Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский

связывает Остапа Бендера с не чужим ему миром одесского криминала, воспетого Бабелем.

Потёмкинская лестница в Одессе. 1931 год. Фотография Бренсона Деку[453]

Зачем нужна история про Васисуалия Лоханкина и «Воронью слободку»?

Васисуалий Лоханкин, обитатель жуткой коммунальной клоаки под названием «Воронья слободка», – самый известный из эпизодических персонажей «Золотого телёнка». И за него авторам больше всего досталось от позднейших критиков. В Лоханкине увидели безобразную карикатуру на «интеллигента дореволюционной формации»[454]. Надежда Мандельштам писала в своих «Воспоминаниях»[455]:

«Хилым» и «мягкотелым» не нашлось места среди тридцатилетних сторонников «нового». Первоочередная задача состояла в том, чтобы подвергнуть их осмеянию в литературе. За эту задачу взялись Ильф с Петровым и поселили «мягкотелых» в «Вороньей слободке». Время стёрло специфику этих литературных персонажей, и никому сейчас не придёт в голову, что унылый идиот, который пристаёт к бросившей его жене, должен был типизировать основные черты интеллигента. Читатель шестидесятых годов, читая бессмертное произведение двух молодых дикарей, совершенно не сознаёт, куда направлена их сатира и над кем они издеваются.

С этими обвинениями были солидарны другие авторы и исследователи: Варлам Шаламов (вообще считавший, что Ильф и Петров поэтизируют ненавистную ему уголовщину), Олег Михайлов, Мариэтта Чудакова, Вячеслав Вс. Иванов, Аркадий Белинков. Последний в своей книге о Юрии Олеше счёл, что Лоханкин – это ответ гнусному и псевдоинтеллигентному Кавалерову из «Зависти», только если Олеша развенчивал интеллигента неохотно, то Ильф и Петров – «охотно и радостно»[456].

Однако были голоса и в защиту Ильфа и Петрова. Филолог Яков Лурье, опубликовавший книгу об Ильфе и Петрове под псевдонимом Авель Курдюмов, отмечает, что весь образ Лоханкина – карикатура не на интеллигенцию, а на тех, кто пытается себя к ней причислить – не обладая ни умом, ни образованием, ни совестью: «Права носить звание интеллигента у него не больше, чем у Ипполита Матвеевича Воробьянинова – считаться гигантом мысли, отцом русской демократии и особой, приближённой к императору»[457]. О том же пишет Юрий Щеглов[458]:

Безосновательно утверждение, будто Лоханкин типизирует черты людей, воплощавших совесть эпохи… Через его карикатурный облик ни в какой, сколь угодно искажённой, форме не просвечивают ни интеллект, ни культура, ни способности, ни амбиции. Исключённый из пятого класса гимназии, Лоханкин по образованию стоит ниже Митрича, окончившего Пажеский корпус, и читает не Достоевского, а мещанский иллюстрированный журнал гимназических лет. Он не стоит в явной или скрытой оппозиции к советскому строю, ущемлённости не испытывает и вполне доволен своей жизнью под крылышком совслужащей жены.

Разумеется, в образе Лоханкина множество отсылок к, так сказать, «семантическому ореолу» интеллигенции на рубеже 1920–30-х. Жертвенность Лоханкина, который даёт себя выпороть, рассуждая, что, может быть, в этом и есть «сермяжная правда», – действительно карикатура на интеллигентское/разночинское «преклонение перед народом», а ещё – шпилька в адрес публично «кающихся» перед советской властью интеллигентов (тенденция, шедшая от эмигрантского сборника «Смена вех»[459], авторы которого выступали за примирение с Советами, и возобновившаяся после «великого перелома» 1929 года; многие, вероятно, каялись, просто чтобы отвести от себя беду)[460]. Но покаяние Лоханкина имеет границы: когда надо, он хищный собственник и обманщик. Его малообразованность и животность выдают себя с головой. Любимой книгой он называет «Мужчину и женщину» (дореволюционное переводное издание – «наиболее полная для своего времени энциклопедия секса, любви и половой жизни»)[461], а пятистопные ямбы, которыми он в пылу страсти говорит с женой, – словоблудие не только в смысле ценности, но и в смысле блуда:

– Волчица ты, – продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. – Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!

Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.

Последняя оговорка характерна.

