Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ

Максуэлл был энергичным, подвижным и очень развязным человеком. Приветствуя Юрия Николаевича, а потом и меня, он как-то странно возлагал свою мощную длань на наши затылки и поглаживал их — так обычно гладят больших верных псов. Для Юрия Николаевича это, видимо, было не в новинку, он давно был с Максуэллом знаком, а я, слегка опешив, тут же вернул Роберту его ласку. Теперь опешил он, правда ненадолго.

Материалы, которые имелись в архивах КГБ на Максуэлла, я заказал в тот же день, незадолго до отъезда в аэропорт, а ознакомиться с ними сумел только дня через два.

Максуэллу были посвящены три или четыре ветхих, чуть ли не заплесневелых тома в каких-то дальних архивах Ордена.

Роберт родился в чешской деревушке, очень близко к границе с Украиной. Родители его были евреи, и настоящая его фамилия — Ках или Кох. Из того, что я прочитал в этих ветхих архивных томах, было неясно, как и где проходили детство и юность Максуэлла, но в середине Второй мировой войны он, как и многие чехи, поляки, французы, оказался сначала в Англии, а затем и в британской армии. Видимо, неплохо воевал (а может быть, сразу попал в разведку или контрразведку) и наверняка учился, потому что к концу войны имел звание капитана. Уже в то время агентура и знакомые Максуэлла отмечали его несомненную храбрость и незаурядность. После войны он работал в одной из многочисленных военных организаций, если память не изменяет — в Вене. Это была какая-то комиссия, принадлежность которой не вызывала никаких сомнений у тогдашнего НКВД. Но ведь как в спецслужбах: есть уверенность, есть подозрения, есть сомнения в принадлежности кого-либо к разведке или контрразведке противника, но, пока вы не увидите удостоверение личности конкретного лица или иные бесспорные документы, это лицо не рассматривается как «установленный спецслужбист». А хороший специалист может жить и работать так, что долго не будет давать повода для дополнительной заинтересованности в нем. Тем более в оккупированной стране, работая бок о бок с какими-никакими, а союзниками.

«Славянское» происхождение Максуэлла было быстро раскрыто, и, с учетом его личных и деловых качеств, стали высвечиваться заманчивые перспективы его вербовки.

На протяжении нескольких послевоенных лет оперативные «танцы» вокруг Роберта то замедлялись, то набирали темп, уж очень он казался интересным и «перспективным».

Собирали информацию о том, где он добыл деньги на организацию «Пергамон пресс» — своего издательства. Получил от жены? От английских спецслужб? Присвоил какие-то суммы в Вене? Как почти всегда в оперативных играх, точные ответы не просматривались…

А Максуэлл хитрил, подпускал к себе очень близко, но не так, как хотелось бы игрокам. Его неплохо изучили, знали, что он страдает от того, что не был по-настоящему принят в тех кругах, куда стремился, пытается вскарабкаться туда по грудам денег, оскальзывается и снова лезет вверх.

В одном Роберту повезло (или не повезло?): листая ветхие страницы архивного дела, читая десятки сообщений агентов, справок о встречах с ним оперативных работников, я видел совершенно ясно — ни разу во время этой долгой, терпеливой охоты рядом с ним не оказалось охотника, равного ему по воле, интеллекту, душевным качествам.

Ситников, узнав, что имеется обширный архивный материал, и выслушав мои рассказы о собственных впечатлениях, взвился было и даже заговорил о том, чтобы поднять дело из архива и продолжить разработку. Однако, когда я назвал фамилии тех, кто участвовал в охоте, он заметно приуныл — некоторых он знал и уважал. Мне, кроме того, казалось, что он скрывал от меня что-то — может быть, по работе в Вене он знал о Максуэлле нечто, не попавшее ни в какие документы. Но это — сфера предположений.

За годы, последовавшие за этими событиями, Максуэлл создал целую империю. На каком-то этапе американское издательство «Харкурт Брэйс Йованович» решило приобрести максуэлловское хозяйство. Наняли лучших адвокатов. Переговоры длились почти три месяца, в лондонском отеле «Кларидж» сняли чуть ли не целый этаж. Сделка так и не состоялась — как мне рассказывали сведущие люди, «хозяйство» оказалось столь огромным, что определить даже механизм смены хозяина не представлялось возможным. А может быть, в свете последних новостей после смерти Роберта, оно было слишком запутанным? Думаю, что единственным основанием предполагать принадлежность Роберта к агентуре КГБ было издание в «Пергамон Пресс» книги Андропова — но ведь многие зарубежные издатели выпускали и книги Брежнева, и произведения Горбачевых, даже Черненко был опубликован все в том же «В и Г». Была «разрядка», за возможность первым опубликовать писания наших вождей иностранные издатели частенько даже боролись, наивно полагая, что в условиях тоталитарного правления это будет способствовать развитию их бизнеса в России.

