Диалектика художественной формы - Алексей Федорович Лосев

несколько сложнее, так как для философии он отводит особое место. В § 15 Phil. d. K. читаем:

«Совершенное выражение не идеального, не реального, не индифференции обоих даже, но абсолютного тождества как такового, или божественного, поскольку оно есть разрешающее всех потенций, есть абсолютная наука разума, или философия».

Стало быть, не просто искусство выше всего. Искусство – только индифференция. Философия же – учение о том, что порождает эту индифференцию. Место Гегелевой «философии» занимает, следовательно, у Шеллинга искусство и философия. Отсюда ясным становится и все взаимоотношение Гегелева и Шеллингова учения о тождестве субъекта и объекта.

Отвлекаясь от терминологии, надо сказать, что здесь очень ярко сказалась разница двух великих темпераментов в истории философии. То, что для Гегеля жизнь, – для Шеллинга оказывается знанием, а то, что для Гегеля спекулятивная идея во всей полноте, – то для Шеллинга искусство. Пользуясь различной терминологией, т.е. различным пониманием одних и тех же вещей, они приблизительно одинаково конструируют самый предмет своих рассуждений, если только дать себе труд вдуматься и вжиться в лабораторию их мысли и языка.

·

Хорошие рассуждения о взаимоотношении теоретического, практического и эстетического находим у Зольгера (Ästh. 59 – 71).

О видении себя, как внутреннего во внешнем, очень ясно говорит A. Ruge, Neue Vorschule der Aesthetik. Halle. 1837, 33:

«Чувственное и внешнее, показывающее идею, прекрасно. Но оно может показывать ее только в созерцании духа. Красота есть, следовательно, идея, поскольку она сама являет себя через свое внешнее».

«Это есть идея как созерцание, дух, который входит в свое внешнее. Вся эта другая сторона есть внешнее, выражение идеи. И больше не может быть никаких сторон, кроме этих двух, стороны внешности и стороны внутреннего. Однако никакая из них не есть отдельно, но каждая всегда есть обе; движение большего или меньшего в ней от одного к другому и ее освобождение – переход друг в друга. Внутреннее, которое схватывает себя как всё внешнее, есть истина, идея, которая мыслит себя саму; и внешнее, которое обнаруживает себя всецело как внутреннее, идея, которая сама себя выражает, есть прекрасное. Но идея не может сама себя выразить, не находя себя выраженной. Поэтому, будет то же самое, если я скажу „себя саму выражающая“ или „себя саму созерцающая“ идея».

47.

Для этого и для последующих положений имеет значение, между прочим, учение романтиков о «центре», которое кладет в основу своего изложения M. Joachimi, «Die Weltanschaung der deutschen Romantik». Jena u. Lpz. 1905, где приведено много соответствующих текстов (для нас важно в особен. 31 – 50).

48.

Именно здесь, а не в отделе об иронии (прим. 65) нужно вспомнить учение Зольгера об иронии. Согласно учению Зольгера, идеальное является в реальном отрицательно как уничтожающееся, и в связи с этим направление духовной деятельности художника двусторонне. Одна сторона заключается в том, что идея овладевает художническим сознанием и тем открывает себя действительности. Это есть воодушевление (Begeisterung). Другая сторона приводит к тому, что художник как бы уничтожает действительность в идее.

«Художник должен уничтожить действительный мир не только в меру того, что он – видимость, но и в меру того, что он сам есть выражение идеи. Это настроение художника, при помощи которого он полагает действительный мир как ничтожное (das Nichtige), мы называем художническою иронией».

«Это есть настроение, при помощи которого мы замечаем, что действительность есть распадение идеи, но в себе и для себя ничтожна (nichtig) и впервые снова становится истиной, если она разрешает себя в идею».

«Ее нельзя смешивать с обычной насмешкой, которая не признает ничего благородного в человеке. Ирония узнает ничтожество не отдельных характеров, но всего человеческого существа как раз в его наивысшем и благороднейшем; она узнает, что ничего не остается перед божественной идеей».

«Ирония предполагает яснейшее сознание. Без вглядывания в основы художник не может ее достойно использовать»

(цитаты из Ästh., 124 – 126).

Таким образом, сущность художнической деятельности заключается в «воодушевлении» и «иронии», в утверждении идеи и в отрицании ее. Первообраза нет никакого. Он сам – ничто, и в этом ничто гибнет и все действительное, что получилось в результате его отображения.

Выше (прим. 33) мы уже отметили весьма замечательную тенденцию эстетики Зольгера все сводить на живые антиномии и давать их живой синтез в искусстве и прекрасном. Это прекрасное антиномико-синтетическое сознание сказалось и в учении об иронии, которое я здесь привлек для иллюстрации своего учения о первообразе. В расчлененной и до конца додуманной форме Зольгер в своем учении об иронии должен был бы сказать так.

1) Идея всецело утверждает себя в действительности и тем создает себя.

2) Идея всецело гибнет в действительности и тем отрицает себя.

3) Действительность всецело утверждает себя и отрицает идею.

4) Действительность всецело уничтожает себя, она гибнет и тем утверждает идею.

5) Все создается своим уничтожением и уничтожается своим созданием.

Все эти положения абсолютно равноправны, причем термины берутся тут в одном и том же смысле и отношении и абсолютно одновременно. Такова жизнь. И такова диалектика. Фихте, Шеллинг, Гегель, Шопенгауэр, Зольгер, Шлейермахер, Фр. Фишер поняли это с замечательной ясностью, как в античности Плотин и Прокл. Но, кажется, в эстетике этого никто лучше не понял, как Зольгер.

49.

О том, что первообраз сам определяет себя, хорошо говорит Кант в своем учении о гении, утверждая, что последний есть

«свойство души, через которое природа дает искусству правила»

(Кр. силы сужд., § 46),

так что природа, не будучи искусством, в нем является как бы в конечном своем завершении, определяя тут себя саму в последней полноте. Отсюда – все знаменитое учение о гении в немецком романтизме.

«Истинная добродетель – гениальность»

(Фр. Шлегель, Athen. Idee 36).

Отсюда – в чистом конструктивно-логическом плане – замечательные учения Гегеля об идее прекрасного, которые должен проштудировать всякий, кто хочет что-нибудь понимать в философии искусства.

«Идея, вообще, есть понятие, реальность понятия и единство обоих»

(Ästh. I 135),

и дальше – о том, что единство это не есть

«простая нейтрализация понятия и реальности»,

что понятие не есть

«абстрактное единство в противоположность различиям реальности» (137),

что оно бесконечно, само определяет себя, а не определяется иным, и что поэтому идея –