След грифона - Сергей Максимов

– Как думаешь, имея такого нового покровителя, будет ли он искренен с нами?

– Я думаю, Эйтингон с ним в этом направлении поработает. Потом, для взаимодействия с нашим Генеральным штабом такой канал не будет лишним.

– Все так, но наш подопечный из тех, кто способен вести свою игру. И потом, не будем забывать, что вопрос об этом чертовом золоте Колчака так и висит в воздухе. А я, как и ты, тоже связываю это со Степановым. А Суровцев, сам видел, как выстраивает схему взаимоотношений со Степановым.

– Действительно, все очень сложно получается.

– Да нет, это как раз нормально. Я когда пришел в разведку, первое время думал, что с ума сойду, а потом понял, что полоумность в некоторых вопросах для разведчика нормальное состояние. Это просто другой способ мышления. И потом, это мышление личности неординарной. А уж банально хитрить и жульничать здесь недопустимо. Не с теми людьми дело имеешь. Ты, случайно, не знаешь историю с Быстролетовым?

Судоплатов слышал о Дмитрии Быстролетове, но знаком с ним не был. Знал только то, что он был репрессирован в 1937 году. Несмотря на это, книга Быстролетова «Легализация и конспирация» оставалась одним из главных учебных пособий для советских разведчиков.

– Рассказывай.

– Когда он работал в Италии, к нему обратились с предложением продать секретные коды итальянцев, а в дальнейшем и других европейских стран. Сумма для разведки была неподъемная. Огромная сумма. Тогдашние начальнички решили сжульничать. Попросили коды для проверки подлинности, скопировали их и вернули. Якобы усомнились в подлинности. А деньги зажилили.

– Ну и что?

– Через неделю итальянцы взяли и сменили все коды. Кинулись искать продавца. Причем и деньги сразу же нашли. Все как по поговорке: «Жадный платит дважды». А где искать? Быстролетов, понятно, приметы продавца срисовал не хуже любого «топтуна», но в отличие от «топтуна» он еще и настоящий художник. И не просто художник, а живописец. И он запомнил, что продавец имел характерный альпийский загар, который золотистого цвета и предполагает красноватый нос. Вот и поехал искать этого продавца в Швейцарию.

– Нашел?

– Нашел в Женеве. Извинился за дураков-начальников, отдал деньги и получил нормальные коды. Позже через него же получил коды и других европейских стран. Я это к тому говорю, что наш Суровцев тоже из таких людей, как Быстролетов. Я не удивлюсь, если он рисует или играет на пианино.

– Он не только играет на многих музыкальных инструментах, но и, вероятно, еще поет, – впервые за несколько дней искренне рассмеялся Судоплатов.

– Вот видишь, – серьезно продолжал Фитин. – Если у разведчика и контрразведчика нет никаких талантов и других ярко выраженных способностей – это потенциальный перебежчик.

– А мы с тобой? – продолжая смеяться, спросил Судоплатов.

– А мы с тобой – инквизиторы.

– Иди ты к черту! – в четвертый раз за вечер, но уже со смехом, сказал Судоплатов.

– Ничего смешного, Павел Анатольевич, не вижу. Инквизитор от латинского слова inquisitio, что означает расследовать и исследовать. Мы же и первое их правило переняли.

– Какое? – удивился Судоплатов.

– Цель оправдывает средства! Это нам от инквизиторов досталось. Я, кстати, попытался Быстролетова вытащить из лагеря.

– Он жив?

– Жив. Но на моей памяти только у тебя получилось вытащить из лагерей Эйтингона.

– Да я, честно говоря, и сам не ожидал.

– Ну все, пошли по своим инквизиторским кельям. Я даже как-то отдохнул у тебя. Придет первая же информация от Суровцева, дай знать. Да... А псевдоним ты ему еще не придумал?

– Поздно.

– Что поздно?

– Товарищ Сталин придумал.

– Да ты что! И что же это?

– Грифон.

– Красиво, – нараспев произнес Фитин. – И опасно, – добавил он кратко и многозначительно.

Глава 18. Ледяной поход

Всю жизнь Гражданская война ассоциировалась в сознании Суровцева не только с обычными для войны кровью, грязью, с самой смертью, но всегда еще с сыростью и холодом. Часто с морозной погодой. И в Первую мировую тоже были холодные зимы и полные грязи весны и осени... Но вся Гражданская война помнилась именно по эпизодам, насквозь пропитанным холодом. Сырость, холодный ветер и мороз пронизывали всю эту войну. Почему, он и сам не мог себе объяснить. Еще постоянно хотелось есть. А еще заедали, доставали на каждом шагу вши. И холод. Неотступный, постоянный холод. А едва стоило отогреться, как сразу же наваливались вши. А между вшами и холодом всегда сырость. Иногда теплая, иногда холодная, но сырость.

