Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Оказалось, что укротить Помпея гораздо труднее, чем примирить Рим с проскрипциями, как понял Сулла за день до своего триумфа. Помпей проигнорировал инструкции диктатора и плыл со всей своей армией из Африки в Италию. Из Тарента он послал Сулле письмо, в котором сообщал, что армия отказалась отпустить его одного, без преданных ему солдат, и он был бессилен остановить эту массовую погрузку (не объяснив при этом, как получилось, что ему удалось набрать так много кораблей для пяти легионов и двух тысяч коней). В конце своего послания он вновь просил разрешения отметить триумф.

Диктатор немедленно отправил с курьером письмо в Тарент, в котором вторично отказывал Помпею в триумфе. А у того просто слюни текли от желания триумфально прошествовать по всему Риму. Тот же курьер доставил ответное письмо, в котором Помпей извинялся за непокорное поведение его армии, которое, как он вновь объяснил, он не мог контролировать. Эти непослушные солдаты упрямо настаивают на том, чтобы их любимому военачальнику позволили отметить заслуженный триумф! Если диктатор откажет опять, то Помпей очень боится, что его непослушные солдаты возьмут решение этого вопроса в свои руки и маршем отправятся в Рим. Сам он — конечно! — сделает все, что в его силах, чтобы не допустить этого.

Курьер отправился по Аппиевой дороге в Тарент со вторым письмом от Суллы, в котором содержался третий отказ: «Никакого триумфа». Третий отказ — это уж слишком. Шесть легионов Помпея и две тысячи кавалеристов действительно отправились маршем на Рим. Их дорогой военачальник шагал рядом с ними, сообщив Сулле в очередном письме, что он делает это только для того, чтобы не дать своим людям совершить такое, о чем они могут потом пожалеть.

Сенат знал об этой эпистолярной дуэли и пришел в ужас от наглости двадцатичетырехлетнего всадника. Он издал senatus consultum в поддержку всех приказов и отказов Суллы. Но когда Сулла и Сенат узнали, что Помпей и его армия добрались до Капуи, они решили положить этому конец. Наступил уже конец февраля, начались зимние вьюги, Марсово поле было переполнено, потому что там расположились другие армии: два легиона Луция Лициния Мурены, экс-правителя провинции Азия и Галиции, и два легиона Гая Валерия Флакка, экс-правителя Заальпийской Галлии. Оба готовились отметить триумф.

Вслед за отправленным письмом, приказывающим Помпею оставаться в Капуе (попутно Помпею сообщалось, что Марсово поле уже занято четырьмя легионами закаленных в боях солдат), диктатор сам покинул Рим и двинулся в Капую в сопровождении консулов Декулы и старшего Долабеллы, великого понтифика Метелла Пия, принцепса Сената Флакка и эскорта ликторов. С ним не было ни одного солдата для защиты.

Письмо Помпей получил, будучи еще в Капуе. Новость о том, что четыре легиона закаленных в боях солдат стоят лагерем под Римом, привела его в шок и заставила оставаться на месте. В планы Помпея не входило воевать с Суллой. Этот марш был просто блефом с целью получить разрешение на триумф. И выяснить, что у диктатора под рукой четыре опытных легиона, было для Помпея как ушат холодной воды на голову. Сам-то он знал, что только блефовал. Но знал ли об этом Сулла? Конечно, нет! Откуда бы? Для Суллы этот марш выглядел как повторение его собственного похода из Капуи. Помпей перепугался.

Поэтому когда стало известно, что Сулла собственной персоной выехал в Капую без армии для поддержки, Помпей поспешил из лагеря по Аппиевой дороге — тоже без армии. Обстоятельства этой встречи напоминали их первое свидание у брода через реку Калор. Но сегодня Сулла был трезв и твердо восседал на своем неизменном муле. На нем была toga praetexta с пурпурной полосой, его сопровождали двадцать четыре ликтора, дрожавшие от холода в своих малиновых туниках, подпоясанных черными кожаными ремнями с медными шишками. В пучках прутьев торчали грозные топоры. За Суллой следовали еще тридцать ликторов: двенадцать принадлежали Декуле, двенадцать — старшему Долабелле и шесть — принцепсу Сената, который находился в ранге претора. Поэтому зрелище было куда более достойным и впечатляющим, чем тогда, у брода. Более соответствовало первоначальным фантазиям бедного Помпея.

Сулла заметил, что за двадцать два месяца со времени их первой встречи Помпей возмужал. Он провел одну кампанию вместе с Метеллом Пием и Крассом, другую — в Клузии с Суллой и Крассом и третью — самостоятельно за границей. Так что теперь он надел свои лучшие золотые доспехи и блестел не хуже своей превосходной лошади. Сулла и сопровождавшие шли пешком. Не желая выглядеть слишком воинственным, Помпей спешился.

