Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Можно понять, почему 15 000 жителей Кана, оставшихся в городе, несмотря на приказ немцев покинуть его, думали, что бомбардировщики нанесут удар по центру, а не по северным окраинам. Многие считали, что ориентиром послужит старинный замок. От ударных волн те окна, в которых каким-то чудом еще уцелели стекла, лопались и разлетались мелкой крошкой. Лишившиеся крова люди искали укрытия в женском монастыре Нотр-Дам-де-Бон-Секур (Успения Богородицы), но и там им в глаза набивалась пыль, а в горле першило от горького дыма. «Мы чувствовали себя так, словно попали на терпящий бедствие корабль, который терзает чудовищный шторм и который вот-вот пойдет ко дну». Единственная горевшая в монастыре свеча погасла от ударной волны. И все же мать настоятельница спокойным голосом благословляла пришедших, держа в руках «частицу Животворящего Креста Господня».

Повсюду рушились здания, и у лежавших на койках больных при звуке каждого взрыва, при каждой ударной волне от страха расширялись зрачки. Монахини одной рукой подавали им воду, а другой перебирали четки и быстро молились. Экономка священника церкви Сен-Жан-Эд прокричала своему хозяину, когда ее уносили на носилках: «Г-н кюре, сходите в сад. Я закопала там для вас рубашку и дюжину носовых платков. Я спрятала, чтобы вы их не раздавали почем зря».

Когда бомбардировка закончилась, молодые добровольцы из отрядов гражданской обороны пришли в монастырь и призвали всех находившихся там немедленно покинуть здание. Люди вышли через единственную дверь, которую еще можно было открыть. Мать настоятельница первой пошла по улице Фоссе-Сен-Жюльен, высоко подняв ковчег со Святыми Дарами. Это была «грандиозная процессия, под невероятным небом, усеянным звездами и расцвеченным красными вспышками пламени. Повсюду сыпались искры, продолжали громыхать фугасы». По пути к больнице в монастыре Бон-Совер им приходилось переступать через вековые деревья, поваленные взрывами бомб. Руководил эвакуацией один из бойцов отряда гражданской обороны. Другой юноша вернулся в монастырь Нотр-Дам, чтобы не допустить туда мародеров. Он же сумел спрятать большую серебряную статую Девы-Заступницы.

В тот день в Кане был почти полностью разрушен университет на улице Пастера. Жители прятались в старых погребах, полагая, что там безопаснее. Там они и оказались похороненными заживо. На улице Жоль погибло более 30 человек, а в убежище на улице Вогу – еще 50. Офицеры-англичане пришли в ужас, когда узнали от своих коллег из административной службы, что число погибших мирных жителей составило 6000 человек, но это значило бы, что погибла почти половина всего населения, оставшегося в городке. Называли в то время и другую цифру – 2000. На самом же деле число погибших составляло около 350 человек[201]. Даже и это количество можно считать страшными потерями, учитывая, что три четверти населения покинуло город, а большая часть оставшихся пряталась в подвалах и погребах.

Жители Кана боялись худшего: ведь немецкие офицеры заявляли, что город станет «французским Сталинградом». Но затем их приободрили явные признаки подготовки вермахта к отступлению. 26 июня начали отход тыловые части. Гестаповцы вернулись, чтобы уничтожить следы расправы над бойцами Сопротивления. А 6 июля немецкие саперы начали разрушать портовые сооружения вдоль судоходного канала. В тот же день фельдкомендатура приказала жителям покинуть город, однако серьезного эффекта приказ не возымел. В самом Кане остался лишь отряд прикрытия из мотопехотинцев дивизии СС «Гитлерюгенд».

Бомбардировка стала двойной катастрофой. Летчики не смогли разрушить немецкие позиции на северных окраинах Кана, зато нанесли огромный урон самому городу. Из опасения случайно задеть готовящиеся к наступлению свои части они сместили бомбардировки к югу, в сторону городского центра, не затронув позиции немцев. Эта ошибка напомнила неудачную попытку американцев нанести удар по береговым позициям в секторе «Омаха». Кроме самого Монтгомери, мало кто считал эту бомбардировку эффективной с военной точки зрения. Изо всех немцев под бомбежку попало только подразделение 16-й полевой дивизии люфтваффе, которая сменила 21-ю танковую дивизии у Лебизе, да еще два танка и минометный взвод дивизии «Гитлерюгенд» на позициях к северу от Кана. Хуже всего было то, что эта атака, как и бомбардировка немцами Сталинграда, превратила большую часть города в руины, что мешало продвижению военной техники и превращало местность в идеальную позицию для обороны[202]. Генерал Эбербах сказал, что город представлял собой «груду развалин, через которые почти невозможно было пробраться».

