Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

— Но где же тогда место для свободы воли в твоей механизированной Вселенной, Чарльз?

— Для нее нет места.

— Значит, у нас нет выбора?

— Мы достаточно свободны, чтобы повертеться на крючке.

— И ты всегда так воспринимал это?

— Почти всю жизнь.

— Даже когда был в моем возрасте?

— Еще раньше.

Раулинс отвел глаза.

— Наверное, ты полностью неправ, — сказал он, — но я не стану тратить сил, чтобы объяснить тебе это. У меня не хватит слов. Впрочем, ты и не стал бы меня слушать.

— Боюсь, что я выслушаю тебя, Нед.

Раулинс попытался улыбнуться.

— Но как же я смогу жить в гармонии с самим собой, если заставлю Мюллера покинуть свою скорлупку?

— Сам увидишь, как. Ты обнаружишь, что поступил верно. В эту минуту тебе кажется, что душа твоя будет загублена навсегда, но ты не прав.

— Посмотрим, — тихо сказал Раулинс.

Бордман сейчас, — подумал он, — вроде бы даже более скользкий, чем обычно, поскольку ударился в свой наставнический тон. Умереть в лабиринте — единственный способ избежать растворения среди этих неясностей.

Раулинс еще раз посмотрел на экран.

— Ну что ж, пора идти, — произнес он. — А то мне от этого ожидания скоро будет тошно.

Глава пятая

1

Мюллер увидел, как они приближаются, и не мог понять, почему, несмотря на все, он чувствует себя спокойно. На обзорных экранах он мог видеть людей, разбивающих лагерь. Он не мог различить их лиц и не знал, чем они там занимаются. Он насчитал их около десятка.

У него было много возможностей. Он мог затопить, если бы захотел, зону «Е» водой из акведука. Однажды он случайно учинил это, и город почти целиком ликвидировал последствия. Те люди, которые не утонут, в панике попали бы в другие ловушки. Он мог воспользоваться и другими штучками.

И все-таки он ничего такого не сделал. Он знал, что причиной его бездеятельности является по сути дела желание вырваться из этой изоляции. И как бы он ни ненавидел людей, он все же позволял им прокладывать путь. Теперь встреча была неминуемой. А вот сможет ли он снова пребывать среди людей?

Он провел несколько месяцев среди гидрян, а потом, понимая, что не сможет ничего добиться, сел в капсулу и полетел туда, где его ждал корабль.

На корабле он произвел манипуляции, которые должны были вернуть его на Землю. Когда он увидел на отполированной поверхности свое отражение, оно поразило его. Он заметил на своем лице новые морщины, которые не удивили его, а вот странные чужие глаза насторожили. Мышечное напряжение, подумал он. Он кончил программировать свое возвращение и отправился в лечебное помещение, где заказал микстуру «ДП-40» для нервной системы, горячий душ и хороший массаж Когда он вышел оттуда, глаза его так и остались странными, а кроме того начался нервный тик. От тика он избавился довольно легко, а вот глаза такими и остались.

Собственно, в них нет выражения, сказал он себе. Такое впечатление производят веки. Мои веки набрякли из-за того, что мне так долго пришлось дышать замкнутым в скафандре.

Это пройдет. У меня было несколько трудных месяцев, но теперь все позади.

Корабль пил энергию от ближайшей звезды. Указатели шевелились в ритме работы подпространственных двигателей, и Мюллер в своем корабле был выброшен из мира Гидры на одну из самых коротких трасс. Но, несмотря на перемещение в подпространстве, какое-то абсолютное время должно было пройти, пока корабль как игла пронзал континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку и забавлялся сексатором, когда в нем возникало такое желание. Он говорил себе, что лицо его только кажется застывшим, но после возвращения на Землю ему, наверное, не помешает небольшое преображение. Эта экспедиция оказалась такой, что он постарел на несколько лет.

Делать ему было нечего. Корабль вышел из подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли. Зажглись контрольные огоньки на пульте связи. Ближайшая станция космического движения требовала, чтобы он сообщил свои координаты. Он приказал мозгу корабля передать надлежащие сведения.

— Выровняйте скорость, мистер Мюллер, — попросил диспетчер движения, — и мы пришлем к вам пилота, который доставит вас на Землю.

И этим тоже занялся мозг корабля.

Перед глазами Мюллера возник шар службы контроля движения. Достаточно долго он плавал перед ним, пока корабль не догнал его.

— У нас для вас сообщение, переданное с Земли, — сообщил диспетчер. — Говорит Чарльз Бордман.

— Давайте, — сказал Мюллер.

Экран заполнило лицо Бордмана. Лицо розовое, свежевыбритое. Бордман улыбнулся и протянул руку.

— Дик, — сказал он. — Господи, какая радость, что я тебя вижу!

Мюллер включил осязательный аппарат и сквозь экран пожал запястье руки.

— Привет, Чарльз. Один шанс из шестидесяти пяти, верно? Ну, так я возвращаюсь.

— Что мне передать Марте?

— Марте? — Мюллер задумался. Ага, это та голубоволосая девушка… узенькие бедра и остренькие грудки. — Да, передай ей привет. Скажи, что мне было бы приятно увидеться с ней сразу после посадки. Сексаторы не доводят до такого безумия.

Бордман фыркнул от смеха, словно услышал шикарную шутку. Потом резко изменил тон и спросил:

— Хорошо получилось?

— Безрезультатно.

— Но ты наладил контакт?

— Пожил среди гидрян, конечно же. Они меня не убили.

— Но относились враждебно?

— Меня не убили.

— Да, но…

— Но я все-таки жив, Чарльз. — Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. — Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне, но не произнесли ни слова.

— Может, они телепаты?

— Я не знаю, Чарльз.

Бордман какое-то время молчал.

— Что они с тобой сделали, Дик?

— Ничего.

— Не сказал бы.

— Я просто устал от полета, — заявил Мюллер. — Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать нормальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.

— Это настроение отражается на твоем радио, Дик.

— Что?

— Тебя слышно слишком громко, — пояснил Бордман.

— Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чарльз, что общего имеет это с настроением?

— Не спрашивай меня, — ответил Бордман. — Я только пытаюсь понять, что это ты так раскричался на меня.