Архонт - Дмитрий Александрович Видинеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А чудовища помнили её.
– Хрюшка, хрюшка, мои пёсики голодны!
Надзиратель стоял в конце вагона – сумрачная фигура с вибрирующей головой и лоснящимися лентами вместо одежды. Архонт стоял, пригнувшись, вместо одной руки была культя, как коконом затянутая чем-то бледным, волокнистым. Он мерцал, словно какая-то нестабильная проекция, и у остолбеневшей Агаты снова возникло чёткое ощущение, что она угодила в гнусный бредовый кинофильм.
– Сочная хрюшка… мои пёсики сожрут тебя.
На его голове, как бледный чирей, вздулся огромный глаз с чёрной точкой зрачка.
– Сожрут, не сомневайся!
И опять пассажиры завопили. Они медленно поднимались с мест и поворачивались. Вагон кренился вперёд, назад, влево, вправо, словно электричка мчалась по американским горкам. Агата смотрела на несколько десятков гротескных копий своей матери – все они глядели исподлобья, седые сальные патлы обрамляли будто бы подсвеченные изнутри лица.
– Сожрите её! – взревел Надзиратель. – Сожрите!
Рядом с ним материализовали чудовищные псы – двое на стенах под полками для багажа, один на потолке. Они мелко-мелко клацали зубами и мерцали, как и их хозяин. Матери дружно завыли – по-волчьи, на одной ноте, в их руках блестели ножи.
Псы медленно приближались, каким-то непостижимым образом удерживаясь на стенах и потолке. Матери-манекены отходили от окон, уступая им путь.
– Поделишься мясцом, хрюшка? – чёрная туша Надзирателя ворочалась нетерпеливо, и лишь выпученный глаз был неподвижен. – И кто теперь защитит тебя? Кто, а?
И опять дверь отказалась открываться. Агата прижалась к ней, с ужасом глядя как приближаются мерцающие псы, слушая как вопят копии матери. И именно в этот момент она чётко вспомнила, что было до электрички: метель, ночь, Полина, авария, нож в животе… до этих чёртовых вагонов была магия! Была борьба! Костяшки домино падали, падали…
Неожиданно замерцали не только псы и Надзиратель, но и матери-манекены, а потом и сам вагон. «Мерцали» и звуки. На несколько мгновений всё исчезло – была лишь тьма и тишина. Снова вагон полный чудовищ и оглушительный рёв. И опять глухой глубокий мрак.
Агата ощутила боль, услышала собственное сердцебиение – звук становился всё громче и громче. Навалилась какая-то тяжесть.
Тьма брызнула осколками – словно молот ударил по зеркалу, в котором она отражалась.
И Агата увидела свет. Он был мутный, но живой. Именно такое определение возникло в голове – «живой свет». Возникло пугливо, будто неосторожная мысль могла уничтожить видение.
Но не уничтожила.
Свет был. Живой! А потом раздался и голос:
– Глаза открыла!
В мутном свете замаячил какой-то силуэт. Чем-то пахло… приятный, но непонятный запах. А голос… Это же голос Полины!
Мгла начала заволакивать свет. Агата хотела прогнать его: уйди, прочь! Но свет таял. И голос таял. И стук сердца звучал теперь далеко-далеко. И боль исчезла. Морок победил – осколки чёрного зеркала собрались воедино. Агата снова оказалась в летящей неизвестно куда электричке.
Вагоны. Тамбуры. Вагоны.
Люди-манекены.
Тоска и вечность за спиной.
Но теперь с Агатой, как ценнейший артефакт из реального мира, был голос Полины: «Глаза открыла!» Два драгоценных слова, чёткий звук. Этот голос не позволял тоске полностью захватить разум – он напоминал, что где-то существует живой свет, что из этой электрички можно вырваться, как из когтей кошмарного сна. Пока было не ясно, как вырваться, но Агата лелеяла надежду, что она это поймёт, когда наступит нужный момент. Или всё произойдёт само собой, неожиданно.
Она теперь более уверенно шагала по вагонам. Иногда ей попадались вагоны с Колюнями, копиями матери. Порой лопались стёкла в окнах и люди-манекены, истошно голося, влезали внутрь точно какие-то механические жуки. Их движения были ломаными, кукольными. Они ползали по стенам, потолку, но только не по проходу – проход для них как будто был запретной территорией.
Все эти Колюни-матери теперь вызывали у Агаты лишь отвращение, хотя и страх иногда накатывал. Она твердила себе: «Это всё просто кошмарный сон. Необычный, втиснутый в сознание какой-то жестокой силой, но всё-таки сон!» Иногда получалось себя в этом убедить, иногда нет.
Попадались вагоны и с Надзирателем. Он и его псы постоянно мерцали. Звучали угрозы и оскорбления, люди-манекены поднимались с мест, воя или вопя. Мигали и взрывались лампы. Всё вокруг тряслось. Псы приближались, клацая зубами, но, достигнув определённой границы, они исчезали. И Надзиратель растворялся в пространстве, словно чёрный туман.
Агата догадывалась: цель кошмара – именно цель, чёткий умысел – пугать её страшными образами. Чтобы рассудок не выдержал и затянулся беспросветной мутью. Этот поезд – тюрьма со своими палачами, но, видимо, у хозяина тюрьмы была ограниченная фантазия, ведь инструмент для пыток не отличался разнообразием. Но однообразие – вагоны, тамбуры, вагоны – тоже было пыточным инструментом. Когда тоска сгущалась, и муть начинала застилать сознание, Агата вынимала волшебный артефакт – вспоминала голос Полины. И включался внутренний резерв, словно после дозы допинга.
Вагоны, тамбуры, вагоны.
Мрак!
Наконец-то!
Как и в прошлый раз, тьма разлетелась на миллион осколков, и Агата увидела вожделенный живой свет. Она приказала себе цепляться за него изо всех сил – цепляться за запахи, звуки, только бы не возвращаться в проклятую электричку! Внутри Агаты будто бы маленькая птичка трепетала – она рвалась на волю, жаждала простора.
Свет разгорался всё ярче и ярче. Агата моргнула и увидела смутные очертания каких-то предметов. Трепет в груди стал сильнее – птица рвалась, рвалась наружу.
И вырвалась.
Агата сделала глубокий вдох, моргнула ещё раз и смогла рассмотреть разлинованный солнечным светом потолок. О да, свет был солнечным и таким живым!
Вернулась!
Сбежала из электрички!
Солнечный свет поплыл, смазался, но то были слёзы. Агата сморгнула их и чуть повернула голову. Увидела окно с приоткрытыми жалюзи – свет пробивался с каким-то озорным напором. От лучей веяло радостью, новой жизнью.
В палату вошла медсестра. Она подошла к Агате, ласково улыбнулась и побежала к врачу, чтобы сообщить, что пациентка очнулась.
Агата смотрела на окно и думала о том, что костяшки домино снова начали падать. И их много – хватит на долгую жизнь. Жизнь, в которой будет магия. Обязательно будет!
Глава двадцать седьмая
Клиническая смерть, искусственная кома, четыре недели беспамятства – об этом Агате поведал молодой улыбчивый доктор. Насчёт беспамятства она могла бы с ним поспорить – дьявольскую электричку захочешь, не забудешь, – но не стала. А потом пришла Полина с пожилым бородатым мужчиной, который представился Игорем Петровичем. Чародейка пододвинула стул к кровати, уселась, а старик встал возле
