Последний долг (ЛП) - Винтерс Пэппер

Да, беги. Уходи.

Дерево крякнуло, как зверь, охотящийся в лесу.

Нет!

Кат резко обернулся. Его глаза округлились, когда он отпустил руку. Я не мог пошевелиться, повиснув на вешалке, когда он сжал руки в кулаки и подошел к столу, где лежали вещи из ночных кошмаров.

- Куда это ты собралась, Джаззи?

Она прижалась к двери, качая головой.

- Беги, Джаз. Беги! - Я боролся. - Не оглядывайся назад. Просто уходи!

Она этого не сделала.

Она замерла, когда Кат поднял черную дубинку и двинулся на нее.

- Нет!

Я извивался сильнее, проливая больше крови, больше страха.

- Я собираюсь научить тебя контролировать это, Джет, даже если это будет последнее, что я, бл*дь, сделаю.

Кат шлепнул дубинкой по руке, отчего по моему телу побежали мурашки.

Жасмин задрожала, когда Кат возвысился над ней.

- Ты любишь свою сестру. Давай посмотрим, сможешь ли ты защитить ее, сосредоточившись хоть раз.

Его рука поднялась, заслоняя ее лицо.

- Беги, Джаз! - закричал я, прорываясь сквозь ее ужас. Страх заставил ее замолчать, но внезапная решимость наполнила ее взгляд.

Она побежала.

Оттолкнувшись от двери, она обогнула моего отца и бросилась через сарай.

Кат развернулся, держа дубинку, наблюдая, как его дочь убегает от него. Только он не отпустил ее. Он бросился в погоню.

- Нет!

Я ничего не мог поделать, когда он бросился за своим ребенком и вывернул руку, чтобы ударить.

- Жасмин!

А потом все было кончено.

Дубинка ударила ее в спину.

Сила заставила ее кувыркнуться вниз головой.

Ее маленькие туфельки застучали по полу, а юбки взлетели ей на лицо. Она остановилась лицом ко мне, ее маленькие глазки, блестевшие от слез, встретились с моими.

Секунду она просто лежала, потрясенно моргая, фиксируя свою боль. Затем меня накрыла самая мощная, тяжелая, всепоглощающая волна, которую я когда-либо чувствовал. Ее боль пронзила меня насквозь. Ее агония заразила меня. Все, что она чувствовала — ее детские капризы, ее исполненные надежды желания, — все это запихивалось мне в горло и вызывало тошноту.

Меня вырвало, когда Жасмин разрыдалась.

Ее крики эхом отдавались вокруг нас, прорываясь за дверь, облизывая деревья и поднимаясь к полумесяцу над головой.

Я плакал вместе с ней. Потому что я знал, что произошло, так же точно, как и она.

Зима наблюдала за этим зверством. Мороз не помешал этому. Он позволил этому случиться. И в глубине моей души началась метель.

Я больше не мог этого делать.

Я не мог справиться с агонией моей сестры, отчаянием моего отца, моей собственной разбитостью.

Я не мог этого сделать.

И Жасмин тоже не могла.

Ее слезы прекратились так же внезапно, как и начались, но ее глаза не отрывались от моих. Ее щека прижалась к полу, а дыхание вырывало холодный воздух из посиневших губ.

И она произнесла слова, которые я никогда не забуду.

Слова, гарантирующие, что я войду в тюрьму и отдам ей ключ. Это предложение навсегда превратило меня в снег, чтобы я никогда, никогда, никогда не почувствовал того, что почувствовал в тот день.

- Кайт... Я не чувствую своих ног.

Я взвыл в припомнившейся агонии, снова ненавидя его. Он вывел из строя мою сестру. Он сломал ей спину, повредил позвоночник. Он безвозвратно разрушил ее жизнь, и все из-за меня.

Меня.

Бл*дь!

Заглушая его крики, я бросился к изголовью стойки и променял дубинку на рычаг. Пока Кат дрожал и трясся в своих оковах, я нажал на механизм, взводя его еще на один оборот.

Его сломанная лодыжка и конечности растянулись еще больше, вызвав еще больше криков, еще больше просьб. Сарай наполнился звуками хлопков и треска. Хрящи и связки, наконец, сдались, разрываясь постепенно.