На Сулле был венец из трав, как напоминание о том, что Помпею еще не удалось завоевать. Дурацкий парик, лицо в шрамах — но каждой клеточкой своего тела он был ДИКТАТОР. Помпей сразу отметил это. Ликторы встали по сторонам дороги, по двенадцать человек с каждой стороны, чтобы загорелый молодой человек в золотых доспехах мог подойти к Сулле. Диктатор остановился на дороге, расставив сопровождавших с таким расчетом, что сам он находился немного впереди всех, но не был от них изолирован.

— Ave, Помпей Магн! — крикнул Сулла, вскинув правую руку.

— Ave, диктатор Рима! — крикнул Помпей, вне себя от радости.

Сулла при всех назвал его третьим именем, которое он сам себе придумал, и теперь он официально мог быть Помпеем Великим!

Они поцеловались в губы — ни один при этом не испытал удовольствия. И, как всегда предшествуемые ликторами, они медленно пошли в направлении лагеря Помпея. Остальные последовали за ними.

— Ты готов признать меня Великим! — не выдержал счастливый Помпей.

— Это только прозвище, как и Крошка Мясничок, — ответил Сулла.

— Моя армия настроена на мой триумф, Луций Корнелий.

— Твоя армия не имеет абсолютно никакого права решать этот вопрос, Гней Помпей Магн.

Помпей развел руками.

— Что же я могу сделать? — воскликнул он. — Они не слушаются меня!

— Чепуха! — резко прервал его Сулла. — Конечно, ты понимаешь, Магн, что во всех четырех письмах — если считать и первое, которое ты получил в Утике, — ты продемонстрировал свою некомпетентность и неспособность управлять войском?

Помпей покраснел, его маленький рот стал еще меньше.

— Это несправедливая критика!

— Самая справедливая. Ты сам признал это аж в трех письмах.

— Ты нарочно не хочешь понять! — крикнул Помпей с пылающим лицом. — Они ведут себя так, потому что любят меня!

— Любят они тебя или ненавидят, непослушание есть непослушание. Будь это мои солдаты, я бы казнил каждого десятого.

— От такого непослушания никому нет вреда, — неуклюже попытался протестовать Помпей.

— Ты прекрасно знаешь, что безвредно только полное послушание. А ты угрожаешь законно назначенному диктатору Рима.

— Это не поход на Рим, Луций Корнелий, это поход к Риму, — мучительно оправдывался Помпей. — Есть же разница! Мои люди просто хотят увидеть, как я получу то, что мне полагается.

— Тебе полагается то, что я решу дать тебе как диктатор Рима. Тебе двадцать четыре года. Ты не сенатор. Я согласился назвать тебя замечательным именем, которое можно улучшить только одним способом — употребив в превосходной степени: Magnus Maximus, Величайший. И больше никак. Разве что изменить в сторону уменьшения: Parvus — «Маленький», или Minutus — «Незначительный», или даже Pusillus — «Крохотный», — сказал Сулла.

Помпей резко остановился посреди дороги и повернулся к собеседнику. Сопровождавшие не успели застыть на месте и продолжали идти, пока не подошли на расстояние, позволившее им слышать разговор.

— Я хочу триумфа! — громко сказал Помпей, топнув ногой.

— А я говорю, что ты не можешь получить триумф! — так же громко отозвался Сулла.

Широкое красное лицо Помпея помрачнело, тонкие губы растянулись, обнажив мелкие белые зубы.

— Постарайся запомнить, Луций Корнелий, диктатор Рима, что большинство людей поклоняются восходящему солнцу, а не заходящему!

Непонятно почему, но Сулла вдруг захохотал. Он смеялся до слез, хлопая себя по бедрам. Складки тоги, удерживаемые левой рукой, распустились и упали на землю.

— Ладно! — проорал он, когда смог заговорить. — Отмечай свой триумф! — А затем, между новыми взрывами хохота, прибавил: — Не стой же столбом, Магн, олух великий! Помоги мне собрать складки тоги!

— Ты полный дурак, Магн, — сказал Метелл Пий Помпею, когда у них появилась возможность остаться наедине.

— А я думаю, что я весьма неглуп, — самодовольно ответил Помпей.

Так до сих пор и не ставший консулом, хотя ему шло уже к пятидесяти, Поросенок старился красиво. Его вьющиеся каштановые волосы покрылись инеем на висках, но лицо оставалось гладким, лишь в уголках карих глаз собрались симпатичные морщинки. Однако рядом с Помпеем он проигрывал. И знал это. Но он не завидовал, просто отмечал это обстоятельство с легкой печалью.