Началось с дождливого осеннего дня в Быхове в 1917 году. Продолжение последовало под Ростовом в конце того же года. В самом начале «Ледяного похода» Добровольческой армии. Совсем не случайно названного походом «ледяным».

Белая гвардия покидала Ростов. Шли колонной. И в этой колонне почти не было солдат. Из низших чинов были вольноопределяющиеся из числа вчерашних мальчишек-гимназистов и юнкера. Приказом по армии всем юнкерам было присвоено первое офицерское звание – прапорщик. Молодые люди химическими карандашами рисовали на своих юнкерских погонах просвет и первые офицерские звездочки. Абсолютное большинство армии теперь составляли офицеры от прапорщиков до капитанов. Тут же шагали полковники и подполковники, стирая ремнями солдатских винтовок золото своих погон. Таким же пешим порядком шли генералы. А еще обоз из раненых, женщин, детей и стариков, по численности составляющий пятую часть этой армии. Это была часть населения, уже испытавшая на себе власть большевиков, а также небольшое количество родственников офицеров.

Советские историки лукаво обходили вопрос численности добровольцев в этот период Гражданской войны. И было отчего скрывать. Пришлось бы объяснять, почему в Добровольческой армии Деникина, угрожавшей Москве всего год спустя, в 1919 году, оказалось более ста тысяч штыков и сабель. Год назад, в 1918-м, Корнилов уводил из Ростова армию, численностью четыре тысячи человек! Можно ли вообще называть это армией? Особенно если помнить, что с ней отступало с тысячу людей так называемого «не боевого элемента». По своей численности Добровольческая армия того периода была всего лишь полком по довоенному штатному расписанию. Четыре тысячи человек. Плюс, еще раз нужно сказать, тысяча людей «не боевого элемента».

Вся эта разношерстная команда, утопая в грязи, насквозь мокрая от снега и дождя, покидала Ростов. Донской фронт рухнул. Со стороны Батайска по отступающим частям била тяжелая артиллерия красных. Стреляли в целом скверно, но несколько раз тяжелые снаряды разорвались в колонне. Хватило и этого. Десяток человек погибли сразу, с кровью и грязью разметанные вокруг огромной воронки. Еще десятка два людей упали ранеными, и неизвестно, сколько тяжело– и легкоконтуженных, качаясь точно пьяные, продолжали идти дальше, с трудом вырывая ноги из непролазной грязи, борясь с тошнотой, вызванной контузией. Падал снег. Многие из числа гражданских лиц шли босяком. Оставив где-то в грязной жиже свою не предназначенную для походов обувь, они с застывшей на лице маской страдания топили ступни ног в леденящем кровь месиве дороги. Убитых не хоронили. И если военные почти равнодушно шли дальше, то гражданские люди и недавние гимназисты метались между убитыми родственниками и знакомыми и продолжавшей свой горестный путь колонной. Сама мысль, что их пытаются уничтожить свои русские люди, многим казалась чудовищной. Чудовищным это и было. И ожесточение против этих, еще вчера своих, соотечественников вытесняло все другие чувства. Почти не утихавший плач женщин и детей заполнял паузы между разрывами снарядов. Ближних и дальних... Этот детский плач и женские стенания терзали и без того оголенные нервы белогвардейцев. Точно предрекая ужас и хаос отступления Красной армии от советских границ летом и осенью 1941 года, в колоннах время от времени слышалось:

– Бог их накажет!

Рядом с Суровцевым шагал подполковник Неженцев. Последняя должность его в царской армии была «помощник старшего адъютанта Разведывательного отделения штаба 8-й армии. То есть он был помощником Мирка-Суровцева в армии», которой на тот момент командовал сам генерал Л. Г. Корнилов. В мае семнадцатого года, не без участия своего непосредственного начальника Мирка-Суровцева, Неженцев подал Корнилову рапорт с предложением сформировать при штабах армий и корпусов ударные отряды из добровольцев. В июне 1917-го он сформировал 1-й Ударный отряд и, командуя им, выступил в его составе в августовском наступлении на Петроград. Произведенный за удачные действия в подполковники после Октябрьского переворота, он официально распустил свой уже 1-й Ударный Корниловский полк и негласно приказал его чинам пробираться на Дон. 50 офицеров и 450 солдат этого полка теперь шагали вместе со своим командиром. При оставлении Ростова это, была, пожалуй, самая боеспособная боевая единица Добровольческой армии.