Некоторые из тех сотрудников ВААПа, которые непосредственно вели дела с Максуэллом, были уверены, что книги советских вождей, которые издавались в «Пергамон Пресс», выпускались тиражами по нескольку сот штук — для подарков авторам и их соратникам, для нескольких библиотек. Да и то — кто может представить себе нормального иностранца, жадно вчитывающегося в пухлый том речей очередного генсека, написанных кем-то из его челяди?

В СССР такая книга могла быть чем-то вроде пропуска в довольно высокие сферы, не говоря уже о возможности личной встречи с автором; ее можно было использовать в политических играх самого различного плана — «вчера я встречался с Андроповым и твердо сказал ему…» Поди, проверь.

Главный же интерес Максуэлла в СССР заключался в том, чтобы получить (то есть, купить, конечно) права на издание в «Пергамон Пресс» как можно большее количество журналов, издававшихся по линии Академии наук. Он даже пытался «отхватить кусок от американского пирога» (американцы уже приобрели к тому времени права на издание около двухсот таких журналов) — пробовал убедить ВААП переуступить ему права на многие из них. Это была лишь небольшая часть гигантских устремлений и широчайших интересов Максуэлла, ради их осуществления не было никакой необходимости подвербовываться в КГБ.

Шли последние месяцы работы — нет, пребывания в КГБ, когда поздним вечером в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонил корреспондент «Нью-Йорк пост» в Москве, который попросил меня, как бывшего сотрудника ВААПа, дать интервью. Я не большой любитель не только телефонных интервью, но и телефонных разговоров вообще, но любопытство пересилило: это был разгар публикаций о Максуэлле, и я догадывался, о чем пойдет речь. Так оно и вышло: американец расспрашивал меня о Роберте и встречах с ним, и я рассказал ему то немногое, что знал. Затем он принялся выпытывать у меня, что я думаю о принадлежности Максуэлла к агентуре КГБ, и сослался на статьи в нашей прессе на эту тему. Я высказался, как мог бы высказаться сотрудник ВААПа, но корреспонденту этого было мало, и он предупредил, что собирается задать последний, возможно, самый неприятный вопрос. Я привычно ответил, что он получит последний, возможно, самый неприятный ответ.

— Мне говорили, что вы и сами были связаны с секретными службами… Правда ли это?

На протяжении всего интервью я «водил за салом» американца, а тут умилился. Ну кто же задает такие вопросы? Какой действующий спецслужбист ответит утвердительно? Какой профессионал впрямую задаст такой вопрос даже пенсионеру?

Меня не удивило, что американец знал мой домашний телефон — за долгие годы работы «под крышей» я давал его многим иностранным партнерам по ВААПу и Госкомиздату. Но этот звонок лишний раз подтвердил мою и моих коллег уверенность в том, что все мы давно были проданы нашим контрагентам за рубежом. Ну что ж, помимо друзей рядом с нами работали и враги, недоброжелатели, и удивляться было нечему — мы всегда были готовы и к таким неприятностям. В конце концов, по оперативному жаргону, даже самая хорошая «крыша» протекает.

Наладился постоянный обмен делегациями с греческими партнерами: раз в год в Грецию отправлялась делегация из сотрудников ВААПа и «Советской Энциклопедии», греки же приезжали чаще — им требовались консультации в издательстве по массе вопросов.

Издание БСЭ шло полным ходом, и сомнений в успешном завершении проекта не было. Правда, с учетом инфляции в стране, трудностей и проблем, связанных с работой такого рода, финансовый успех проекта выглядел проблематично: сам Георгос об этом не говорил, но его сотрудники рассказывали, что он вкладывал в издание все больше своих собственных денег без особых надежд получить их обратно.

А неугомонный Алекс Филиппопулос, один из лучших, а может быть, лучший журналист Греции, главный редактор БСЭ на греческом языке, раздумывал о новом проекте. Он был газетчиком и давно мечтал о работе в серьезной, солидной газете. Насколько я мог понять, Алекс был обеспеченным человеком, но основать такую газету и работать в ней он мог, только объединив свои возможности и способности, а может быть, и средства, с возможностями, способностями и средствами такого человека, как Боболас. Георгос и Алекс были, как мне кажется, близкими друзьями, сотрудниками, но вовсе не единомышленниками. Боболас прежде всего — предприниматель, промышленник, бизнесмен. Филиппопулос, конечно, тоже был и предпринимателем, и бизнесменом, но прежде всего — журналистом со стойкими взглядами оппозиционера. Их сотрудничество по изданию БСЭ было вполне естественным, но представить их работающими в одной газете было довольно трудно…