Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Понедельник, 7 февраля 1944 года

Сегодня исполняется шестнадцатый месяц моего пребывания в лагере. С меня этого вполне хватило, для меня это более чем достаточно. Я знаю, что мужчины должны обуздывать свою гордость и судить о своих ближних с мягкостью и милосердием, однако я обнаружил, что скоро стану мизантропом. Я понимал, что это грех, и не хотел признаваться в этом другим, но в какой-то момент я поделился этими чувствами с другим, весьма уважаемым человеком, и он охотно ответил мне: «А я ведь тоже стал здесь мизантропом! Я никогда не был им раньше».

Судя по всему, он тоже ждал удобного момента, чтобы признаться в этом. Точно так же, как и я. Есть и другие, которые вскоре станут человеконенавистниками или уже стали таковыми. Масса человеческих существ, вынужденных жить вместе в ужасных условиях, – это самая отвратительная вещь, которую только можно себе вообразить. Это просто чудовищно, когда хаотичные, аморальные побуждения двадцати, ста или тысячи людей концентрируются на маленьком пространстве. Это может вызвать лишь отвращение. Откровенный эгоизм всегда ищет выход везде, во всем великом и малом, без оглядки или стремления проявить вежливость.

Вторник, 8 февраля 1944 года

Каждую неделю у меня возникает одно и то же ощущение. Хотя я пока еще не был определен в какой-либо транспорт, по крайней мере до сих пор я не уверен полностью в том, что не было допущено никакой ошибки, которая стала бы для меня роковой. У меня такое ощущение, что я стою над ледяной водой на высоком трамплине для прыжков в воду, поставив ноги на самый край, и что я вместе с остальными обитателями лагеря жду команды «Прыгать!». Я балансирую на самом краю дрожащей доски и вижу, что многие другие рядом со мной тоже балансируют, у них встревоженные лица, многие в панике. Только когда будет дана команда, я смогу узнать, буду ли я должен окунуться в ледяную воду или же смогу подождать еще неделю. Неделя проходит быстро. Другие тоже избегают рокового прыжка, но продолжают думать о тех, кто уже находится в этих водах, отчаянно барахтаясь на краю гибели, с онемевшими конечностями, изо всех сил борясь со смертью…

Большинство из тех, кто все еще здесь, ходили с абонементом в своих кошельках на водолечебницу Целле или водолечебницу Терезиенштадт, и для них часто являлось тяжелым разочарованием, что вместо этого они должны были отправиться в Освенцим. Словно те, кто отправились в увеселительный круиз на Мадейру, сбились с курса, врезались в айсберг и попадали в воду. Они вовсе не собирались этого делать, они не рассчитывали на это. Освенцим был предназначен для пролетариата, для бедных, для тех, у кого не было денег на увеселительный круиз, а не для богатых, у которых были деньги, которые можно было с пользой потратить, или для сильных мира сего, которые могли положиться на свои связи, на своих влиятельных поручителей и обеспечить себе место в круизе.

Шлезингер[294] был арестован офицером военной полиции. Он не снял шляпу, когда это потребовалось, и по этой причине был наказан. Офицеру, который его наказал, как и большинству немцев, не нравятся немецкие евреи, которые пинками сажают голландских евреев в поезда, и он был рад преподать урок их боссу. Шлезингер был явно растерян и стоял там, заикаясь, в то время как офицер злорадствовал.

Постепенно голландские евреи стали составлять большинство в лагере. Alte-Kamp-Insassen («старосидящих») теперь насчитывается всего около шестидесяти человек. В лагерь сейчас прибывают только голландские евреи, в основном из числа тех, кто скрывался… Еще один транспорт в Терезиенштадт – и старая гвардия Alte-Kamp-Insassen исчезнет.

Среда, 9 февраля 1944 года

Вчерашняя транспортировка пациентов из больницы в поезд не поддается описанию. Медсестры начали одевать больных уже в два часа ночи. Санитары привезли открытую повозку, запряженную лошадьми, и запихивали в нее пациентов прямо на их кроватях, словно заталкивали гробы в катафалк. Тем временем с темного неба посыпался мокрый снег, окутав зимнее утро туманом. Спотыкавшихся больных тащили к вагонам для скота, где им приходилось ждать погрузки под открытым небом.

