Четвёртый поросёнок - Сергей Калашников

Из травы поднялась в воздух бабочка, и воздух запел под крыльями этого крохотного чуда. Федька замер в восхищении, наблюдая за феерией музыки и танца, соединенных в полет.

— Мир приветствует тебя, малыш.

Из травы поднимались всё новые кусочки радуги и спешили к холму со всех сторон. Их было так много, что воздух заставляли петь миллионы крохотных крылышек, а весь остальной пейзаж скрылся под струями ярких красок. От этой красоты Федьке почудилось, что вокруг бушует разноцветная метелица, что он сейчас умрет, задохнется, забыв, как дышать. Оставалось только зажмуриться, но волны дуновений миллионов крылышек прокатывались по телу, смывая боль и усталость, заставляя расслабиться даже самые мелкие мускулы. А внутри тем временем всё нарастала грозная и торжествующая мелодия воздушного водопада, своими завораживающими нотами по-новому укладывая что-то в голове.

Очнулся он, уткнувшись носом в мокрую ткань, обтягивавшую, надо сказать, выдающегося размера эээ… грудь, а по голове его, тем временем, гладила ласковая рука. Мир сразу пришел в норму: вьюга улеглась, стрекотали кузнечики, изредка выпархивая из травы, стремительными росчерками проносились над склоном птицы, выхватывая этих смельчаков что называется «на взлете», журчал ручеек. Странный и живой окружающий мир больше не сжимал Федьку в объятиях, но внимательно поглядывал на него через опущенные ресницы. Пришлось освобождаться от объятий, дарующих ни с чем несравнимое тепло и покой — мужчине не пристало предаваться телячьим нежностям, а уж тем более так откровенно проявлять слабость. Отпустили его, казалось, с сожалением и мудрой усмешкой, напоследок поцеловав в макушку, отчего решимость быть взрослым и суровым чуть не пропала вовсе.

— Я что — умер? Это рай? — поинтересовался Фёдор, пытаясь скрыть смущение и «незаметно» стряхнуть с ресниц лишнюю влагу.

— Это рекреационная зона, малыш, — произнес женский голос, от которого вдоль позвоночника прокатилась теплая волна, напрочь смывшая желание возражать и утверждать, что он совсем не «малыш». — Надо же где-то сбросить напряжение после боя и заново порадоваться красоте мира и тому, что ты жив.

Будто почувствовав его настроение, сзади прижалось мягкое тело, буквально растворив его в своем тепле и плавных изгибах. Вырываться из кольца охвативших рук не хотелось. Ум напрасно уверял, что это и не получится, если сама не отпустит — сердцу не прикажешь, а в данный момент оно не хотело вырываться, да ещё люто жалело, что и тетка и мачеха отнюдь не стремились к проявлению «бабских чуйств». А биологической матери он не помнил.

— В этом нет ничего искусственного, — тёплое дыхание шевельнуло волосы на затылке, и захотелось, чтобы эти мгновения длились вечно. — Приблизительно так воспринимают мир дети. Всем нам, взрослым и умудренным, очень хочется вернуться в детство, с его более зеленой травой и яркими впечатлениями. А уж после только что преодоленных трудностей и опасности — особенно сильно. Это тоже… способствует восприятию мира во всей его полноте. Поэтому после схваток все обязательно попадают сюда.

И правда. Наконец проморгавшийся Фёдор увидел у склона холма «старых знакомых». Группа споро разворачивала бивак — рядом с горкой рюкзаков расстелены коврики и на них сноровисто накрывалась «поляна», чуть дальше два мужчины успели снять слой дерна, и теперь в яме горел огонь, который скоро превратится в угли, а рядом стоял котелок с маринованным мясом.

Прямо на его глазах, под приветственные возгласы, «из воздуха» вышла еще одна группа и, споро составив оружие в пирамиду, да покидав рюкзаки в общую кучу, влилась в нарастающую радостную суету. Все присутствующие старательно не замечали две фигуры, стоящие в обнимку на склоне холма буквально в пяти десятках метров. Даже случайных взглядов не бросали.

Из нового «портала» метров за триста вдруг вывалилась настоящая стая из восьми оборотней и атакующим клином рванула к ручью, но никто не кинулся к оружию, напротив — приближающихся встречали десятки сочувствующих глаз. Оборотням явно крепко досталось — шкура на всех висела клочьями и была испятнана подпалинами, многие хромали, а то и вовсе держали лапы на весу, прыгая только на трех. Уши на крупных головах разодраны в лохмотья, а языки от усталости вываливались из длинных собачьих пастей, роняя капли слюны. Но тела были скорее человеческими, деформированными под волчьи конечности, чем по-настоящему звериными.