Мне хотелось заболеть. Я хотел преодолеть его боль и на этот раз перестать погрязать в чужом несчастье. Но в отличие от того мгновения, когда Жасмин одним резким движением научила меня остановиться, я не смог.

- Джетро, остановись. Пожалуйста...

Голос Ката перемежался глубокими стонами. Мне так хотелось сдаться и подчиниться. Но он совершил слишком многое. Сделал слишком много плохого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он заплатил недостаточно. Ещё нет.

Снова засунув дубинку за пояс, я сел на корточки и схватил маленькое колесо под стойкой. Я так хорошо знал эту машину. Слишком хорошо. Она стала моим постоянным врагом, и я научился пользоваться ею с самого раннего возраста.

Кат почувствовал, каково это - лежать горизонтально, испытывая боль. Теперь же он испытает всё вертикально.

Страница 32

Крутя колесо, я заткнул уши, чтобы не слышать череды проклятий и мольб Ката, когда стол медленно наклонился, превращаясь из кровати в стену. С каждым дюймом тело Ката смещалось, когда вес переместился со спины на запястья. Его позвоночник оставался вытянутым, его тело растянулось, но теперь новый угол означал, что он мог видеть, как я двигаюсь. На этот раз он был мессией, готовым умереть за свои грехи, а не за другие.

Чувствуя на себе его взгляд, я не поднял глаз, направляясь к столу ужасов. Я осторожно положил дубинку обратно на пыльное место и схватил кошку-девятихвостку.

- Ты достаточно долго там висел, Джет?

Меня разбудил голос отца. Моя голова взлетела вверх, хотя в шее пульсировало. Он оставил часы на табурете передо мной, позволяя мне считать время. Сегодня я провел на дыбе два часа и тринадцать минут. Жасмин все еще была в больнице. Врачи сделали все, что могли, чтобы исправить травму позвоночника от удара тупым предметом. Но они не питали особых надежд.

Ничто из того, что Кат сделал со мной сейчас, никогда не было бы так плохо, как смотреть, как моя сестра бежит в самый последний раз.

Я дал обещание никогда больше сюда не приходить, но это было до того, как Кат поднял меня с постели на рассвете и не оставил мне выбора.

- Отпусти меня. - Я закашлялся, прочищая горло. - Тебе больше не нужно этого делать.

Он подошел и встал передо мной, засунув руки в карманы.

- Ты уверен в этом?

Я кивнул, усталый, измотанный и на этот раз ничего не чувствующий.

- Внутри у меня пусто. Обещаю.

Он прикусил нижнюю губу, надежда осветила его взгляд.

- Я действительно надеюсь, что на этот раз ты говоришь правду, сынок.

Его голова повернулась к столу. Ужасный, ненавистный, презираемый стол.

Какая-то мысль омрачила его лицо, когда он подошел и взял хлыст с несколькими нитями и жестокими узлами, завязанными на шнурах. Он и раньше угрожал мне кнутом, но на самом деле никогда им не пользовался.

Я напрягся в наручниках. В конце концов, речь шла о том, чтобы держать меня неподвижным и чувствительным, а не разрывать на части.

- Давай посмотрим, усвоены ли уроки, ладно?

Он пропустил хлыст сквозь пальцы.

- Считай это своим последним экзаменом, сынок. Пройти его, и тебе больше никогда не придется сюда приходить.

Он не дал мне времени возразить.

Его рука дернулась назад.

Хлыст и его узловатые хвосты рванулись вперед.

Первый удар разорвал мою футболку, резко впившись в грудь.

Крик застрял у меня в горле, но я наконец-то научился. Я научился не сосредотачиваться на себе, своей сестре, добыче, надежде, счастье или нормальности. Я научился сосредотачиваться на нем — моем отце, моем правителе, моем дарителе жизни.

Так я и сделал.

Каждый удар я принимал с гордостью, потому что Кат гордился мной.

Каждый порез я принимал с благодарностью, потому что Кат наконец поверил, что заслужил достойного сына.

Я слушал его и только его.

И это спасло меня от самого себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я вцепился в стол, в то время как лихорадочная слабость душила меня. Я больше не мог этого делать. Каждая часть меня была отягощена болезнью и тяжелым трудом. Я доказал свою точку зрения. Я заставил его страдать. Я должен был покончить с этим, прежде чем загоню себя в могилу рядом с ним.