Причиной бомбардировки вечером, накануне дня наступления, называют опасения непогоды на следующий день. Однако метеосводки на 8 июля эту версию не подтверждают. Пусть город и засыпали фугасками, у оборонявшихся немцев было предостаточно времени для подготовки обороны. Потери, понесенные английскими и канадскими войсками как в самом городе, так и на подступах к нему, намного превысили ожидаемые, несмотря на мощную артподготовку. Лес Лебизе был фактически сметен с лица земли, как бывало в Первую мировую.

Эсэсовцы «Гитлерюгенда» выскакивали с фаустпатронами из подвалов и бункеров и в упор расстреливали «Шерманы» и огнеметные «Крокодилы». Стрелки забирались на деревья и привязывали себя к ним. Похоже, их главной целью были командиры танков, прикрывавших пехоту. У эсэсовцев меткость стрельбы оказалась куда выше, чем у солдат пехотных соединений вермахта. Лишь за один день Восточно-Йоркширский конный полк потерял от огня снайперов пять командиров танков и одного командира батальона.

Выносившие раненых в тыл санитары сбивались с ног. «Раны были всевозможные, – вспоминал солдат 223-го медсанбата английской 3-й пехотной дивизии. – Ноги без ступней, колени без коленных чашечек, плечи без предплечий. Помню одного старшину, которому снесло полголовы, причем он все еще был в сознании. Доктор сказал мне: “Введи ему два грана морфия, это быстро его прикончит”. Не прикончило. А ранения в грудь, ужасные ранения в грудь! Лишь в тот день к нам поступило 466 раненых англичан и всего 40 немцев».

На передовой, в эвакопункте 210-го медсанбата врачам и фельдшерам также приходилось иметь дело с широким спектром ранений. Среди раненых была и «группа перепуганных, растерявшихся парней, забившихся в угол, дрожащих и вопящих, – в бою они испытали нервное потрясение. Принесли и нескольких раненых эсэсовцев – упорные, сволочи. Некоторые из них не один день вели по нашим снайперский огонь с деревьев. Один молодой нацист с раздробленной челюстью был при смерти, но прежде чем умереть, он повернулся к нам и пробормотал: “Хайль Гитлер!”».

На эвакопунктах безнадежных раненых относили в отдельную палатку и вводили им морфий. Медиков беспокоило то, что крови для переливания осталось совсем мало. А невежество солдат в отношении того, как нужно оказывать помощь раненым, просто приводило их в ужас. Солдаты причиняли гораздо больше вреда, перетаскивая раненых с серьезными переломами, вместо того чтобы оставить их на месте до прибытия обученных санитаров, которые наложили бы шину. «Казалось, позабыты все уроки Первой мировой», – писал врач 210-го медсанбата. Как и его переутомленные коллеги, он опасался, что из-за недосыпания не сможет правильно провести операцию.

Приказ фюрера удерживать Кан любой ценой неукоснительно выполнялся вплоть до 8 июля. Лишь той ночью генерал Эбербах согласился с настоянием Курта Мейера отвести уцелевшие части потрепанной дивизии «Гитлерюгенд» в южную часть Кана, за реку Орн. Эбербах счел, что подобное отступление можно оправдать перед ОКВ, поскольку боеприпасы почти закончились, а прислать новые командование было не в силах.

9 июля город был, как и прежде, окутан облаками дыма и пыли. В 05:30 Андре Хайнца разбудил товарищ из Сопротивления и сказал: «Немцы уходят!» Они наблюдали за продвигавшимися через город немецкими автоколоннами, а английские орудия тем временем молчали. Капитан Жиль, местный командир Сопротивления, раздав своим бойцам последние несколько «Стенов», отправил их по двое в северном направлении, чтобы те смогли стать проводниками для союзников. Хайнц надел нарукавную повязку цветов французского флага с лотарингским крестом, однако, увидев немецкого солдата у развалин университетского плавательного бассейна, он вновь ее снял. Но немец был мертв – он застыл в окопе, убитый взрывной волной. Англичане сразу узнали повязку и приветствовали Хайнца, поднимая вверх большой палец.

Разрушения были настолько сильными, что англичане и канадцы не могли по картам определить свое местоположение. Большинство улиц стали непроходимыми, а кое-где постреливали снайперы. Колонна канадских бронеавтомобилей продвигалась по улице Сен-Мартен. Командир, которому было приказано быстро пройти через город, чтобы занять мосты, спросил прохожего: «Где здесь река Орн?» Тот залез на бронемашину, чтобы указать направление, но тут немцы открыли огонь из пулеметов и противотанковых гранатометов. Бронемашина начала резко сдавать назад, и французскому проводнику пришлось спрыгнуть с нее и укрыться в дверном проеме.