Архонт - Дмитрий Александрович Видинеев

Веки стали тяжёлыми, как будто свинцом налились, и она закрыла глаза. Тоскливый вой всё ещё звал в бездну. Манил. А ведь там, в запределье, старый друг, Тиранозавр. И Саяра. Они все теперь там. Стоит ли противиться зову? Она сделала, что смогла, её бой закончен. Нужен покой. Нужно сбежать от холода и боли. А магия… может, волшебство ещё будет, но в другой жизни. В этой удалось лишь к ней прикоснуться, ощутить её запах. Костяшки домино падали недолго, увы.

Агата выдохнула, и её сознание полетело на зов.

Последняя костяшка домино упала.

Глава двадцать шестая

Полина медленно продиралась сквозь что-то вязкое, липкое, то, что никак не хотело отпускать. Откуда-то доносился монотонный гул, в который вплетались неразборчивые голоса. Завыла и смолкла сирена.

Сознание продиралось, продиралось упорно…

Открыв глаза, Полина увидела размытые светлые пятна. Жутко хотелось пить. Она ощущала движение – её то ли везли, то ли несли куда-то. В голове изнутри что-то давило, словно пытаясь выбраться за пределы черепной коробки. Лицо горело, боль пульсировала и в боку, и в пояснице. Полина услышала стон и не сразу поняла, что звук этот вырвался из её собственной груди.

Светлые пятна перед глазами слились в одно большое пятно, на фоне которого мелькали неясные тёмные силуэты. Она больше не ощущала движение. Кто-то взял её за руку. Отпустил. В пятне света появилось бородатое лицо Великанова.

– Очнулась?

Полина закрыла и открыла глаза: да, очнулась.

Она слегка повернула голову и в туманной дымке разглядела суетившихся рядом людей в белых халатах.

– Ничего, ничего, – громко шептал Игорь Петрович. – Ты у нас барышня крепкая, скоро будешь как новенькая.

Сознание Полины снова окунулось во что-то вязкое, липкое. И тут же вынырнуло. Строгий голос распорядился: «Посторонние – на выход! Всё, всё, Игорь Петрович, снаружи подождите».

Полина приподняла голову и выдохнула:

– С Агатой что?

* * *

Летела в бездну, желала покоя, но покоем здесь и не пахло. Зов, суливший отдохновение, оказался лживой сволочью. Агата чувствовала себя обманутой. Ни Саяры, ждущей её с распростёртыми объятиями, ни Тиранозавра тут не было.

Была лишь электричка, которая неслась неизвестно куда.

Испытывая глубокую тоску, Агата брела по проходам между рядами сидений, открывала раздвижные двери, проходила через тамбуры. Один вагон сменялся другим. Она оставила позади сотни вагонов.

Все сиденья были заняты людьми. Мужчины, женщины, старики, дети – все сидели так, словно палку проглотили, и без всякого выражения на лицах глядели чётко перед собой. Их зрачки пульсировали в едином такте. Агате эти пассажиры казались бездумными манекенами, декорациями к какому-то дьявольскому представлению.

За окнами была тьма, но иногда электричка проносилась мимо чего-то искрящегося, издающего оглушительные трубные звуки. Вагоны кренились вправо, влево, порой всё вокруг начинало сотрясаться, будто колёса наскакивали на выбоины в рельсах. В такие моменты люди-манекены с прежним безразличием на лицах дружно широко открывали рты и принимались голосить. Впрочем, и в криках этих не было ни капли эмоций – такие звуки могли бы издавать куклы с огромными пищалками внутри. Когда тряска прекращалась, пассажиры так же дружно смыкали губы, продолжая пялиться в пространство перед собой.

Очередной тамбур. Ещё один вагон.

Всё было унылым, ни единого яркого пятнышка. Агате казалось, что она попала в фильм снятый пациентом сумасшедшего дома – плёнка выцвела, покрылась пылью, но кому-то вздумалось зарядить её в кинопроектор и посмотреть. И фильм этот, похоже, был бесконечным.

По стенам вагонов расползались серые кляксы плесени. Лампы под потолком горели очень тускло, а иногда мигали и гасли. Окна были в грязных разводах и царапинах, с полок для багажа свисали серые космы паутины, а на полу валялись окурки, пожелтевшие от времени газеты, мятые пластиковые стаканчики, бутылочные осколки.

Тамбур. Вагон.

Агата не верила, что у этой электрички есть локомотив с машинистами, которые могут дать ответы на её вопросы, но что-то всё же заставляло идти вперёд и не оглядываться. В чёрной тоске, захлестнувшей Агату, всё же теплилась какая-то искорка. Надежда? Скорее – её отголосок.

Электричка промчалась мимо очередного ревущего искрящегося объекта. Мигнули лампы. Агата миновала сумрачный тамбур, открыла обшарпанную дверцу, вошла в вагон и увидела кое-что неожиданное: один из пассажиров стоял. Это был чёткий штришок в мрачном полотне однообразия. Казалось, что один из сотен тысяч людей-манекенов вдруг понял, что он умеет не только открывать и закрывать рот – понял и поднялся. Он стоял у окна в середине вагона, над его головой висела серая вуаль паутины.

– Это же я, доча, твой папка!

Слова прозвучали громко, и доносились они словно бы отовсюду.

– Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.

Мерзкий слащавый голос. Как же Агата его ненавидела. Голос, который она часто слышала в своих кошмарах.

Мужчина медленно повернулся. Это был Колюня, его губы как-то неестественно извивались, глаза застилала мутная пелена.

– Ты боишься меня, доча? Не нужно, не нужно меня бояться. Ты такая пухленькая. Моя сестрёнка тоже была пухленькая.

Вокруг всё затряслось, загремело. Пассажиры как по команде распахнули рты и принялись вопить. Мигали лампы.

– Это же я, твой папка! – голос отчима с лёгкостью пробивался сквозь шум. – Папка твой, твой папка, папка твой…

Агата чувствовала, как тоска разбавляется страхом и обидой – и эта чёрная жижа стремительно заполняла рассудок.

– Папка твой, твой папка…

Пассажиры поднимались с мест, оборачивались. Все они были Колюнями.

Агата метнулась назад, попыталась открыть дверь, но та не сдвинулась ни на миллиметр. Электричку трясло, вагон едва не разрывался от воплей. Агата чувствовала себя маленькой одинокой девочкой, угодившей в адскую шкатулку. Она развернулась и бросилась бежать. Колюни-манекены таращили на неё бессмысленные глаза с пульсирующими в бешеном темпе зрачками. Поочерёдно начали взрываться лампы.

– Ну, куда же ты, доча? Мы ведь так давно не виделись.

Вагон качался вправо, влево. Агате чудилось, что вопли чудовищ спрессовались и давят на неё со всех сторон, будто плиты. И вот-вот раздавят. Все лампы взорвались, и теперь царил мрак, в котором чётко выделялись белки десятков глаз.

– Останься со мной, доча! Останься! Нам будет так хорошо! Останься!

Она добежала до конца вагона, судорожно нащупала ручку, распахнула дверь и нырнула в тамбур. Тряска мгновенно прекратилась, вопли стихли. Чёрная жижа постепенно освободила сознание. Осталась лишь тоска. Обречённо глядя на замусоренный пол перед собой, Агата продолжила путь.

Вагоны, тамбуры, вагоны… Сколько она их прошла? Сотни, тысячи? Агате казалось, что с тех пор, как она попала в этот поезд, миновала целая вечность. И уже