По замечанию Александра Вентцеля, в речах Варвары тоже прорывается пятистопный ямб: «Но ведь общественность тебя осудит», «Ешь, подлый человек! Ешь, крепостник!»[462] Таким образом, Варвара, променявшая ничтожного Лоханкина на пошловатого Птибурдукова, – органичный участник «мещанской трагедии», которую стилизуют Ильф и Петров.

Как в «Золотом телёнке» отражена советская бюрократия?

Бюрократический дух во втором романе Ильфа и Петрова гораздо сильнее, чем в «Двенадцати стульях». Бюрократия – стихия «Золотого телёнка», и Остап Бендер демонстрирует чудеса её приручения. «Меня давно влечёт к административной деятельности. В душе я бюрократ и головотяп», – шутит он, используя штампы советской сатиры.

Первое же приключение Бендера в романе – вторжение в исполком под видом сына лейтенанта Шмидта – показывает его высокий класс, умение сориентироваться в трудной ситуации. Когда неожиданно появляется второй сын – Балаганов, Бендер не только пускает в ход классический фокус со встречей братьев, но и пытается подкрепить его любым, пусть самым суррогатным, официальным документом:

– Я писал, – неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив весёлости. – Заказные письма посылал. У меня даже почтовые квитанции есть. – И он полез в боковой карман, откуда действительно вынул множество лежалых бумажек. Но показал их почему-то не брату, а председателю исполкома, да и то издали. Как ни странно, но вид бумажек немного успокоил председателя, и воспоминания братьев стали живее.

Впоследствии Бендер обнаружит исключительную чувствительность к стилистике эпохи – начиная с замечания «По случаю учёта шницелей столовая закрыта навсегда», произнесённого перед заведением «Бывший друг желудка» (современный читатель может не уловить обертон слова «бывший»: смысл в том, что столовая называлась так до революции, название упразднено, а дать новое название у властей провинциального города не дошли руки), – и заканчивая, конечно, учреждением конторы «Рога и копыта».

Истинная цель конторы – прикрытие разведдеятельности Бендера, который собирает компромат на Корейко (обратим внимание, что этот компромат подшит во вполне бюрократическую папку с надписью «Дело»). Но внутри «Рогов и копыт» и вокруг них тут же разворачивается конторская деятельность, по сути – чистый эрзац (и надо понимать, что таким эрзацем в представлении Ильфа и Петрова была вообще вся советская бюрократия). Балаганов и Паниковский, по предложению Остапа, «смешиваются с бодрой массой служащих»: они превращаются соответственно в «уполномоченного по копытам» и курьера. В контору приносят мешки рогов и копыт: из этого материала, сейчас сюрреалистического, можно было изготавливать, например, гребни и оправы для очков (стоит заметить, что как раз в 1930-м крестьяне, протестуя против коллективизации, массово забивали скот и утилизировали рога и копыта[463]) – так что дело, займись им Бендер всерьёз, могло бы получиться прибыльным. Возникает бывалый зиц-председатель Фунт, чья функция – в том, чтобы в нужный момент, когда контора лопнет, сесть в тюрьму вместо Бендера («зиц» – от немецкого sitzen, «сидеть», практика найма таких подставных лиц – ещё дореволюционная)[464]. Тем, что контора липовая, могут в «Золотом телёнке» возмущаться только наивные обыватели.

Примечательно, что 1930 год, к которому относится действие романа, – это самый закат частной кооперации в СССР, о чём в «Телёнке» много шутят: Бендер учреждает свою контору на месте бывшего «комбината частников» с фамилиями вроде Фанатюк и Павиайнен. Собственно, к этому времени функции коммерческих контор, подобных «Рогам и копытам», свелись к роли передаточного звена между поставщиками (это те самые граждане, что приносят Бендеру рога и копыта) и государством. Вскоре, в разгар коллективизации, и эта лавочка была прикрыта. Остап Бендер успеет увидеть, как его фантомное предприятие превратится в гособъединение.

Впрочем, «Рога и копыта» – любительщина по сравнению с цитаделью бюрократии в «Золотом телёнке», учреждением «Геркулес», которое выполняет контракты по «заготовке чего-то лесного». Разумеется, здесь возникает простор для должностных преступлений, а скрываются спекуляции с помощью всё той же бюрократии, вершина которой – универсальный штамп геркулесовского начальника Полыхаева:

Это была дивная резиновая мысль, которую Полыхаев мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо того, что она давала возможность