем поднесли факел, сопровождая все это песнопениями. Рабы носили ведра с водой, чтобы смыть с земли последние следы крови. Уже разносился чудесный аромат — жареное мясо и дорогие благовония, которые Цезарь купил и разложил среди бревен костра. Кровь на алтаре будет оставлена до тех пор, пока туша вола не превратится в золу, а потом смоют и ее. А шар золота был уже на пути в казну, где он будет помечен именем дарителя с указанием причины и даты события.

Угощение, устроенное потом в храме Юпитера Статора на высоте Велия на вершине Римского Форума, прошло так же безупречно, как и жертвоприношение. Пока Цезарь ходил среди гостей, призывая их отведать угощения и обмениваясь любезностями, множество глаз оценивающе смотрели на него. Эти глаза раньше просто не замечали молодого Цезаря. Теперь он по положению и по рождению стал их соперником на политической арене, а его манеры, его стать, выражение его красивого лица — все говорило о том, что он пристально наблюдал за всеми.

— Он напоминает твоего отца, — сказал Метелл Пий Катулу, упоенный своим успехом, ведь ему удалось провести церемонию четко, не заикаясь.