Плачущих детей, больных скарлатиной и дифтерией, несли к змее поезда. Детей, оставшихся без попечения родителей, из детского дома. Похоже, это был самый чудовищный транспорт из всех, которые когда-либо отправлялись. Можно было прийти в ужас от любого транспорта при виде проявленных при его отправке грубости и жестокости, но этот превзошел все остальные с точки зрения полной бесчувственности к больным. Еще до того, как поезд отошел от станции, один пациент уже умер. Его бросили в пустой вагон, уже заранее приготовленный для тех, кто умрет в пути.

Раньше заключенные, опасаясь транспорта, бежали в больницу. Вчера многие пытались сбежать из больницы, опасаясь транспорта. Врачи предупреждали: выписывайтесь как можно скорее! Сегодня около восьмидесяти пациентов покинули больницу. Бараки 81 и 82 опустели. В бараках с 1-го по 6-й кто-то еще остался. Сейчас численность персонала больницы неожиданно превысила численность пациентов: более восьмисот человек на менее чем пятьсот больных. Врачи и медсестры ожидают массового увольнения.

Тем временем любовь к Целле и Терезиенштадту растет. Многие из тех, кто раньше пытался избежать отправки туда, теперь говорят: «Если снова пойдет речь о Целле, то я готов поехать туда. Если будет возможность поехать в Терезиенштадт, то я поеду. Я не стану рисковать тем, что меня могут отправить в Освенцим в вагонах для скота». Из страха перед большим злом люди выбирают меньшее.

Некоторые надеются, что скоро начнется долгожданное наступление [союзных войск]. Ходят слухи, что как в Северной, так и в Южной Голландии[295] уже были расклеены листовки, в которых говорилось, что надо делать во время неминуемого наступления. Это, однако, не подтвердилось. Говорят также, что здесь подготовлен приказ, согласно которому обитатели лагеря должны сами отправиться в путь в течение двух часов после его обнародования. Это также не подтвердилось. Все больше всего боятся, что в случае вторжения [союзных войск] в Нидерланды мы будем вынуждены пешком направиться к границе с Германией. И вот все здесь мечутся взад-вперед, не зная, на что рассчитывать, не понимая, что следует делать и чего делать нельзя.

Мейер Эммерик, огранщик алмазов, Беринге

Среда, 9 февраля 1944 года

Этим вечером посетители пришли уже в половине седьмого, вынудив меня уйти в свою комнату, так что сегодня я провел в постели почти 20 часов из 24, поскольку оставаться в комнате, не находясь в постели, просто невозможно. Из-за того, что я так много времени провожу в постели, короткая прогулка до дома мистера Саймонса, расположенного всего в десяти минутах езды отсюда, стала для меня настоящим испытанием. Мое тело ослабло из-за постоянного сидения и лежания в постели. Я считаю, что фермер мог бы, по крайней мере немного, ограничить количество своих посетителей по вечерам. Я смог найти разные предлоги, чтобы он не пускал посетителей, и привел их фермеру сегодня утром. Я указал ему на это, потому что полагаю, что не смогу долго продержаться, если мы не будем поступать по-другому. Он сразу же согласился с тем, что я был прав, отметив, что просто не думал об этом. Он выразил сожаление по поводу своего упущения и пообещал больше так не делать, если только не возникнет той или иной чрезвычайно веской причины.

Инге Янсен, домохозяйка, Амстердам

Четверг, 10 февраля, 1944 года

Адриан взял в офис банку с печеньем. Не самый приятный день рождения из-за его болезни, но мы получили много поздравительных писем.

Понедельник, 14 февраля 1944 года

Сегодня миссис Хефс приходила пить чай. Она предостерегла насчет болезни Адриана, что меня несколько шокировало. Вряд ли она смогла утешить меня. Все и так достаточно сложно!

Филип Механикус, журналист, лагерь Вестерборк

Среда, 16 февраля 1944 года

Сегодня я получил газету впервые с тех пор, как отменили запрет на почту. Лагерь оживляется: газеты передаются по кругу. Все обсуждают ход войны исходя из опубликованных фактов и названий мест сражений на фронте. При этом, однако, высказывается недовольство, потому что всем кажется, что фронт продвигается слишком медленно, русские тоже продвигаются недостаточно быстро. На итальянском фронте британцы не смогли организовать наступление, и, с учетом