Атакующий клин приблизился к костру, теряя скорость, и ведущий самец бесцеремонно сунул лапу в котелок, выдергивая оттуда кусок мяса. Моментально его проглотил и отправился к ручью — запивать. Остальные члены стаи мигом организовали колонну по одному и спокойно дожидались своей очереди. Видно так устали, что сил на вроде как положенное выяснение отношений у них просто не было. Или это была не киношная стая? Возражения нашлись только у одного из «зрителей»:

— Да чего ж вы сырое хватаете? — замер в растерянности от такого набега один из «поваров».

— Брось цепляться, им так надо. Видать рейд был еще тот… — ответил второй, забивая колышек под шампуры, — а как отоспятся, так и мясо будет готово.

И верно — оборотни проглотив по куску и запив его водой уже располагались на земле укладываясь вповалку меховым кружком, в центре которого на манер суслика торчал столбиком бдительный часовой. Зевая при этом во всю пасть так, что чуть не вывихивал себе челюсть. Перед глазами мальчика справа вынырнула изящная кисть, большой и средний пальцы громко щелкнули — «часовой» прямо посредине зевка завалился на спину и, мигом скрутившись в меховой клубок, задремал прямо на головах у спящих товарищей.

— Путь отдыхают, рейд у них вышел действительно еще тот — тут не до следования букве устава… — опять щекотнуло макушку дыхание.

Из нового портала тем временем вывалился с десяток «беговых» кошек, типа гепардов, в не менее потрепанном состоянии. Эти тоже направилось к костру где, солидно помахав когтистыми лапами в ответ на приветствия и налакавшись из ручья, образовали еще один «меховой коврик», совершенно не обращая внимания на сопящих рядом «собачьих».

С тяжелым топотом, от которого затрепыхались все внутренности, но почему-то совершенно без ожидаемого металлического лязга, прискакал отряд тяжелой рыцарской конницы. Эти, закованные в помятый и пожёванный металл башни, «уставу» следовали от и до, образовав в центре круг из копий, мигом соорудили шатер, в который почему-то потащили наковальню, жаровню и что-то похожее на гармошку. Через секунду из шатра начали доноситься звонкие удары по металлу.

— Из доспеха и так непросто вылезти, а уж если по нему долго и старательно лупили, пытаясь добраться до начинки… — пояснили сверху, Фёдор кивнул — из шатра показался первый освобожденный от скорлупы рыцарь, без доспеха это был заурядный среднего роста парень, лет двадцати трех, хорошо развитый, но без признаков ожидаемой гипертрофированной мускулатуры. Обтягивающий шерстяной костюм вроде спортивного, остроносые сапоги на ногах — свистнув, рыцарь бодро побежал в сторону, уводя за собой табун уже рассёдланных лошадей. Остальные его товарищи по одному заходили в шатер.

Тут, отвлекая внимание, из поднебесья рядом с костром плюхнулся настоящий дракон. Зашипев, выдернул у себя из подмышки обломок рыцарского копья и погрозил им в сторону «шатра». Стоявшие вокруг него фигуры так и остались неподвижными статуями, лишь лязгнули в ответ кулаками по нагрудникам. Дракон фыркнул, аккуратно сложил крылья и, свернув губы трубочкой, подул на костёр — дрова под его дыханьем моментально рассыпались на ярко красные угли, а повара кинулись нанизывать мясо на шампуры. Почти десятиметровая, вместе с хвостом, рептилия скептически посмотрела на шестнадцатилитровый котелок с мясом и превратилась в человека. Ну как в человека — покрытую бронированной чешуей двуногую фигуру ростом с мужчину, зато с костяным гребнем посреди головы, и торчащими из пасти клыками. Его тут же хлопнули по плечу (видимо по больному, потому что в ответ раздалось шипение, складывающееся в слова, которые разве что на заборах пишут), извинились и всунули пару пустых шампуров — давай участвуй, дескать, угли прогорают.

С неба беззвучно ударил световой столб, а когда Федька наконец протер глаза, на том месте, куда упал этот широкий луч, оказались три фигуры — две девочки-кошечки — нэки, таращащие на все происходящее глазки-блюдца, цеплялись за паренька видимо сторонника большего реализма или отыгрывающего неизвестную Фёдору расу. Больше всего он походил на смесь человека и кошки, даже шерсткой покрыт также, и на морде присутствуют более светлые пятнышки, лапы с когтями, зубы кошачьи, а вот хвоста нет — оторвали что ли?

В общем смесь характерная для фэнтези, да и двигается юноша грациозно, словно человек, а не нелепо — как вставшая на задние лапы кошка.